— Поехать сейчас же на мост? Что, если выловить его самим? Сколько времени прошло? Час, полтора? Он, наверно, замерз уже. Можно вытащить без риска.
В дверь толкнулись. Иону шатнуло вперед.
— Кто?
— Спускать номер в машину, Иона Рафаилович?
Иона поморгал, потер лоб, взбросив прядь, глянул на часы.
— Нет, постойте… Черт… не успеем… И так опоздали… Если еще совсем сорвем розницу… Шут с вами! Спускайте… Так даже лучше: утром дадим экстренный выпуск.
— Двойная розница? — насмешливо спросил корректор. — Вы что, о цензуре забыли? Кто вам это пропустит?
Иона ударил локтем по двери.
— Да. Будь она трижды… В этом проклятом императорско-российском нужнике невозможно работать… Только в Америке мыслима настоящая политическая газета! Бог мой, что бы я сделал, если б мы были в Америке! Мировая же сенсация, я вам говорю! Вот где можно бы размахнуться…
Он прикрыл глаза, и лицо стало вдохновенным и жестким.
— Репортеров и сыщиков — сыщиков! — по всему городу. К утру мы знали бы все! Кто, что, фамилии, родословные, связи… Интервью с матерями, с любовницами, с постовыми городовыми… И полынья! Я вызвал бы водолазов, они обшарили б дно… Каждые четверть часа — экстренный выпуск газеты! "Ищут… ищут… Нашли!" Мы снимаем его под водою, на дне, на берегу… в десятке Поворотов. Это же всемирная история!.. А здесь… Черта здесь сделаешь… Цензура и… каких-то два водолаза на всю столицу.
Он весь как-то сразу обмяк, потер проплешь усталым движением, углы рта опустились.
— Труп снесло течением, наверно, — скептически и безразлично (так показалось Андрею) сказал корректор и побарабанил карандашом по гранкам. А главное: сообщение требует проверки. Ведь, по существу, господин Аркадьин…
Иона не дал докончить. Он опять загорелся.
— Вздор! Какая тут может быть ошибка? Все данные! Ночь, острова, тьма, автомобиль, полынья, офицеры…
Он обхватил Андрея за плечи и подвел к столу.
— К делу, к делу! Будем действовать в пределах возможного… Мы все-таки прогремим! Садитесь, пишите… Покрасочней, понимаете? Чтоб у читателя по коже мороз… И дайте себе полную волю — никакой протокольной достоверности, если она не играет… Это ж рассказ очевидца… Тут возможен, тут прямо необходим полет!..
Он пододвинул чернильницу.
— Триста… четыреста строк… Сколько хотите, я не стесняю… Два рубля строчка! В десять раз выше высокой нормы, что! Но никому больше ни слова! Под клятвой. Так или иначе, — мы будем первыми, как только обстоятельства позволят… Дмитрий Павлович (он метнул взглядом в сторону корректора) — профессионал, его предупреждать о сохранении редакционной тайны не надо.
Он оживал от минуты к минуте. Голос опять пошел львиным рыком.
— Я сейчас сам позвоню на квартиру старца — и по кабакам… Вилла Родэ — он там часто бывает… и к цыганам. Может быть, сразу нападем на след. Офицеры были пьяны, достоверно? Но чтобы быть пьяным, надо где-то напиться, что? Голову дам на отсечение — они вывезли его из вертепа и кокнули по дороге.
Он распахнул дверь, но остановился на пороге и сказал очень озабоченно:
— Вы не голодны? Я сейчас сорганизую. Икры, ветчины, холодный ростбиф… бутылку вина… для фантазии! Бутылка доброго вина — это же делает поэта, это дает полет!
Иона исчез. Только сейчас пришел в себя Андрей. Зачем он так… Вышло ж совсем, совсем не то, за чем он бежал… и…
Корректор молча пододвинул к нему длинные, полосками нарезанные белые листки, запер дверь на защелку, присел за дальний столик и стал писать быстро, мелким почерком, на обороте гранок. Заметив, что Андрей следит глазами за ним, он кивнул дружески:
— Не беспокойтесь: я не о том… Хлеба не отобью.
Он дописал, собрал гранки, надел шубу и шапку и вышел.
Корректор, выйдя, прошел в конец коридора, толкнул шатучую дверь и по узенькой деревянной лесенке спустился в нижний этаж. Лесенка вывела прямо в наборную. За кассами было пусто. Наборщики одевались у вешалки, приткнутой к задней стене. Метранпаж, худой и лысый, испуганно уставил на корректора зрачки.
— Правка? Так матрицы ж давно готовы… Номер в машине.
Корректор помахал рукою успокоительно:
— Идите, идите, товарищи! Одного кого-нибудь попрошу задержаться… Материал будет срочный… Может быть, завтра экстренный выпуск…
— Экстренный? — Наборщики приостановились. — Случилось что?
