За княжеским двором терема бояр думных из большой дружины. В Тмуторокани боярские хоромы не то, что в Киеве, чаще из сырца, под красной черепицей. Реже встречаются рубленые. Княжий терем и боярские по дереву узорочьем украшены: тесовое крыльцо и оконные наличники хитрой резьбы, что кружево…
С петушиной побудкой подхватился князь Мстислав. В выставленное оконце донёсся окрик дозорных, слышится людской гомон. Мстиславу нет и тридцати. Стройный, широкоплечий, с орлиным носом и голубыми глазами, он в движениях быстр и говорит громко.
Вошёл отрок, помог одеться. Сказал ненароком:
— Вчерась к вечеру византийские гости с хазарами передрались.
— Розняли? — спросил Мстислав.
— Наши караульные подоспели.
— Почто драка?
— То ли хазарские гости греков на торгу обманули, то ли греки хазар.
— Они без этого не могут.
Перехватив ремешком волосы, чтоб не рассыпались, Мстислав направился к крепостным стенам. На пустыре отроки затеяли стрельбу из лука. Князь остановился, крикнул стрелку:
— Что дыхание не переводишь, когда тетиву спускаешь? Ишь, кузнечным мехом грудь ходит.
Отроки дружно рассмеялись. А Мстислав уже лук взял и стрелу наложил.
— Гляди, как надобно.
Стрела, взвизгнув, вонзилась в чурку.
— Во! — одобрительно зашумели отроки.
Отдав лук, Мстислав взошёл на стену, зашагал поверху, разглядывая городни. Иногда трогал подгнившее бревно рукой, хмурился: «Менять надобно».
Завидев стоявшего внизу тысяцкого, спустился:
— Наряди, боярин Роман, людей за лесом.
У Романа лицо суровое, загорелое. Седые усы опущены книзу. Он слушает молча.
— К зиме заготовить надобно да завезти, а с весны почнём новые городни ставить. Только пусть столбы тёсом укроют, а то гнилец дерево прохватит.
Тысяцкий кивнул, пошёл следом за князем: Мстислав шагал легко, зорко смотрел по сторонам. От него ничего не укрывалось. Вон повалила в церковь боярская челядь. Важно прошагал тиун огнищный[13] Димитрий, бороду распушил, посохом пристукивает. Следом за Димитрием просеменила молодка. Завидев князя, стыдливо потупилась. Из Романова подворья две дородные бабы вынесли холсты, пошли отбивать к морю.
Мстиславу это до боли напоминает Киев.
В распахнутые на день ворота въехал конный дозор. Тысяцкий подозвал десятника, спросил:
— Где сторожу несли?
— В печенежской стороне.
Роман отпустил десятника и подождал, что скажет князь. Но тот молчал. Мстиславу пришли на память последние часы, проведённые дома под отчей крышей. Над Киевом сгустились сумерки, и в княжьих хоромах зажгли светильники. Они чадили, отбрасывали на стены причудливые тени. Чуть качнётся пламя, и тени начинают раскачиваться взад-вперёд.
Мстислав сидел в тёмной отцовской опочивальне. Борода у отца взлохмачена, нос крупный, мясистый. Владимир говорил хрипло:
— Я, сын, всего не сказал те там, в трапезной. Не в обиде ли ты, что едешь так далече от Киева? Не мнишь ли себя изгоем? Нет? То и добро. Край тот отдалённый, что щит у Руси Киевской. Окрепнет Тмуторокань, и не страшны станут Киеву степняки. Да и Византии будет над чем поразмыслить. Гостям же торговым путь откроется. Не только же Корсуни византийской быть городом торговым. Надо и Руси на море Русском[14] твердо стать. Разумеешь ли ты всё это, сын?
— Разумею, отец.
— Дружина с тобой пойдёт. Придёт час, и у тя будет много воинов. Приглядись к касогам. Им хазары и печенеги тоже угроза. Касогам с Тмутороканью заодно.
Мстислав слушал отца, а сам был уже далеко. И чудился ему то трубный клич, то звон мечей. Сторона неведомая, как-то ты примешь меня? Но голос отца снова вернул Мстислава в опочивальню.
— А ещё наказываю те, сын. Коли придёт смерть ко мне, не ходи ратью на брата старшего, кто сядет князем киевским. Не разоряй Русь. Слышишь то?
— Слышу, отец.
И почувствовал тогда Мстислав, как сдавило ему горло, не мог слово вымолвить. И не предстоящая разлука была тому причиной, а слово отца о смерти. Неужели чует он её? И хоть редко видел Мстислав ласку, стало жаль отца. Мальчишкой посадил его отец на коня. Крепко ухватился Мстислав за гриву и не испугался даже, когда понёс конь. Отец сказал довольно: «Хорошо сидишь на коне, Мстислав».
