В городах Польши и Литвы, в перенаселенных еврейских кварталах, под постоянным враждебным давлением мещан и духовенства, было трудно, неуютно и опасно порой жить еврею, а на украинских просторах они могли сразу же применить на деле свои знания, опыт и деловые качества. Новые помещики, за исключением немногих, жили в столице и в больших городах и не занимались хозяйством. Они охотно сдавали евреям в аренду свои имения, королевские старосты предоставляли им право собирания налогов, пошлин и крестьянских повинностей. Вскоре в их руках сосредоточились различные промыслы: производство селитры и поташа, ловля рыбы, дичи и питейное дело. Они брали в аренду корчмы, молочное хозяйство и мельницы. Численность евреев на Украине сразу же резко выросла.
Разрослись общины в Луцке, Владимире Волынском, Ковеле, Остроге, Баре, Брацлаве, Виннице, Немирове, Тульчине. Появились совсем новые общины в Белой Церкви, Богуславе, Переяславе, Стародубе, Чернигове и в других городах.
Кардинал Коммендони, путешествуя по тем краям, оставил описание быта евреев: «В этих провинциях встречается большое количество евреев; они не внушают презрения, как в других местах. Они не перебиваются здесь постыдными заработками, ростовщичеством и исполнением всевозможных поручений, хотя и не отказываются от такого рода прибыли; владеют землей, занимаются торговлей и посвящают себя даже изучению изящной словесности, медицины и астрологии. Они почти повсюду держат на откупе таможенный и провозной сбор. Они довольно состоятельны и не только принадлежат к числу уважаемых людей, но часто даже имеют таковых под своей властью. Они не носят никакого знака, отличающего их от христиан. Им разрешается даже носить саблю и быть вооруженными. Наконец, они пользуются правами прочих граждан».
Но крестьяне тех времен не разбирались в том, кто больше виноват в их угнетении, а кто меньше. Украина взбунтовалась, и евреев истребляли наравне с ненавистными народу панами, и даже более зверски.
Выхода не было. Из Центральной и Западной Европы евреи бежали когда-то в Польшу — от ужасов крестовых походов, преследований времен «черной смерти» и ритуальных наветов. Из Польши они пришли на Украину — под давлением мещан и духовенства, которые вытесняли их из городов.
Везде чужие, везде используемые лишь для королевской и панской выгоды, везде притесняемые и истребляемые в периоды народных волнений. Так это случилось и на Украине.
«Имя злодея Хмеля да будет проклято навеки, да пошлёт на
него Господь погибель».
Натан Ганновер; чудом уцелевший
Глава 1. Зиновий Богдан Хмельницкий
«Не залишимо міст і нив, лише дорогу застелимо могилами».
Богдан Хмельницкий
Р-р-раз!
Рассекая воздух, свистнула плеть и обрушилась на худую спину десятилетнего мальчика привязанного к деревянной колоде. И ещё раз, и ещё…
Посреди базарной площади Чигирина производили экзекуцию: по приказу управителя секли сына Чигиринского сотника Богдана Хмеля, Андрея.
Управитель Чаплинский ненавидел Богдана. За что конкретно, никто не знал, эту ненависть он унёс с собой в могилу. Возможно, за то, что Зиновий Богдан Хмельницкий вёл свой род от польских шляхтичей из местечка Хмельник Люблинского воеводства. И крещён был в вере католической, да потом, повзрослев, переметнулся в православие и, хотя и продолжал верно служить королю польскому Владиславу, записался в реестровые казаки.[3]
К управителю подошёл Захарий Собиленко — еврей, много лет служивший арендатором у польского пана в Чигирине. Сами-то паны редко наведывались в свои обширные владения, а нанимали жидов, которые собирали за них подати да налоги с работных людей.
— Ваше сиятельство, вельможный пан, прикажите ему прекратить, забьёт же мальца до смерти.
Чаплинский взглянул на еврея и махнул кому-то рукой, тот крикнул несколько слов, и избиение прекратилось.
Захарий, имевший с Хмелем приятельские отношения, поднял потерявшего сознание мальчика и понёс к себе в дом.
Старая еврейка всю ночь просидела у его постели, прикладывая целебные травы к ранам, да всё было напрасно. К утру, мальчик умер.
Богдан, на зависть многим, имел в своей собственности богатый хутор Суботов, в восьми верстах от Чигирина. Хутор этот ему от покойного отца достался. Вот Чигиринский пан и поручил управляющему Чаплинскому вызнать, кто есть самые богатые люди в его владениях. И когда узнал о Хмельницком, сразу подумал: «а откуда у него такое богатство, небось, моих же холопов грабил». И поручил управляющему отобрать хутор, пообещав его самому Чаплинскому.
Несколько дней тому Богдан уехал в Варшаву с казацкой депутацией к королю. Чаплинский воспользовался этим и совершил наезд на хутор со своими вооружёнными людьми. Среди польских панов было принято такое выяснение отношений.
Десятилетний Андрей, решительный и вспыльчивый, пытался защитить больную мать, не давая Чаплинскому её ударить, тот рассвирепел и приказал высечь мальчика. Мать его уже не вставала с постели, братья были ещё малы, и некому было вступиться за него.
И в целом свете никто не мог предположить, что это рядовое, в общем-то, событие, повлечёт за собой последствия грандиозные, что оно послужит толчком к зверскому убийству сотен тысяч людей, к опустошению цветущего края и насаждению ненависти и вражды между народами, которое генетически и безотчётно проявлялось на протяжении веков.
В хорошем расположении духа возвращались казаки из Варшавы.
— Ну, что старшой, слабоват оказался их вельможное величество король, — Богдан подъехал к Барабашу и хлопнул его по плечу, — без нашей подмоги никак ему не укрепиться, высокородные паны скинут его.
— Да вот, как бы ни узнали они раньше времени о задумке королевской, тогда и нам головы не сносить.
— Пока они узнают, мы быстро лодки наладим да на турок и нападём, ляхи туркам войну объявят, и король станет главнокомандующим. Тогда высокородные паны, заседающие в сейме, уже ничего с ним поделать не смогут, — ответил Хмельницкий, покрутил усы и добавил: — А бумаги с привилегиями от короля ты спрячь пока, чтобы никто не узнал, и ляхи не проведали про то.
Барабаш согласно кивнул головой.
Острый ум Богдана замыслил несколько вариантов дальнейших действий: если богатые и знатные шляхтичи узнают про то, что король решил начать войну втайне от них, сильно рассердятся и на сейме проголосуют «против». И обстановка вокруг них, депутатов от казаков, может стать довольно напряжённой. Тогда Хмельницкий может использовать версию о том, что Барабаш, старший казачьего войска, спрятал от рядовых казаков привилегии, данные казакам королём, и этим усилить своё влияние среди них, чтобы стать гетманом.
Если же война с турками всё же начнётся, он может использовать на постройку лодок для похода на Константинополь те 170 000 злотых, что получил от короля лично и тайно.
Вскоре пути казаков разошлись: Богдан поехал в Чигирин, а Барабаш — в Черкассы, где была ставка казачьего войска.
Но последующие события внесли существенные коррективы в планы Хмельницкого.
Печальное известие о смерти сына ожидало его в Чигирине. Сгоряча он решил убить Чаплинского, но, подумав, решил поначалу обратиться в суд.
В суде трудно было тягаться казаку со шляхтичем, покровительствуемым важным паном. Тем более что документы на Суботов были не в полном порядке.
Три дня думал Богдан думу тяжкую.
С малолетства мечтал он о богатстве и знатности, завидовал крупным русским магнатам, владеющим огромными земельными наделами. Но ускользала судьба из рук. Потомок польского шляхетского рода, он не имел ни знатности, ни богатства. Отец, как никто другой, понимал сына, ведь и сам он поступил в казаки, считая, что иначе ничего не добиться в жизни. Но и на казачьей службе он выше сотника не преуспел. Зато сыну решил дать образование. Сын на славу уродился, умён и решителен, владеет словом так же виртуозно, как саблей. Образование можно было получить только в католических, иезуитских школах. Михаил был католиком и сына крестил в вере католической, однако, когда сын окончил школу иезуитов во Львове, посоветовал ему перейти в православие.
— Греческая вера хотя и холопская, но казаками признаваемая, там своим станешь и через казаков наверх подымешься.
На всю жизнь запомнил Богдан эти слова отца. И кое-чего добился за прошедшие с момента его гибели десятилетия. Но в душе роилась какая-то горечь, и честолюбие диктовало ему, что по своим качествам он заслуживает большего.
Пятнадцать лет назад он со своей сотней участвовал в польском походе против государства Московского. И при взятии Смоленска за проявленные отвагу и мужество был награждён королём Владиславом IV золотой саблей. Никогда он лично не выступал против Польской короны и сохранял полную лояльность в отношении Речи Посполитой. Если уж говорить честно, Богдана вполне устраивало его социальное положение. Большая семья, богатый хутор требовали постоянного внимания и заботы. Он, конечно, видел, как давила польская шляхта холопов через своих арендаторов — евреев, которые устанавливали непомерные налоги, но лично его это не касалось.
