– В-четвертых: у тебя на руке выжжена арабская цифра 7.
– Я тебе скажу, что это буква V и означает она «вагабонд».
– Сбоку похожа на семёрку.
– И почему это делает из меня янычара?
– Когда новобранец принимает присягу и становится ёни-ёл-даш – это низший чин, – у него на руке выжигают номер казармы, чтобы знать, к какой сеффаре он принадлежит и какой баш-ёлдаш за него отвечает.
– Ясно. Сочли, что я из седьмой казармы некоего османского гарнизона.
– Совершенно верно. А поскольку ты был явно не в себе и никуда, кроме как на галеры, не годился, тебя решили оставить тутсаком, невольником, пока не умрёшь или не придёшь в рассудок. В первом случае тебя бы похоронили как янычара.
– А во втором?
– Это ещё предстоит узнать. Тогда мы считали, что имеет место первый случай. Поэтому мы отправились за городскую стену на кладбище оджака.
– Можно ещё разок?
– Оджак, или, по-нашему, очаг – турецкий янычарский орден, созданный по подобию мальтийского.
– Вот этот малый, который идёт, чтобы огреть нас «бычьим хером», принадлежит к очагу?
– Нет. Он служит у корсара, владельца нашей галеры. Корсары – ещё одно совершенно отдельное сообщество.
После того, как турок несколько раз вытянул Мойше и Джека «бычьим хером» и отправился вразумлять других невольников, Джек попросил Мойше продолжить рассказ.
– Мы с ходжой – эл-пенджиком отправились на кладбище. Мрачное это место, Джек: бесчисленные гробницы, по большей части в форме перевёрнутых скорлупок, призванные напоминать становища юрт в Трансоксианской степи – прародине, по которой до сих пор тоскуют все турки, хотя, если она и впрямь так выглядит, я их не понимаю. Тем не менее, мы час бродили среди каменных юрт, ища твоё тело, и уже собирались поворачивать вспять, когда услышали глухой голос, выкликающий какие-то не то заклятия, не то пророчества на неведомом языке. Так вот ходжа -эл-пенджик и без того был на взводе – бесконечная прогулка по кладбищу навела его на мысли о демонах, ифритах и прочей нечисти. Когда он услышал твой голос, несущийся, как мы скоро поняли, из мавзолея убиенного аги, он едва не припустил к городским воротам. Однако под рукой был не просто невольник, а и еврей в придачу, поэтому меня отправили в гробницу – посмотреть, что будет.
– И что же?
– Я нашёл тебя, Джек. Ты стоял в жутком, но восхитительно прохладном склепе, молотил по крышке саркофага, в котором покоится ага, и повторял какие-то английские слова. Смысла их я не понял, но звучали они примерно так: «Эй, любезный, принеси-ка мне кружечку твоего лучшего портера!»
– Я точно был не в своем уме, – пробормотал Джек, – ибо в таком климате куда лучше светлое пльзеньское.
– Ты был по-прежнему шалый, но я заметил в тебе искру, какой не видел уже год или два – уж точно с тех самых пор, как нас продали в Алжир. Я подумал, что жар лихорадки вкупе с палящим солнцем, на котором ты пролежал несколько часов, выгнал французскую хворь из твоего тела. И впрямь с тех пор ты день ото дня становишься всё вменяемее.
– И как всё это воспринял ходжа-эл-пенджик?
– Ты вышел голый и красный от солнечных ожогов, как варёный рак, и тебя приняли за некую разновидность ифрита. Надо сказать, что турки страшно суеверны и особенно боятся евреев. Считается, будто мы обладаем некими оккультными способностями, и каббалисты в последнее время немало потрудились для укрепления этой веры. Тем не менее, скоро всё прояснилось. Наш хозяин получил сто ударов по пяткам палкою толщиной с мой большой палец, а затем его раны полили уксусом.
– Н-да, я бы предпочёл «бычий хер»!
– Надеются, что через месяц-другой хозяин сможет стоять. А тем, временем мы пережидаем равноденственные шторма и приводим в порядок нашу галеру, как ты и сам видишь.
По ходу рассказа Джек косился на других галерников и видел невероятное смешение рас. Здесь были негры, европейцы, евреи, индусы, азиаты и множество других, незнакомых ему народностей, однако никого из команды «Ран Господних».
– А что с Евгением и мистером Футом? Выражаясь поэтически: получено ли за них страховое вознаграждение?
– Они на левом весле. Евгений гребёт за двоих, мистер Фут не гребёт вовсе, поэтому в контексте хорошо управляемой галеры они практически неразделимы.
– Так они живы?
– Живы и здравствуют – ты увидишь их позже.
– Почему они не отскабливают ракушки вместе со всеми? – обиженно поинтересовался Джек.
