– А что прикажете делать без органов чувств, хотел бы я знать? – опешил легат.
– Когда исчезнут органы чувств, – ответил парфянин, – мы наконец погрузимся в истинно реальную реальность!
К страху перед опасностями моря и Востока, ловко скрываемому Метеллом от секретаря, добавилось тягостное бремя относительного одиночества, бездействия, одним словом, скуки, могильщика всех эмоций. Три недели созерцать лишь волны и облака и питаться рыбой и морковью, находясь в обществе грубых матросов, – на это никогда не пойдешь с легким сердцем, даже находя утешение в стихах Вергилия, которые по просьбе легата будет читать ему секретарь в затхлом полумраке каюты.
И когда на второй день плавания капитан, проявляя осторожность, если не сказать лицемерие, передал через секретаря, что, если бы не присутствие на борту императорского посланника, он бы разрешил одному почтенному торговцу взойти на корабль на следующей остановке, в Мессине, легат прекрасно понял намек. Он сбросил с себя маску величия и сказал, что не возражает против присутствия еще одного пассажира, направляющегося в Ашкелон. Он будет рад любому гостю, если тот сумеет положить конец скучным, но наводящим ужас рассказам капитана о кораблекрушениях, акулах и разных морских чудовищах. Перспектива общения с новым пассажиром даже заставила легата на время забыть о морской болезни.
Легат считал дни, остававшиеся до прибытия в Мессину. И его не постигло разочарование. Торговец, который приближался к своему шестидесятилетию и полному облысению, оказался достойным общества легата, хотя и занимался коммерческими делами. По военной выправке и тому, какими словами торговец поблагодарил за предоставленную ему возможность взойти на корабль, легат догадался, что у того был большой опыт армейской службы, и не ошибся. Под предводительством Цезаря торговец сражался в Армении в чине лейтенанта. Через час после того, как торговца представили легату, он почувствовал себя уверенней и счел возможным рассказать о днях своей былой славы в трактире, где они трапезничали под надежной охраной двух легионеров. Торговец присутствовал на волнующей церемонии, когда Фраат IV, парфянский царь, передал Цезарю орлов Красса и Антония, поскольку Август согласился уважать независимость Парфянского царства.
– Это было двенадцать лет тому назад! – вздохнул торговец.
Разгорячившийся от вина легат приободрился и стал вести себя уверенней в присутствии случайного попутчика и даже пригласил его в баню, поскольку почувствовал необходимость освежиться после пяти дней, проведенных в море, в течение которых у него не было ни малейшей возможности ни вымыться, ни побриться. Торговец поблагодарил и, догадавшись, что удостоился подобной милости благодаря приятному разговору, продолжал развлекать легата, пока они оба расслаблялись в тепидарии, а затем плескались в бассейне с холодной водой.
Он умолк только тогда, когда массажист-африканец принялся растирать их ароматическими маслами, а брадобрей – брить.
Он объяснил, что стал торговцем только потому, что его тесть, сам торговец, потерял троих сыновей в различных войнах, последняя из которых, завершившаяся в прошлом году, велась против племен, населяющих Паннонию. Отчаявшийся старик искал надежного преемника, которому он мог бы передать процветающее торговое дело. И тогда лейтенант вышел в отставку и занялся новым ремеслом. Дважды в год он пересекал Средиземное море, один раз летом, а второй осенью, чтобы на Востоке закупить пряности, слоновую кость, как необработанную, так и резную, драгоценные камни, нард, благовония и мирру, а также целебные травы. Он побывал в Киренаике, Египте, Иудее, Сирии, на Кипре и даже в Пергаме, Бетеле и Понте. Он утверждал, что бегло говорит на греческом, арамейском, армянском, египетском и других языках.
Легат проявил особый интерес, когда торговец упомянул Иудею, а тот сразу же заметил это. Торговец посетовал на чванливое упрямство иудеев. Какой же нецивилизованный народ эти иудеи, в отличие от римлян! Они поклоняются, причем неистово, только одному богу, которого зовут Иеговой, и при этом боятся его, что, безусловно, постыдно. Совершенно невозможно объяснить, какие у них с этим богом отношения, коренным образом отличающиеся от того благоговейного почтения, которое питают римляне к Юпитеру или греки к Зевсу. Нет, у иудеев религия – почти семейное дело. Они считают этого бога отцом, заботящимся о могуществе одних только иудеев.
