А птичка досталась самому большому коршуну и живет теперь в его юрте, как ханша. Только плачет иногда птичка, когда видит зарю и небо синее-синее, в котором она когда-то летела с соколом…»
Песня получилась невеселой и очень длинной — ее хватало на много дел.
Когда нежданный путник, случайно заехавший к Есугаю, рассказал о год назад случившейся смерти ее матери, Оэлун ждала ребенка. Все ее горе вылилось в песнях.
— Как жена моя поет! — хвалился Есугай. Он не вслушивался в напевы Оэлун.
* * *
…Меркиты сегодня напали на них в отместку за то ее похищение. Что за судьба — стать жертвой тех, кто за тебя мстит…
Но что же за сын родился от Есугая? Темучжин, старший сын. Бросил жену и спасся сам. Даже волки не бросают свою самку, когда ее ранят охотники. Поэтому и сами погибают. Волки, дикие звери, которые плодятся изволением Неба и Земли…
Оэлун увидела, что Борте нет с ними только когда опасность миновала, и они остановились, оказавшись довольно глубоко в лесу. «Борте отстала!» — тревожно сказала она Темучжину. «Нет, — сказал он сухо, — не отстала». Сын своего отца. Тем владела жажда обладания. А этим что? Трусость?
Они медленно поднялись на вершину холма, чтобы видеть долину. Они увидели, как едет возок Хоахчин, как он останавливается, — что у них случилось? — как показался отряд меркитов, а Хоахчин еще разговаривала со спрятанной Борте — молодец, сообразила. Оэлун поняла, что две женщины думают, как им быть, но от их решения уже ничего не зависело: отряд, пока невидимый для них, возвращался этой же дорогой. Все. Теперь Борте, Хоахчин и кто-то еще, кажется, вторая жена Есугая, останутся у меркитов. Темучжин трусоват, да и в одиночку он не пойдет же на целое племя. А кто им будет помогать, кому они нужны? Только что род знатный. А так — ни власти, ни богатства, ничего нет. Да откуда им и взяться у вдовы с пятью детьми. Старший, хоть и взрослый, да что толку. Жену, и ту не смог защитить. Оэлун сплюнула от досады.
— Посмотрите там, уехали они? — кивнул Темучжин братьям, Хосару и Бельгутаю. — Давайте, спускайтесь! — Братья не двигались с места. — Чего стоите? Меркиты уехали или нас ждут, возвращаться нам, нет?
Хасар хмыкнул.
- Что, уже можно?
Он с вызовом смотрел на Темучжина. Солнце садилось. Они стояли на поляне.
В глазах братьев была насмешка. Оэлун поняла, что сейчас будут сказаны слова, которые все изменят.
— Помолимся, — спокойно сказал Темучжин.
От неожиданности никто не ответил. Темучжин начал молитву. Он молился Бурхан-халдуну, на котором они нашли свое спасение. Этот холм приютил их, защитил, видел их в минуты величайшей беды.
— Так пусть Бурхан-халдун хранит нас всегда, пусть он будет свидетелем наших лучших минут. Пусть он видит, как нами гордятся наши дети и внуки…
Темучжин говорил, и братья слушали его, повторяя его слова. Оэлун не слышала ничего прекраснее этой неожиданной молитвы. Она даже забыла, что совсем недавно думала о Темучжине. Она следовала за ним, за его мыслями.
Договорив, Темучжин трижды три раза поклонился горе. Оэлун посмотрела на младших сыновей. Они не отрывали глаз от Темучжина. Они ловили каждое его движение. Они готовы были слушать его и идти за ним.
«Что же это, — изумленно думала Оэлун. — Я его совсем не знаю».
Собрать подмогу для похода на меркитов оказалось проще, чем вновь завоевать доверие братьев. Темучжин знал, что он это сделает.
К Ван-хану, побратиму своего покойного отца он пришел с такой уверенностью в его согласии, что тот не смог отказать. Самое важное было заручиться его поддержкой.
Темучжин не мог предвидеть теперешних событий, но сейчас он понимал, зачем в свое время преподнес Ван-хану соболью доху — бесценный дар матери Борте его матери. Борте тогда была немного обижена, Оэлун тоже не слишком радовалась, но обе они понимали, что расположение влиятельного человека важнее, чем самая прекрасная одежда на свете.
За несколько дней, каких-нибудь две недели, все изменилось. Вдруг все начали говорить, что Темучжин далеко пойдет. Что таких бы побольше. Оказалось, что все так всегда и думали. Теперь многие считали необходимым помочь ему — ведь это Темучжин, не кто-нибудь. Кое-кто предполагал, что когда-нибудь он будет им за это благодарен, причем в этом отдаленном времени Темучжин виделся человеком, имеющим власть. Оэлун только качала головой и вспоминала совсем недавние события, когда нечем было хвалиться Темучжину, когда ему оставалось только умереть от стыда и не позорить свой род. И не могла поверить, что этот решительный молодой воин, умеющий ладить с пожилыми, пользующийся уважением заслуженных, что это просто мальчишка, каким он казался ей совсем недавно.
