Про Жаннету я краем уха слыхал, будто хотят ее выдать замуж за хорошего парня из Тула. А раз так, значит, все у нее в порядке, излечилась с возрастом от своего безумия.
И вот, сами понимаете, как я удивился, когда однажды под вечер, в начале января, я вдруг нос к носу столкнулся с Жанной неподалеку от их дома.
Она, видно, поджидала меня, потому что в волосах у нее блестели снежинки и все платье запорошило снегом. Когда она увидела меня, то отделилась от плетня, подбежала ко мне и заговорила:
— Дюран, я должна тебе что-то сказать.
Вот уж нашла место и время. Я говорю:
— Как-нибудь в другой раз поговорим, Жаннета. Мне некогда, и на улице холодно.
И уж ступил вперед, уйти от нее, но она схватила меня за руку, остановила и говорит:
— Дюран, я ухожу спасать Францию. Ну, будто меня по голове бревном ударило. Опять, думаю, началось. Я говорю:
— Куда же ты пойдешь, Жаннета? Ведь тебя обещали за парня из Тула.
Она отвечает:
— Меня обещали, а я никому не обещалась. А я должна навек остаться девушкой, и исполнить повеление моих голосов, и отдать мою жизнь на спасение страны.
— Что ты, что ты,— говорю я, и других слов у меня нет.
А она продолжает:
— О Дюран, я все время слышу голоса. Почти каждый день. Как наступит полдень и все кругом замрет, я вдруг вижу с моей правой стороны ослепительный свет, такой яркий, что он все вокруг затмевает. И из этого сияния слышатся голоса. И сперва я так ужасалась и меня била дрожь, и я никому не решалась говорить про это и тебе говорю первому. А теперь эти голоса все настойчивей, — и они требуют: «Иди, иди, иди!»
Я говорю:
— Жанна, ты уже взрослая девица. Тебе уже лет семнадцать будет. Уж пора тебе быть рассудительней. Откуда ты знаешь, что эти голоса с неба? А может быть, они от дьявола. Разве ты не знаешь, что полуденный дьявол всех других сильней. Он главный мастер врать всякие небылицы, а ты ему поверила.
— Нет,— говорит,— и вовсе это не дьявол, а святая Маргарита и святая Катерина. И я их видела так ясно, как я вижу тебя. Они называли друг друга по именам, и так я узнала, кто они. И они все повторяли: «Иди, иди, иди». Нельзя мне дольше откладывать, и я должна пойти прогнать англичан, освободить город Орлеан и короновать нашего дофина, чтобы он стал настоящий венчанный король. Дюран, помоги мне уговорить отца с матушкой, чтобы они не противились.
— Ну,— говорю,— если ты такое сболтнешь дядюшке Жаку, он запрет тебя на замок.
— Поэтому я прошу тебя пойти со мной. Что тут поделаешь? Я и пошел с ней.
А она, хитрая, ни словечком не обмолвилась ни про дофина, ни про Орлеан, ни про что такое, а только сказала:
— Мне надо пойти в Вокулёр к господину де Бодрикур.
Тетушка Изабо как закричит:
— Куда ты пойдешь к господину де Бодрикур, нашему сеньору, такой замарашкой! Надень мое красное праздничное платье. Оно еще совсем как новое.
Жанна говорит:
— Оно мне в боках будет широко. Тетушка кричит:
— Ах ты, лентяйка! А ты возьми иглу, забери его в швах, и будет как раз.
Тетушка достала платье и тут же распорола швы и усадила Жанну зашивать их поуже. А дядюшка только сказал:
— Ты, Дюран, проводи ее, что ли. А то как бы дорогой чего не случилось.
На другое утро мы и пошли. А по дороге встретились нам сперва Жерар Гиемет, наш деревенский, а немного спустя Жан Ватерэн из Грё, и обоим им Жанна крикнула:
— Я иду в Вокулёр! Вы ведь знаете, что было предсказано — женщина погубила Францию, а девушка ее спасет!
Вы бы посмотрели на их лица!.. Будто их громом поразило.
Когда мы наконец подошли к воротам замка, Жанна сказала:
— Спасибо тебе, Дюран, и прощай. Теперь уж я сама справлюсь, а у тебя есть свои дела.
Я говорю:
— И то верно. А как же ты без меня одна будешь?
— Я не одна,— отвечает.— Со мной мои голоса. Иди!
Я пошел, оглянулся. Она стоит перед воротами, платье красное. Руку подняла — постучать. Я ушел.
