Ознакомительная версия.
В числе их прославились некоторые учебные заведения[11]. В Фивах существовали, во-первых, высшие школы, в которых жрецы, лекари, судьи, астрономы, гуманитарии и другие ученые мужи не только приобретали образование, но, кроме того, получив доступ к высшим сферам знаний и достигнув определенного уровня, содержались за счет царской казны. Будучи избавленными от житейских забот и находясь в постоянном общении с сотоварищами, имеющими одинаковые с ними интересы, они посвящали свое время научным исследованиям и размышлениям.
В распоряжении ученых была большая библиотека, где хранились тысячи рукописных свитков папируса. Там же изготавливали папирус. Некоторым из этих ученых было поручено обучение младших учеников, которые воспитывались в начальных школах, тоже относящихся к Дому Сети и открытых для сыновей каждого свободного жителя страны. Их посещали многие сотни мальчиков, которые здесь и ночевали. Впрочем, родители были обязаны или вносить за них плату, или посылать в школу детям пищу.
В отдельном здании жили сыновья знатных родов, которых за большую плату здесь воспитывали жрецы.
Сети I, основатель этого заведения, отдал сюда на воспитание своих собственных сыновей, даже наследника престола Рамсеса.
В начальных школах обучалось много учеников, и палки здесь применялись регулярно, о чем свидетельствует изречение одного из их учителей: «Уши ученика находятся на его спине, он слушает, когда его бьют».
Юноши, желавшие поступить в высшую школу, должны были выдержать экзамен, после чего каждый ученик мог из числа ученых высшего разряда выбрать себе учителя, который руководил им в научных занятиях и на всю его жизнь оставался для него наставником. Вторым экзаменом приобреталась степень «писец» и право занимать общественные должности.
Наряду с высшими школами для ученых существовало также учебное заведение для художников, где получали образование юноши, желавшие посвятить себя изучению архитектуры, ваяния, живописи. В них тоже каждый ученик выбирал себе учителя.
Все учителя в этих заведениях принадлежали к общине жрецов храма Сети, включавшей более восьмисот членов, которые были разделены на пять разрядов и управлялись тремя так называемыми пророками.
Первым пророком был главный жрец храма Сети, ему же подчинялись тысячи низших и высших служителей божества, относящихся к фиванскому некрополю.
Дом Сети, собственно, и был храмом, выстроенным из массивных известковых блоков. Длинная аллея сфинксов тянулась от Нила к обводной стене и первому широкому пилону, служившему входом в большой передний двор. Этот двор окаймляли с двух сторон колоннады, за ним возвышались вторые ворота. Перейдя через эти ворота, между двумя башнями в виде усеченных пирамид, посетитель вступал во второй, подобный первому, двор. Его задняя сторона являла собой величественную колоннаду, которая была частью центрального строения храма.
Внутри храм был обычно освещен несколькими лампадами.
Позади Дома Сети возвышались большие четырехугольные строения из нильского кирпича, имевшие красивый и нарядный вид, так как простой материал, из которого они были сложены, был обмазан известью и расписан пестрыми изображениями и иероглифическими надписями.
Внутреннее устройство всех этих домов было одинаково. Посредине был открытый двор, на который выходили комнаты жрецов и ученых. С каждой стороны двора находилась крытая галерея, опорами для которой служили деревянные столбы, с бассейном в центре, украшенным растениями. В верхнем этаже были расположены помещения для учеников, но уроки чаще проходили во дворах, вымощенных плитами и покрытых циновками.
Особенно красивым было здание, расположенное примерно в ста шагах за Домом Сети, между рощей и прудом. Над этим зданием развевались знамена. Это был дом главных пророков, которые, впрочем, являлись туда только для отправления службы, тогда как их постоянные жилища, где они обитали со своими женами и детьми, находились в Фивах, на другом берегу реки.
Позднее посещение храма не могло остаться незамеченным в общине ученых жрецов. Подобно тому как муравьи, когда их муравейник потревожен рукою человека, беспокойно бегают взад и вперед, не только ученики, но и учителя были охвачены необычайным волнением. Они группами приблизились к ограде. Посыпались вопросы, были высказаны разные предположения. Рассказывали, будто бы от царя пришло известие, что на царевну Бент-Анат напали колхиты, а один шутник из мальчишек уверял, что лазутчика царя Паакера насильно привели в храм, чтобы он здесь поучился лучше писать. Поскольку Паакер был в свое время воспитанником Дома Сети и предания об его стилистических промахах дошли до позднейших поколений учеников, это забавное предположение, несмотря на свою несообразность, было принято с веселым одобрением, особенно учитывая важную должность Паакера при царе. Это казалось правдоподобным, так как серьезный молодой жрец уверял, что он видел царского лазутчика в переднем дворе храма.
