Как ни старался он быть любезным, его слова явно не понравились девушке. Видно, это были не те, которые ей хотелось бы услышать.
– Благодарю вас, сэр, – ответила она, и в ее голосе слышалась обида или, может быть, какое-то другое, внезапно вспыхнувшее чувство. – Красивая лента вряд ли подойдет к моим жестким волосам. Хороши для них и эти цветы!
– Полно, Бетси! Ты клевещешь на свои прекрасные косы. Правда, их от этого не убудет; но ведь ты сама знаешь, что они не жесткие и не грубые. Ну уж, если ты отказываешься от ленты, ты должна принять от меня деньги. Я никак не могу допустить, чтобы такая важная услуга осталась без награды. Вот возьми себе золотой и купи на него сама что тебе хочется – шарф, платье, перчатки словом, что-нибудь по своему вкусу.
Однако, к немалому удивлению всадника, его щедрость была отвергнута и на этот раз без всякого гнева, но с таким явным огорчением, что, если бы он хоть сколько-нибудь подозревал о том, что за ним скрывается, он не мог бы его не заметить.
– Ну хорошо, – сказал он, пряча монету в кошелек. – Право, жаль, что ты не позволяешь мне отплатить за твою услугу. Но, может быть, мне еще представится случай? А теперь пора в путь. Письмо, которое ты мне передала, не позволяет мне медлить ни минуты. Премного тебе благодарен, Бетси, счастливо оставаться!
Конь, почувствовав шпоры, вылетел стрелой на тропинку, и всадник помчался к дороге на Эксбридж и скрылся за поворотом, исчезнув из глаз черноокой девушки, которая до самой последней минуты провожала его взглядом, полным страсти и разочарования.
РЕВНИВЫЙ ПОКЛОННИК
Девушка несколько минут прислушивалась к удаляющемуся звонкому стуку подков, затихавшему вдали. Потом, опустив глаза, застыла на месте, скрытая густой листвой; ее смуглое лицо омрачилось; казалось, на него легла глубокая тень.
Некоторое время она стояла задумавшись.
– Я взяла бы от него ленту, если бы он мне ее подарил, – прошептала она. – Но ведь это был не подарок. Нет! Он просто хотел мне заплатить и даже совал мне деньги – вот что самое обидное! Ах, если бы он предложил мне прядь своих волос! Это было бы для меня дороже всякого золота, всех золотых монет в его кошельке, всех шелков в эксбриджских лавках! Он сказал, что у меня прекрасные волосы, два раза сказал! Мне самой они вовсе не кажутся красивыми, хотя я часто слышала это от других. Мне хотелось бы, чтобы они были не черные, а золотистые, как у мисс Марион Уэд. Вот тогда они были бы красивые! Он сказал, что голубое мне не к лицу. Долой противный цвет! Никогда больше Бет Дэнси не воткнет себе в волосы голубых цветов!
С этими словами она выдернула из косы букетик барвинков, приколотый гребнем, и бросила его себе под ноги.
«Мне подарил их Уилл. Он только что нарвал их, всего какой-нибудь час назад. Что, если бы он их теперь увидел! Ах, не все ли мне равно! Стоит ли об этом думать? Разве я когда-нибудь поощряла его? Никогда! И цветы эти приколола не затем, чтобы понравиться ему, а потому, что мне хотелось украсить себя для того, кого я люблю. Если бы я знала, что ему не нравится голубой цвет, так ведь в старом саду Каменной Балки масса красных цветов. Я могла бы сорвать несколько красных цветочков, когда шла по саду. Какая жалость, что я не знала, какой цвет ему больше по вкусу!»
– Ах, что это? – воскликнула она, выйдя на тропинку и наклонившись над тем местом, где упали цветы; на земле виднелись свежие следы. – Это не его лошадь. Маленькая подкова... Я знаю ее – это лошадь мисс Марион Уэд!
С минуту она стояла нагнувшись и молча разглядывала следы. Она видела, что это свежие следы; кто-то проезжал здесь сегодня... может быть, с час назад.
Отец ее служил лесничим, но тайком был не прочь поохотиться за ланями. Бетси родилась в лесу, выросла под тенью его деревьев. Она хорошо разбиралась в лесных следах, и то, что она прочитала сейчас по этим свежим следам, смутило и взволновало ее.
– Мисс Марион Уэд была здесь! – воскликнула она. – Последнее время я часто видела в лесу эти следы, а два раза встретила и ее самоё. Что может ее привлекать на этой глухой тропинке? Зачем она была здесь сегодня утром? Не затем ли, чтобы встретиться с ним?
Она не успела ответить себе на этот вопрос. Едва только у нее вырвалось это восклицание, как невдалеке послышался конский топот: кто-то скакал по дороге.
Может быть, это всадник возвращался обратно?
Нет. Это был простой деревенский парень верхом на своей лошаденке, тот самый, что проезжал здесь час назад и доставил такое разочарование красавице Марион Уэд.