И ещё раз познал он отцовскую похвалу, когда впервые один на один свалил свирепого тура…
Мстислав тряхнул головой, отогнал воспоминания. Ещё раз наказал тысяцкому:
— Так гляди же, боярин Роман, о лесе не запамятуй. А рубить пусть бояре холопов пошлют.
От князя Владимира прискакал в Тмуторокань гонец с доброй вестью: «Печенеги побиты и в степь ушли».
И ещё просил старый Владимир сына приехать в Киев.
Собрался Мстислав, да за непогод и лось, задождилось. Решил повременить до заморозков.
А октябрь-грязевик развёл бездорожье, затянул небо тучами и дождём льёт. Тиун огнищный Димитрий поставил девок в княжьих палатах щели конопатить. Сам тут же доглядает, покрикивает. Отроки озоруют, девкам работать мешают.
— Я вас! — шумит Димитрий, пряча улыбку в усы.
Зашёл Мстислав, и все стихли. Один за другим отроки шмыгнули из гридницы. Мстислав спросил у дворского:
— В достатке ли зерна, боярин Димитрий?
— Полуторы тыщи коробов пшеницы да ячменя столько же. Ещё пятьсот гречихи. Должно хватить до нова. А мяса навалили вдосталь.
— Надобно, боярин Димитрий, тем гридням, что в Киев со мной отъедут, шубы новые шить. Путь-то не ближний.
— За тем дело не станет, овчина есть.
— Так не медли.
Мстислав уселся к очагу, загляделся на пламя. Густые брови сошлись на переносице. До кружения в голове духмянно пахли в палатах сухие травы.
Челядин внёс охапку дров, подбросил в огонь.
За предстоящей дорогой Мстиславу виделись родные места. Когда покидал их, гадал, какая она, Тмуторокань…
Князь Тмутороканский… Мстислав усмехнулся… Дивно ему было слушать о Тмуторокани рассказы старого воина Вукола, обучавшего маленького князя владеть оружием. Бывал Вукол в краях дальних с князем Святославом. Мстислав не помнит деда. Его убили печенеги коварно, когда тот возвращался из Византии. Подкупили печенегов византийцы. От Вукола известны Мстиславу и любимые дедовы слова: «Слава — спутница оружия русов!»
Так оно и есть. Взял Святослав Тмуторокань на щит, и поныне ещё никто не оспаривал у русов право на неё. Даже Византия. Правда, её базилевсу не до Тмуторокани. Теснит Василия Семён болгарский. Которое лето воюют болгары с Византией, и небезуспешно.
Мстислав обвёл взглядом гридницу. Своды высокого потолка. На стенах развешано оружие, на полках расставлены шеломы. Вдоль гридницы вытянулся стол на толстых дубовых ножках, по бокам лавки.
Две девки внесли лестничку, подставили к оконцу. Одна взобралась наверх, начала тряпицей стекольца слюдяные протирать, другая, привязав к шесту пучок веток, принялась снимать по углам паутину.
Дворский прикрикнул:
— Не пылите! Аль ослепли, князя не видите!
Мстислав остановил его:
— Пускай делом занимаются, а мы с тобой выйдем отсюда.
И, отодвинув кресло от огня, поднялся:
— Прогляди ещё раз, Димитрий, все припасы да Роману обскажи. На время, когда я в Киев отбуду, он заместо меня останется.
…Выехали по первой пороше. Чем дальше отдалялись от Тмуторокани, тем сильнее забирал мороз, глубже лежал снег. На ночь лошадей укрывали попонами, а себе разбивали шатры.
Дружина с Мстиславом шла небольшая, до полсотни гридней. Ехали по два в ряд, высылая вперёд ертаульных[15]. Позади сильные кони, запряжённые цугом, тащили санный обоз, груженный снедью, зерном для лошадей и даже колотыми дровами. В степи, занесённой снегом, попробуй сыщи топку.
На Мстиславе тёплая бобровая шуба, шапка, отороченная соболями, новые валенки. Гридни тоже в шубах, только овечьих, — и в валенках, а шапки огромные заячьи.
Остались позади беспокойные места, где можно было ожидать встречи с печенегами, и теперь уже недалеко до Переяславля. Кони подбились и истощали. С полпути за отрядом увязалась голодная волчья стая. Днём волки трусили вдалеке, ночами подходили близко, и караульные отгоняли их горящими головешками.
Голое поле сменилось лесостепью. Горбились заснеженные кустарники. По обрывистым оврагам ветер сдувал со стенок снег, и они темнели лысинами.
За спиной Мстислава гридин говорит товарищу:
— В таку пору мальчишки на салазках с горок катаются.
Маленьким Мстислав любил спускаться с кручи на Днепр. По льду салазки скользили далеко. А втаскивать их наверх было несподручно. Святополк хитрил, заставлял меньших братьев тащить санки в гору. Ярослав заступался за братьев, и Святополк дразнил его «хромцом». Прихрамывающий с мальства Ярослав решал спор на кулаках.