— Да ничего особого, — беззаботно сказал корректор. — Знаете нашего Иону… Он из пустого места умеет делать событие на целую полосу.
Сутулый, волосы прямые, рабочий сбросил накинутый было на плечи тулупчик.
— Что ж, я, пожалуй, останусь: к праздничку на сверхурочных подработать. Вы как, товарищи?
— До дому, — досадливо отозвался голос. — Черта в них, в сверхурочных. Все равно голодом сидим: и за деньги ничего не купишь.
Рабочие вышли. Корректор сказал быстро:
— Ну, Федор, — дело такое: Распутина убили.
Наборщик ахнул и прикрыл рот рукой.
— Та-ак! Скандал!.. Как же царица теперь — без мил-друга, без божьего советника?
— Небось! — усмехнулся брезгливо корректор. — Другого найдут… Были ж и до Григория разные там… боговдохновенные старцы. Не в Распутине дело, а в распутинщине… А ее из царского строя не вытравишь. Факт примечательный, конечно, но перемен от него не приходится ждать. Офицерики думали, наверно, что двор после такого камуфлета одумается, так на то они и офицеры. Как было, так и будет, пока…
Он протянул листки.
— Вот, по этому поводу… Набери-ка скоренько. До утра на американке успеем оттиснуть. Я по росписи видел: Фролов нынче в ночной смене.
— Не вышел сегодня Фролов на работу, — озабоченно шепнул в ответ Федор. — Я и то боюсь, не случилось ли чего: позавчера утром повез на Выборгскую листовку…
— "Кому нужна война?" Ту, что в воскресенье печатали?
Федор кивнул:
— Она самая. Две тысячи тиснули. Повез — и больше мы его не видали. А в городе, слыхать, вчера и позавчера большие аресты были…
— Маришу не спрашивал?
— Не удосужился сходить: у себя в районе делов было — не продохнуть.
Он поднес рукопись близко к глазам, разбираясь.
— А вот пишете вы больно неразборчиво, товарищ Василий, да и мельчите зря. Странное дело: в Женеве, сами рассказывали, в типографии ленинской за кассой стояли: должны б знать, Ленин, наверное ж, не так пишет: со вниманием к наборщицким глазам. Набирать как? На кегль десять?
Ловкие, привычные пальцы забегали по кассам:
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
За дверью затрещали визгучие лестничные ступеньки: кто-то бежал опрометью.
Федор опустил верстатку.
— Что там… Пожар, что ли?
Кто-то, растрепанный, вломился в дверь, задыхаясь, натягивая пальто на бегу.
— Обыск. Полковник жандармский, пристав, сереньких и жандармов сила… Нелегальное, будто, у нас отпечатано… ищут… Сволочи, делать им нечего! Откуда у нас быть нелегальному?
Он перевел дух, прислушиваясь.
— Задержались… Какого-то там… за статью застукали… разбираются… Ходу, Федор… Дмитрий Павлович, пошли! С той стороны, со двора, пока что не оцеплено… А то заберут, потом доказывай…
Он умчался дальше. Федор поспешно рассыпал набор. Василий рвал листки, вдоль, узкими лентами.
— Эх… Сел Фролов… не иначе…
— Спичку давай… Да скорей же!
Гранки вспыхнули факелом. Наборщик заторопил, помахивая ими над ведром.
— Идите, в самом деле, товарищ Василий, пока ход есть… Калитку во дворе знаете — в соседнее владение?
— А ты?
Федор отмахнулся.
— Мне чего будет? Первого разряда наборщик! Иона зубом вырвет, не даст… Да и за что меня брать? Какое против меня доказательство? А вы комитетский, вам особо беречься надо, да и в охранке — черт их знает, может, от заграницы или здешнего старого подполья какие карточки есть: вы ж не как мы, — давний. Да идите ж! Как что будет, через Маришу дам знать, на Айваз… Скребутся, слышь?
В самом деле, уже стучали по лестнице шпоры. Василий, пригнувшись, вышел в низенькую боковую дверь.
На Айвазе, в механической мастерской, митинг шел к концу. Не митинг, собственно: летучая сходка. Потому что по-прежнему бежали трансмиссии всегдашним вздрагивающим бегом, громыхали станки: не останавливая их, сошлись к проходу, к середине цеха рабочие. По теперешнему времени такие летучки часты: неспокойно стало в цехах. Больно сильно жмет разруха: с продовольствием туго, мяса давным-давно нет, хлеба — в обрез, картошки — и той не добудешь. Нет дров, нет керосина, у пустых лавок зря мерзнут в вечных очередях женщины. Все из-за войны, из-за царской политики. Накал поэтому по заводам нынче велик. Старики говорят: не сравнить даже с пятым годом. И чтобы такую вот летучку собрать — довольно кому-нибудь выйти на середину и крикнуть:
