Вечером на редкого гостя из далекой экзотической Японии собралась у Рябцева большая компания, но как-то само собой получилось, что о Стране восходящего солнца с ее гейшами, Фудзиямой, фарфором, лаком, чайными церемониями и микадо поговорили наскоро, а в центре внимания оказались события, происходящие в России, прежде всего — в Петрограде.
Этот первый в Москве политический разговор оказал сильное влияние на Яхонтова. Прежде всего он поразился, услыхав, как здесь говорят об эсерах. В представлении Яхонтова это были бросавшие бомбы террористы, которых ловили и никак не могли переловить жандармы. Теперь же эсеры стали, скорее, золотой серединой. Кроме хозяина, эсеровской ориентации придерживались еще несколько человек из собравшихся — вполне приличные, интеллигентные люди. С уважением называли они фамилию своего лидера Авксентьева, который сейчас в Петрограде должен был возглавить так называемый Предпарламент. Предполагалось, что это будет некий временный паллиатив, так сказать, квазипарламент, который будет действовать до тех пор, пока Учредительное собрание (его выберут в конце года) не решит, каким быть в России формам государственного бытия.
Другой партией золотой середины, по словам просвещавших его москвичей, были кадеты во главе с известным историком профессором Милюковым — они больше ориентируются на торгово-промышленные круги. Яхонтов уловил, что эсеры, кадеты и еще несколько более мелких партий образуют приемлемую часть политической радуги, разумную середину. А слева и справа находятся опасные экстремисты. Оказывается, именно правым экстремистом считали в этом кружке генерала Корнилова, почему и не поддержали его выступление.
Яхонтову рассказали и о левых экстремистах, большевиках. Относительно них мнение всех собравшихся было единодушным: это опасные, преступные демагоги, играющие на склонности толпы к погромам и полной анархии. Но и это не все: вожди большевиков во главе с Лениным — законспирированные немецкие агенты. Тот же «Ленин доставлен из Германии в пломбированном вагоне! С таким политическим «багажом» через несколько дней Яхонтов прибыл в Петроград.
Военное министерство сняло для Яхонтова апартамент в «Асторин». Подойдя к окну, полковник увидел до боли знакомый купол Исаакия, тускло золотившийся на сером фоне осеннего петроградского неба. Хорошо приезжать на родину! Виктор Александрович родился в Варшаве, но еще во младенчестве, после смерти родителей, его привезли в столицу, и он считал себя коренным петербуржцем. Хорошо, все хорошо, и номер славный. Впрочем, любоваться собором и памятником Николаю I было некогда. Внизу в автомобиле ждал дежурный офицер: военный министр Александр Иванович Верховский просил прибыть незамедлительно.
Разговор с министром сначала пошел в том направлении, которое Яхонтов предвидел. Действительно, Александр Иванович предполагал включить его в состав делегации, направляемой в Париж. Но далее последовало совершенно неожиданное предложение — принять должность товарища (по-нынешнему — заместителя) министра с производством в генералы. Яхонтов не страдал ложной скромностью, но в данном случае речь шла о скромности вовсе не ложной — в Петрограде полно более старших и более заслуженных генералов…
Верховский прервал его нетерпеливым движением руки:
— Другие времена, Виктор Александрович, и другие задачи. Я же не предлагаю вам командование армиями фронта. Но в том-то и весь вопрос, что судьбы фронтов будут решаться прежде всего здесь. В политических, так сказать, сферах.
Яхонтов резонно возразил, что уж он-то как раз мало разбирается в политике, и рассказал о вечере у Рябцева в Москве. Верховский вздохнул, снял пенсне, устало протер глаза.
— Любезный Виктор Александрович, как раз ваша, простите, политическая невинность и может сослужить хорошую службу. Не принимайте за истину в конечной инстанции болтовню тех московских интеллигентов, которым вы, я вижу, столь почтительно внимали. Дорогой мой, поймите главное: отечество в опасности. Без твердой власти Россия погибнет. Она уже стоит над пропастью, уже изготовился палач, готовый ее туда столкнуть, — это большевики. Вот чем был страшен Корнилов — большевиками! И этого не могут понять наши генералы. Когда поднимает голову, как теперь выражаются, гидра контрреволюции, раздаются вопли, что Ленин прав, и число его сторонников растет.
— Значит, Корнилов…
— Да, да, — перехватил его мысль Верховский. — Лавр Георгиевич все испортил. Вообразите — в его прокламациях не упоминалось слово «революция». Каково? И это в России в августе семнадцатого? Гидра налицо! Если бы я не знал Лавра Георгиевича, я бы сказал, что он — агент Ленина.
— А значит, и кайзера, — вставил Яхонтов.
Верховский подергал усы, покачал головой:
— Не думаю, что Ленин чей-то агент. Конечно, это расхожее мнение нам на пользу, но я полагаю, что это вздор. Видите ли, Виктор Александрович, я запросил досье на Ленина и не пожалел времени изучить его. Это серьезно, очень серьезно.
— Не понимаю, Александр Иванович, вы же только что сказали, что большевики готовы столкнуть Россию в пропасть…
— Одно другому не противоречит. Ленин безусловно весьма ученый человек, интересен его анализ российской экономики, есть у него и философские труды, но Ленин делает из своих научных изысканий абсурдные выводы. Ну, лозунг большевиков: «землю — крестьянам» понятен. Но остальные? Как рабочие будут управлять государством? Слесарь придет в министерство финансов, извозчик станет во главе дипломатического ведомства? А в армии? Какой-нибудь вахмистр заменит Деникина? Брусилов будет козырять фельдфебелю?! Вздор! Большевистское восстание может привести только к анархии. Смотрите на вещи трезво. Кто такие большевики? Мастеровщина, матросня, солдатня. Где гарантия, что они будут действовать по ученым рецептам господина Ульянова?
— Кто это — Ульянов?
Верховский засмеялся:
— Вы действительно невинны в политике, Виктор Александрович! Ульянов — это подлинная фамилия Ленина. Теперь посмотрите на внешнеполитическую сторону программы большевиков. Они требуют немедленного выхода из войны, то есть сепаратного мира. Они толкают Россию к предательству общего дела Антанты. Представьте себе чисто теоретически. Вот они взяли власть. Естественно, она существовать не сможет, через день-два обнаружится, что самый чумазый кочегар не способен быть министром путей сообщения… Но во что обойдется эта авантюра стране? Во сколько жизней, миллионов рублей, в какой дипломатический ущерб? И уверяю вас, ни немцы, ни турки не будут джентльменски ждать, когда кончится наша смута.
Несколько раз подолгу беседовал Яхонтов с Верховским. Виктор Александрович после некоторых колебаний принял предложение и вскоре был представлен Временному правительству как новый товарищ военного министра. Но Яхонтов оговорил себе одно условие, которому было суждено сыграть важную роль в его судьбе: он оставил за собой должность русского военного агента в Японии и в этом качестве остался подчиненным начальнику Генштаба.
Яхонтов занялся отношениями с союзниками и подготовкой к поездке в Париж.
В правительстве Керенского
По прошествии многих лет человек может сказать: «Помню, за три дня до начала войны…» или: «Не забыть, как всего за неделю до революции…» Но это он сейчас знает, когда вспыхнула революция и началась война. Тогда он этого не знал. В этом корень неосознанных ошибок многих мемуаристов. Не избежал ее и Яхонтов.
Со временем ему стало казаться, что чуть ли не все свое пребывание в России осенью 1917 года, особенно после того, как он принял должность товарища военного министра Временного правительства, он вместе со своим шефом Верховским ясно осознавал, что Россия воевать уже не может, что необходимо немедленно заключить мир и что они с Верховским доказывали это Керенскому и другим членам правительства. Между тем документы, изыскания историков, восстановивших хронику того времени день за днем и час за часом, говорят об ином. Говорят о том, что еще 13 октября 1917 года Верховский считал, что армию, режим, существующий порядок (если то, что тогда происходило, называть порядком) еще можно спасти. А Яхонтов был лоялен Верховскому до конца. И есть возможность проследить и понять, как Виктор Александрович воспринимал события в те дни, которые потрясали мир. И начать надо с того, что тогда Яхонтов отнюдь не считал, как Джон Рид, что происходит потрясение мира. Это он осознал гораздо позднее.
А тогда в центре его внимания оказывались события, которые теперь интересуют разве что историков; и напротив — самое главное (повторим — самое главное, как стало известно потом) он пропустил. Вот как это происходило.
7 октября 1917 года в Петрограде торжественно открылся Предпарламент, как для краткости называли Временный совет Российской республики. «Парламентское» звучание сего органа обманчиво. Туда никто никого не выбирал, члены этой «говорильни» милостиво приглашались бонапартистской кликой Керенского, как насмешливо писала большевистская газета «Рабочий путь». Известно, что Керенский весьма цинично относился к бессильному Предпарламенту, который не имел никаких прав. С другой стороны, известно, что Верховский воспринял «говорильню» всерьез. «Говорильне» отвели место в белом зале Мариинского дворца, где при царе заседал Государственный совет. Выдули из помещения монархический дух, то есть убрали бюст Николая II и сняли со стены картину Репина «Заседание Государственного совета». На первое заседание Предпарламента пришли иностранные дипломаты, журналисты, гости. Поактерствовал вступительной речью Керенский и закончил тем, что попросил на председательское место «бабушку русской революции» эсерку Брешко-Брешковскую. Та, в свою очередь, предложила избрать председателем эсера Авксентьева.