– Зимними месяцами в Алжире, когда галеры не выходят в море, гребцам дозволяется – нет, горячо рекомендуется – заниматься отхожим промыслом. Хозяин получает долю от заработанного. Те, кто ничего не умеют, отскабливают ракушки.
Новость эта Джека не обрадовала, и он накинулся на ракушки с такой злостью, что едва не врубился в корпус галеры. Немедля последовал нагоняй – не от надсмотрщика-турка, а от приземистого рыжего невольника, работавшего рядом.
– Мне плевать, ты, правда, тронутый или только прикидываешься, по обшивку изволь беречь, не то нам всем крышка! – гаркнул тот на английском пополам с голландским. Джек был на голову его выше и собрался уже воспользоваться своим преимуществом, но рассудил, что надсмотрщик, который лупит за простой разговор, вряд ли одобрит потасовку. Кроме того, за спиной у рыжего голландца стоял довольно крупный детина и поглядывал на Джека с той же брезгливой недоверчивостью. Детина смахивал на китайца, хотя не выглядел ни щуплым, ни забитым. И он, и голландец казались мучительно знакомыми.
– Эй, малый, потрави-ка немного! Ты не хозяин, не капитан. Что нам за дело до какой-то царапины – лишь бы на плаву держалась!
Голландец недоверчиво помотал головой и вернулся к ракушке, которую отсекал от галеры с тщательностью эскулапа, удаляющего мочевой камень эрцгерцогу.
– Спасибо, что не устроил сцену, – сказал Мойше. – Нам, на правом весле, важно поддерживать мир.
– Эти двое гребут вместе с нами?!
– Да, а пятый в городе, занят собственным промыслом.
– Так на кой нам хорошие с ними отношения?
– Помимо того, что мы восемь месяцев в году сидим на одной скамье?
– Да.
– Мы должны грести слаженно, чтобы сохранять паритет с левым веслом.
– А если мы не будем грести слаженно?
– Галера начнёт…
– Кружить на месте, понятно. А нам-то что?
– Помимо того, что нам спустят шкуру «бычьим хером»?
– Я так понимаю, это само собой.
– Гребцы подобраны друг к другу. Покуда мы гребём наравне с левым веслом, мы составляем комплект из десяти невольников. В таком качестве нас продали нынешнему хозяину. Однако если Евгений и его товарищи по скамье начнут грести сильнее, нас разделят – твои друзья окажутся на разных галерах либо даже в разных городах.
– И поделом им.
– Извини, не понял.
– Нет, это ты меня извини, – сказал Джек, – но мы ишачим здесь, на этом вонючем берегу. Ладно я – чокнутый бродяга, ноты, судя по всему, – образованный еврей, голландец – явно корабельный офицер, и бог его знает этого китайца…
– Вообще-то он японец, воспитанный иезуитами.
– Отлично: всё к одному.
– К чему же?
– Чем Евгений и мистер Фут лучше?
– Они создали своего рода предприятие, в котором Евгений – рабочая сила, а мистер Фут – руководство. Чем именно они занимаются, объяснить трудно. Позже сам увидишь. А пока важно, чтобы вся десятка оставалась вместе!
– За каким лешим тебе это надо?
– Просидев несколько лет на галерной скамье, я втайне составил план, который принесёт нам десятерым богатство и свободу, хотя не обязательно в такой последовательности, – сказал Мойше де ла Крус.
– Предусмотрен ли планом вооружённый мятеж? Поскольку…
Мойше закатил глаза.
– Я просто силюсь вообразить, какая роль может быть отведена мне в плане – если, разумеется, он составлен не сумасшедшим.
– Этот вопрос я до сегодняшнего дня сам частенько себе задавал. Признаюсь, в ранних версиях плана предполагалось, как можно раньше выбросить тебя за борт. Однако сегодня, когда с трехъярусных батарей Пеньона и грозных башен касбы прогремели полторы тысячи выстрелов, сдаётся, в твоей голове расчистились последние заторы, и ты окончательно пришёл в рассудок – или, во всяком случае, почти пришёл. Теперь, Джек, у тебя есть своя роль в плане.
– И мне её откроют?
– Ты будешь нашим янычаром.
– Я не…
– Погоди! Видишь того малого, который отскребает ракушки?
– Которого? Их тут добрая сотня.
– Высокий, похож на араба с примесью негритянской крови – то есть египтянина.
– Вижу.
– Это Ниязи с правого весла.
– Он – янычар?
– Нет, но довольно среди них прожил и покажет, как себя вести. Даппа – чёрный, вон там – научит тебя нескольким турецким словам. А Габриель – японский иезуит – отменный фехтовальщик. Он быстро тебя поднатаскает.