Переговорив с Ван-ханом, Темучжин попросил помощи у родственников и послал за Чжамухой, своим побратимом. Они дружили с детства. И хотя они давно не виделись, Темучжин знал, что по первому зову он приедет.
И действительно, Чжамуха со своими людьми приехал сразу же. Он был очень взволнован.
— Здравствуй, брат, — они обнялись. Чжамуха тяжело дышал. — Мне как сказали, что с тобой стряслось, у меня все внутри перевернулось. Ну ничего, мы все наше вернем, а им отплатим. Вот увидишь.
Темучжину не нужны были утешения. Он делал то, что должен был сделать. Хотя бы для того, чтобы изменить представление о себе, возникшее в утро нападения меркитов. Он, конечно, не от страха убежал тогда. Он и сам не знал, почему он так поступил. Просто делал, что должен. Просто вскочил на коня, проверил, готова ли мать и младшие братья, и все. Может быть, дело в том, что их бы всех поубивали тогда. Его и братьев, во всяком случае. А плен — это все-таки жизнь. Лучше Борте в плену, чем он в земле. Если бы он не бежал тогда, теперь мать не знала бы, где его могила. Странно, но с этого случая Темучжин понял, что все, что он делает — даже если это кажется ошибкой — это всегда ведет его к цели. Тогда он не знал, к какой.
Так что он не нуждался в утешениях. Но все равно хорошо, что Чжамуха сочувствует ему. Темучжин знал, что Чжамуха никогда не усомнился бы в нем, как братья. Он всегда верил, что Темучжин прав.
Чильгир тосковал, как будто ему предстояло расстаться с Борте. У него были плохие предчувствия.
— Я буду помнить тебя и там. И ты будешь помнить меня, — говорил Чильгир Борте. — Тебе будет тяжело без меня, а я буду скучать по тебе.
Ей казалось, что ему нравится пугать ее. Она не понимала, зачем он говорит так серьезно, как будто сам в это верит.
Борте как-то очень быстро привязалась к Чильгиру. Она сама себе удивлялась. Но этот человек относился к ней так… она почувствовала себя настоящей ханшей. Она легко последовала советам Хоахчин и смирилась с тем, чего нельзя изменить. И хорошо, что нельзя, думала она. Но Хоахчин об этом знать не обязательно. Борте хотела рассказать Чильгиру, что муж бросил ее, оставил врагам. Ей казалось, что ей будет легче, но она не могла об этом говорить, ей было трудно даже начать, она не могла подобрать слова. Ей казалось, что он бы понял ее, пожалел бы ее, и все бы забылось. Чильгир видел, что ее что-то мучает. Чтобы она не вспоминала о плохом, он провел рукой по ее волосам и шепнул: «Теперь все будет хорошо, девочка».
Но все равно продолжал говорить о своей смерти, о том, что она его переживет. И о том, что теперь с ней все, все будет хорошо, ничего плохого уже не случиться. «Как же так? А ты?» — «Нам не дано избежать смерти, девочка, — грустно улыбнулся он. — Тебе придется это пережить. Но потом все будет хорошо, вот увидишь».
Чильгир дал ей странную золотую бляху. На ней едва можно было различить какое-то изображение. «Всмотрись, Борте. Смотри внимательно. Это талисман моего рода. Никто не помнит, когда мы жили там, где были выбиты на камнях такие звери. Никто не помнит, когда мы пришли сюда. Возьми. Теперь он будет охранять тебя».
Как-то Чильгиру приснилось огромное высохшее соленое озеро. Воды в нем не было. Дно было покрыто толстой коркой соли, под которой не осталось ничего живого, ни растений, ни рыб. Дохлые рыбы валялись на берегу. Еще во сне он понял, что это значит. Уже скоро.
О том бое, когда монголы разгромили меркитов, потом сложили легенды. Монголы напали ночью, несколько больших отрядов. Подходя, обернули копыта коням, люди взяли войлок в рот. Меркиты спали. «А вот у нашей старой Хоахчин уши-то получше будут», — усмехнулся Темучжин.
Не все меркиты были застигнуты врасплох. Чильгир услышал, как к поселению подошел большой отряд. Он разбудил Борте и почти вытолкнул ее за порог.
— А ты? — прошептала она.
— Я догоню, беги.
Борте была у соседней юрты, когда монголы напали. Послышались крики, вопли, гиканье. Она вдруг оказалась среди людей, выбежавших из жилищ.
Все бежали, не разбирая дороги, вдоль Селенги, не понимая, что им не спастись. Нападавшие преследовали меркитов и безжалостно убивали их.