Суета и смех мальчиков в такой необычный час были замечены и главным жрецом.
Этот жрец, Амени, сын Небкета, происходивший из древнего благородного рода, был не только единовластным предводителем храмового братства. Жреческие общины всей страны признавали его превосходство, обращались к нему за советом в затруднительных случаях и не противились исходящим из Дома Сети, а значит от Амени, религиозным предписаниям. В нем видели воплощение идеи жречества, и когда он время от времени предъявлял некоторым общинам жрецов какие-либо странные требования, они подчинялись, зная по опыту, что даже запутанные, извилистые пути, на которые он повелевал вступать, всегда вели к единственной цели – возвысить могущество и авторитет служителей богов. Сам царь высоко ценил достоинства этого необыкновенного человека и давно уже старался привлечь его к службе во дворце, на должность Хранителя печати, но невозможно было убедить Амени отказаться от своего весьма скромного положения, так как он презирал внешний блеск и громкие титулы. Он даже осмеливался иногда оказывать решительное сопротивление предписаниям «Великого дома». Амени не желал променять неограниченную власть над умами на условное господство во внешних, казавшихся ему мелочными, делах, всецело подчиняясь при этом слишком самостоятельному и с трудом поддающемуся постороннему влиянию фараону.
Привычки своей жизни он регулировал особенным образом.
Восемь дней из каждых десяти он оставался во вверенном ему храме, а два дня посвящал своему семейству, жившему на другом берегу Нила. Но никому, даже своим близким, он не сообщал, какие именно из десяти дней он намеревался посвятить отдыху. Он спал только четыре часа в сутки. Для этого он, по обыкновению, удалялся в занавешенную комнату, подальше от всякого шума, в полдень, и никогда в ночное время, так как прохлада и спокойствие ночи ему казались подходящими для работы, к тому же он мог заняться изучением звездного неба.
Все обряды, выполнения которых требовал его сан, – омовения, очищения, бритье[12] и посты – он соблюдал с неумолимой строгостью, и его внешность соответствовала внутренним свойствам его натуры.
Амени было за сорок. Он был высоким и статным, без малейших признаков полноты, свойственной на Востоке людям в этом возрасте. Форма его гладко выбритого черепа отличалась пропорциональностью и представляла собой немного вытянутый овал. Лоб его не был ни высок, ни широк, но профиль отличался редким изяществом. У Амени были поразительно тонкие и сухие губы, а глаза – большие, светлые и бесстрастные – не горели огнем, не играли блеском и обыкновенно были потуплены. Он медленно поднимал взгляд, когда намеревался что-либо рассмотреть с проницательностью исследователя.
Молодой Пентаур, поэт Дома Сети, воспел эти глаза. Он говорил, что они подобны войскам, имеющим хорошего предводителя, который дает своим воинам отдохнуть до и после сражения, дабы они могли вступить в битву, накопив силы и уверившись в победе.
У Амени были враги, но клевета редко бросала тень на эту возвышенную личность.
Главный жрец с удивлением поднял глаза от своей работы, чтобы понять, что вызвало суету во дворах храма.
Комната, где он находился, была весьма просторной, здесь было прохладно. Нижняя часть стен была обложена фаянсовой плиткой, верхняя – покрыта штукатуркой и украшена росписью. Но пестрых, мастерски выполненных произведений художников этой общины почти не было видно, так как они были заставлены деревянными полками, на которых хранились свитки рукописей и восковые доски. Большой стол; высокое ложе, покрытое шкурой пантеры, перед ним скамейка для ног, над ним – подпорка для головы из слоновой кости в форме полумесяца[13]; несколько стульев; один поставец с чашами и кружками и другой, с сосудами разной величины, а также тазы и коробочки составляли убранство помещения. Оно было освещено тремя лампами в виде птиц, наполненными касторовым маслом.
Ознакомительная версия.
