Ознакомительная версия.
Вообще, в нашей семье старшие и младшие дети жили словно отдельно, вернее, делились на три части. Старшими были Мария-Анна, Иосиф, Мария-Кристина, которую мы звали Мими и страшно не любили, и Элизабет. Амалия держалась чуть особняком, хотя по возрасту подходила этим старшим. К ней все время пытались примкнуть Иоганна и Йозефа. А я дружила с Каролиной, которую в семье звали Шарлоттой. И нам двоим было совершенно все равно, боится ли Иосиф жениться и за кого выдадут замуж красавицу Элизабет. Правда, мы дружно ненавидели Мими, но не мы одни, в семье не было человека, кто бы ее любил. Кроме матери, для которой Кристина была лучшей, она и еще дорогой Иосиф. Мими не любили из-за доносительства, стоило ей узнать или услышать что-то, и сестрица спешила сообщить матери на ушко. Шарлотта очень жалела, что мы не мальчики и не можем просто побить Кристину!
Но Иосиф приближался в окружении нескольких приятелей, и нам вовсе не хотелось, чтобы он поставил нас в положение бедных приживалок, вымаливающих внимание богатого дядюшки. В конце концов, его ли заслуга и наша ли вина в том, что он старший, а мы младшие? Разве это по-братски? Но деться было некуда и пришлось подхватить пальчиками юбки, чтобы присесть в реверансе.
У брата явно было настроение показать свою значимость по сравнению с нашей никчемностью, он повыше вскинул голову и уже на подходе стал смотреть на нас свысока. Мы уже ожидали насмешек его спутников, как вдруг я схитрила. Приседая в реверансе, чуть скосила глаза за спину Иосифа и довольно громко прошептала Шарлотте:
– Матушка!
Единственный человек, при котором братец, да и Мими тоже не могли себе позволить задирать носы, была императрица, ее даже старшие дети боялись, как огня.
Иосиф заметно дернулся и поспешил мимо нас, не обращая внимания на недостаточную глубину реверанса и прочие упущения в поведении.
Когда у них уже были видны спины, Шарлотта удивленно спросила:
– Где матушка?
– Не знаю, наверное, у себя в кабинете.
– А зачем же ты сказала?
– А тебе очень хотелось выслушивать замечания?
Мы захихикали и бросились прочь подальше от братца и его компании, потому что те явно услышали наши перешептывания.
За дверью моей гостиной смеялись уже откровенно:
– Ну и пусть этого задаваку женят на какой-нибудь уродине!
– Ага, а она ему будет подолгу выговаривать за упущения в спальне.
Мы толком не знали, что должны делать супруги в спальне, все же мне было пять, а Шарлотте – восемь, но полагали, что лучшего места для супружеских выговоров не существует.
Нет, Иосифа женили не на уродине, Изабелла Пармская оказалась просто красавицей. Мы с сестрицей смотрели на эту красоту, широко раскрыв глаза.
– Ах, какая…
Впервые увидев Изабеллу, я весь вечер прокрутилась перед зеркалом, с тоской убеждаясь, что мне до нее немыслимо далеко! Супруга Иосифа была темноволосой и темноглазой, у нее томное выражение лица, постоянная грусть, она нежная, как… как… я даже слов подобрать не могла, какая она нежная.
Разве с этакой красотой могло сравниться то, что я видела в зеркале? Нос, который выпирал вперед, пухлая нижняя губа, румянец во всю щеку… ну и где здесь томность или грусть?
– Что вы там целый час разглядываете, мадам эрцгерцогиня?
– Эрзи, я уродина?
– Вы? Вы будете выдающейся красавицей, мадам.
– Но у меня голубые глаза! Румяные щеки! И никакой меланхолии!
Я не знала, что такое меланхолия, просто слышала, как Мими сказала об Изабелле, что та изумительно меланхолична, и решила, что главное для невесты – это та самая меланхолия. И где ее взять?
– Зачем вам меланхолия? Вы живой и симпатичный ребенок, упаси господь вас от меланхолии.
– А что это такое?
– Это постоянная грусть, тоска по чему-то недостижимому.
Вот уж чего у меня точно не было, так это тоски. Эрзи права, не нужна мне никакая меланхолия. Надо сказать и Шарлотте, чтобы не завидовала отсутствию ее у себя. Я метнулась за дверь.
– Куда?!
– Сейчас, я Шарлотте скажу, что нам не нужна меланхолия!
Сестра удивилась моему появлению. Она была уже раздета, чтобы ложиться спать, потому мое неожиданное вторжение перепугало не только Шарлотту, но и всю ее прислугу.
– Что случилось?!
Я юркнула в постель сестры, зашептала на ухо:
– Шарлотта, эта меланхолия, оказывается, сродни тоске. Зачем она нам с тобой?
Сестра согласилась:
– Ни к чему.
– Вот и я так думаю. Пусть себе тоскуют втроем с Иосифом и противной Мими.
– Пусть.
Если бы я только знала, насколько окажусь права. Иосиф влюбился в свою супругу с первого взгляда, в Изабеллу влюбились все, включая императрицу. А она сама… в Кристину! Я не понимала таких сплетен за их спиной, вернее, не понимала, почему об этом нужно шептаться. Изабелла любит Мими… ну и что? Матушка тоже любит Мими. Может, об этом шепчут только потому, что, кроме матушки, противную доносчицу не любит никто? Мы с Шарлоттой так и решили и стали говорить о любви между Кристиной и Изабеллой шепотом, старательно перемигиваясь, точно знали какую-то тайну.
Это была весьма интересная игра, особенно нам нравилось дразнить надменного Иосифа. Брат почему-то очень болезненно относился к таким слухам. И чего переживает, матушкиной любви хватает и на Мими, и на него самого, и на Изабеллу. Вот и любви Изабеллы хватит. Нам стало даже жалко заносчивого Иосифа, он страдал, и мы, как две добрые натуры, решили его утешить. Получилось странно.
Мы не сказали ничего плохого, просто обнадежили Иосифа, что любви Изабеллы хватит и на него, и на Мими. Но если он переживает из-за того, что противная Мими все доносит матушке, то это ничего, Изабелла – не дура и скоро сама поймет, чего стоит сестрица…
Шарлотта даже договорить не успела, Иосиф внезапно изменился в лице, вместо надменного старшего брата мы увидели не благодарного мужа, а взъяренного вепря! Он схватил обеих за рукава, едва не оторвав, и зашипел в уши:
– Кто вам сказал об этой любви?!
Я, почти заикаясь, объяснила:
– Да ведь всем видно…
– Что видно?
– Ну… их любовь…
Брат отшвырнул нас в сторону и бросился вон. Мы уже не были уверены ни в чем. Странные эти взрослые – то сами твердят о всеобщей любви, то вдруг вот так злятся, когда им говоришь, что эта любовь видна с первого взгляда.
Вечером нас вызвала к себе матушка. Мы струсили до невозможности. Неужели ей пожаловался Иосиф? Тогда в нашей семье не одна доносчица, а сразу двое!
Идти было очень страшно, но тянуть нельзя, если к себе вызывала императрица, никому не приходило в голову промедлить. Мы шли точно на казнь. Я не знала, как ходят на казнь, ни разу не ходила, но полагала, что именно так: понуро и едва волоча ноги.
Матушка разговаривала с нами тоже странно, она спокойно поинтересовалась, кто нам сказал о любви Кристины и Изабеллы. Мы честно признались, что все видно с первого взгляда.
– Что видно?
– Ну, они так часто беседуют, гуляя в саду под руку, так ласково разговаривают между собой… Ну, вот как мы с Антуан…
– Что «вы»? – кажется, матушка обомлела. Странно, она что, не знает, что нас водой не разлить? Мне стало страшно, вдруг ей это не нравится и нас разлучат? Я попыталась объяснить, что в этом нет ничегошеньки плохого:
– Мы с Шарлоттой тоже все время играем вместе. И за собачками следим… и на клавесине… и в санях катаемся… и… уроки делаем тоже…
Насчет уроков было слегка нечестно, потому что уроки делала пока только Шарлотта, а я просто вертелась рядом, с трудом коротая скучное время ожидания, когда над сестрой закончат издеваться и можно будет пойти поиграть или побегать. Из-за этого ожидания сами уроки мне казались неимоверно тягостными, и я заранее ненавидела учебу. Пока сестринскую, а позже и свою собственную.
Несколько мгновений матушка недоуменно смотрела на нас, а потом осторожно поинтересовалась:
– А что вы видели у Кристины с Изабеллой?
Я вздохнула:
– Уроки они, конечно, не делают и с собачками не играют… Только гуляют и болтают, Изабелла вздыхает, ну, у нее же меланхолия, Вы знаете… – Я вдруг закрыла рот обеими руками, в ужасе подумав, что выболтала лишнее.
– Ну и…?
– Изабелла мечтает о смерти, а Кристина над ней смеется…
Последние слова из меня вытягивал, уже словно клещами, матушкин взгляд.
– И все?
– А что еще?! – вопрос мы задали с Шарлоттой в один голос.
Матушка хохотала до слез, а мы стояли, растерянно соображая, что могло быть смешного в том, что Изабелла мечтает о смерти.
– Ой, уйдите… идите к себе… и не болтайте больше ни о чьей любви, я вас умоляю.
Мы топали по коридору, крепко держась за руки, и молчали. Потом в гостиной Шарлотты долго смотрели друг на дружку, пока наша дорогая Эрзи не поинтересовалась:
– О чем задумались?
– Эрзи, почему матушка запретила нам говорить о любви Кристины и Изабеллы?
Теперь смеялась уже мадам Брендес:
Ознакомительная версия.