– Наш Юпитер, – добавил торговец, – вершит судьбами людей, не делая между ними различий. А этот Иегова отказывает в человеколюбии всем, кто не принадлежит к числу иудеев. Цезарь и Антоний, – продолжал торговец, – поступили не слишком мудро, выбрав иудеям в цари такого беспринципного человека, как Ирод.
– Неужели Ирод действительно беспринципный человек? – живо заинтересовался легат.
Торговец понял, что внезапный интерес собеседника к царю Палестины вызван целью его поездки. Значит, следовало соблюдать осторожность, ведь некоторые суждения торговца могли затем передавать из уст в уста.
– Продолжайте, не бойтесь, – успокоил его легат. – Вы окажете мне огромную услугу.
– Ирод действительно беспринципный царь, – сказал торговец. – Но следует заметить, что было бы трудно отыскать другого человека, способного навести порядок в такой стране, как Палестина. Иудеи постоянно ищут возможность свергнуть своего правителя. Но само понятие «иудеи» достаточно расплывчатое, поскольку они разделены на группировки, в той или иной степени враждующие между собой. Там есть самаритяне, фарисеи, саддукеи, и все они поклоняются одному и тому же богу, но совершают разные обряды. И даже внутри этих групп, особенно в среде фарисеев, существуют различные секты, преследующие прямо противоположные цели…
– Чего же хотят иудеи? – спросил легат.
– Восстановить трон Давида, своего самого великого царя. Вот почему многие из иудеев ожидают прихода нового царя, который освободит их, опираясь на поддержку бога Иеговы. Этого будущего царя они называют Мессией.
Легат задумался над полученными сведениями. В Риме ему говорили, что Палестина беспокойная страна и что декрет о переписи может спровоцировать мятеж. Однако из разговора с торговцем он узнал гораздо больше, чем ему сообщили так называемые хорошо осведомленные придворные императора.
Прошло много времени. Пора было возвращаться на корабль. Ветер, предвещавший бурю, яростно свистел вдоль улиц и в порту, отчаянно хлестал волнами, перебрасывая их через мол, облеплял тогой ноги легата.
– Всего лишь небольшое ненастье, – сказал капитан, приветствуя императорского сановника.
Легат не осмелился возразить из страха показаться невежественным или испуганным. Однако вскоре после того, как они вышли из порта в открытое море и направились в сторону Кирены, волны еще круче вздыбили свои валы, а «Марсиану» стало неистово бросать, клонить с одного борта на другой. Она заскользила по волнам так стремительно, что легат был вынужден покинуть огражденную перилами палубу, откуда он наблюдал, как белая пена захлестывает галеры, идущие с левого и правого бортов корабля. Небо, еще недавно светлое, покрылось свинцовыми тучами. В нескольких локтях от галеры, которая шла по правому борту, сверкнула молния, и крупные капли дождя мгновенно сделали палубу такой скользкой, что легат, сгорбившись, поспешил на полусогнутых ногах в свою каюту, вцепившись мертвой хваткой в руку секретаря. Едва он лег, как его вырвало. Лицо побледнело, затем позеленело. Морская болезнь, усугубившая страх пойти на дно, заставила легата забыть о достоинстве императорского сановника. Он жалобно застонал.
На помощь прибежал торговец. Он принес кубок с водой и передал его секретарю, затем вытащил из широкого кожаного мешка шкатулку из слоновой кости. Из нее он достал три черных шарика, не больше и не аппетитнее, чем кроличий помет, и, напустив на себя важный вид всезнающего врача, заставил легата проглотить их. Легат был до того растерян, что даже не побоялся быть отравленным. Он проглотил все шарики и запил их водой. Через час он заснул. Вскоре его мощный храп иногда перекрывал неистовый рев волн.
Легат проснулся глубокой ночью. Буря улеглась. Дул легкий бриз, и «Марсиана» плавно качалась на волнах. Секретарь спал на корме. Легата мучила жажда, и он отправился на поиски рабов – потребовать, чтобы они принесли ему несколько сладких лимонов, которые он купил в Мессине. При свете факелов матросы чинили квадратный парус бизань-мачты. По левому и правому борту на воде сверкали золотые блики – отражение пламени факелов, установленных на галерах. Казалось, что море осветили в честь Нептуна. Легат, жевавший лимон, узнал в фигуре, притулившейся к бортовому ящику, торговца. В темноте было трудно разглядеть, сушил ли на ветру торговец свое платье или просто рассматривал звезды. Легат подошел к нему.