Это был лесоруб Уилл Уэлфорд.
– А, Бет! Это ты? – закричал он, подъехав ближе. – Ведь я только что видел тебя дома, в твоей избушке! Что это тебе понадобилось здесь?
– А отец тут же вернулся, только ты уехал. Он, верно, шел лесом, и вы разминулись.
– Похоже, так оно и было, – отвечал парень, явно подозревая какое-то увиливание. – Да только ты не ответила на мой вопрос. Я спрашиваю тебя: как ты попала сюда, на эту дорогу?
– Я... Ах, ты про меня спрашиваешь, Уилл?
– Ну да. А про кого же еще, как не про тебя, Бет?
– Отец привез из Эксбриджа письмо для мастера Голтспера. Он очень устал с дороги, а так как ты угнал его лошадь, он и послал меня в Каменную Балку.
– В Каменную Балку! Да разве эта дорога ведет в Каменную Балку? До нее отсюда по меньшей мере полмили.
– А я сначала пошла туда. Мастера Голтспера не было дома, а его немой слуга показал мне знаками, что он поехал в эту сторону и скоро вернется. Вот я и пошла ему навстречу. Отец сказал, что письмо очень важное, и велел тут же передать в руки мастеру Голтсперу.
– Так ты его видела, Голтспера?
– Видела, Уилл. Я его встретила под старым буком.
– Ну, и что же ты сделала?
– Отдала письмо. Что же я еще могла сделать?
– То-то же! Кто тебя знает, Бет Дэнси... Очень уж ты любишь бегать по чужим делам, а в особенности для мастера Голтспера! Что, разве я не правду говорю?
– Я бегала по поручению отца. Как же я могла не передать письма, раз он меня за этим послал...
– Ну ладно, ладно! – перебил ее ворчливый поклонник, по-видимому удовлетворенный этим объяснением, которое несколько успокоило его ревнивые подозрения. – А ну-ка, полезай, садись сзади! Подушки-то у меня, правда, нет, да это тебе нипочем. Ведь это ваш мерин, Бет, он тебя знает и как только почувствует хозяйку на своем крупе, так обрадуется, что станет мягче перины! А где же мои цветы, которые я нарвал тебе, чтобы ты воткнула в косы?.. Гляди-ка, вон они валяются на земле!
– Да, правда! – промолвила Бет с притворным удивлением. – Должно быть, они упали, когда я поправляла волосы. Отец так торопил меня, что я кое-как наспех заколола их гребнем. Ох, уж эти мои волосы! Просто мученье! Такие густые, что никак не причешешь. Уж я думаю, не остричься ли мне... Ведь вот пуритане ( Пуритане (от латинского purus – чистый) – английская религиозная секта, сыгравшая большую роль в английской буржуазной революции XVII века. Пуритане отличались суровостью и простотою нравов, они осуждали роскошь, легкомыслие и суетные развлечения знати. Правительство подвергало пуритан суровым преследованиям. Умеренная часть пуритан называлась пресвитерианами, более радикальная – индепендентами.)... Сколько их у нас развелось – все ходят с короткими волосами. А? Как ты думаешь?
– Нет, черт возьми, не смей этого делать! Остричь такие красивые волосы! Да ты только себя изуродуешь! А цветы что жалеть! Нарвем еще – вон сколько их повсюду растет! А ну-ка, влезай поживей! Мне недосуг – надо скорей повидать твоего отца. Прыгай, и едем домой!
Девушка не очень охотно подчинилась этому требованию, или, вернее, приказу, и, взобравшись на круп лошади, обхватила за пояс своего дружка так, по крайней мере, называл себя влюбленный Уилл, внушавший Бетси скорее страх, чем какие-то иные чувства.
КУЗИНЫ
Очутившись за оградой парка, Марион Уэд осадила лошадь и шагом подъехала к родительскому дому.
Пунцовая краска на ее щеках сменилась бледностью. Даже губы ее побледнели.
Она робко оглядывалась по сторонам, и в глазах ее мелькало какое-то виноватое выражение, как если бы она совершила преступление и боялась, что его откроют. Но кому пришла бы в голову мысль о преступлении при взгляде на это прелестное личико!
Она непринужденно сидела в седле, и ее статная фигура мягко покачивалась на спине иноходца, медленно поднимавшегося в гору по аллее парка.
Сокол сидел у нее на запястье, но перчатка уже не защищала руки, и острые когти, вцепившиеся в нежную кожу, разодрали ее в кровь. Тонкая струйка крови текла по атласной кисти и капала с кончиков пальцев.
Она не чувствовала раны и не замечала крови. Душевные переживания притупили ее чувствительность. Всецело поглощенная своим неосторожным поступком, уже почти раскаиваясь в нем, она не замечала ничего, пока лошадь не остановилась под окнами дома.