Глава четвертая
ГОВОРИТ БЕРТРАН ДЕ ПУЛАНЖИ
Я, Бертран де Пуланжи, начальник стражи в замке Вокулёр.
А к чему стража и от кого охранять — один черт знает. И замок не наш, а пришлось его сдать англичанам. И сидим мы здесь временно, на честном слове, а завтра, может случиться, сами перейдем на сторону англичан. А не то дадут нам пинка — и вылетим мы отсюда на все четыре стороны: и стража, и я с ними, и наш капитан. И будь оно всё проклято, до чего мне это надоело!
Нет того чтобы вскочить на коня, взмахнуть мечом, задать англичанам добрую трёпку и победить в честном бою, или, уж черт с ним, пусть меня зарубят. Я на все согласен. Но нет моих сил сидеть здесь, будто мышь в мышеловке, и смотреть, как Франция погибает.
Под вечер я от скуки пошел в караульную. Там содом. Мои солдаты вперемежку со слугами сидят за столом, и все пьяны. Какие-то бродячие певички тут же вертятся — из тех, что на площадях бьют в бубен и пляшут мавританский танец на потеху толпе. А кто потрезвей, играют в кости. Выкидывают кости из кожаного стаканчика и орут:
— Шесть, восемь!
Проигрывают с себя все — и сапоги, и лук со стрелами, и исподнюю рубаху, собачьи дети. А в углу, верхом на скамье, сидят солдат Жеган Одноглавый и Парижанин Гюгюс, мой слуга, и играют в карты.
Это новая игра. Её не так давно выдумали для покойного короля Карла VI, когда он потерял рассудок и полстраны. Мне в эту игру еще не приходилось играть, и я подошел поближе и стал смотреть, а они так увлеклись, что и не замечают меня.
Это такая игра: на кусочках бумаги нарисованы где желуди, где кружки, где сердца, а где пики, от одного до десяти, и еще короли, дамы и рыцари. Один бросает карту на скамейку, а другой покрывает ее картой постарше и забирает обе. А если ему нечем побить, первый забирает всё. И вдруг я замечаю, что Жегаи бьет короля одним желудем и тащит его к себе.
— Э,— говорю,— Жеган, чертов пес, ты мошенничаешь!
Он вскочил, отвечает:
— Нет, ваша милость, никакого мошенства нет. Вы уж простите меня за откровенные слова, а вы в этой игре ни фига не смыслите. Вы видите, этот желудь нарисован большой, и если один желудь или там одно сердце большое, такая карта всех сильней и всех других побивает. Хоть она одна, а всех больше. Эй, Парижанин, уступи место начальнику: я ему сейчас покажу, как играть.
В это время одна из певичек ударила в бубен, мелко-мелко затрясла его и запела балладу:
Да не простит тебя бог,
Не пустит за райский порог,
Госпожа Изабо, госпожа Изабо,
Проклятая королева.
И корона тебя не спасет,
И трон тебя не спасет,
Когда смерть за тобой придет.
Страшись ее гнева!
Ах, что тогда будет с тобой!
Ах, сунут тебя с головой
В чан с кипящей смолой,
И спасения нет, ах, нет!
Ты страну свою продала,
Англичанам нас предала,
И за эти злые дела
Ты будешь держать ответ,
Проклятая королева.
Но простая дева придет.
Эта дева страну спасет,
Всех англичан перебьет
Чистая дева в красном платье,
В крас... . . . . . . . . . . .
Кто-то за моей спиной с грохотом роняет оловянную кружку.
Я обернулся. В дверях стоит крестьянская девушка в красном платье.
Все обернулись и смотрят на нее.
И я вижу, что все они будто окаменели и недопитые кружки висят в руках, накренились, а вино льется на стол и на колени. И пальцы, держащие кожаные стаканчики с костями, разжались, и кости падают на плиты пола и громко стучат в тишине. А эти две певички, опустив головы и прижав к груди бубны, чтобы нечаянно не зазвенели, бочком пробираются к двери — выскользнуть незаметно, потому что таким, как они, теперь здесь не место. Девушка в красном платье говорит:
— Милые солдаты, я пришла спасти королевство.
Она говорит:
— Милые солдаты, кончилось время пить вино и играть в игры. Наденьте латы, опоясайтесь мечом и следуйте за мной.
Она говорит:
— Дайте мне коня и латы, я поведу вас к победе, и мы освободим город Орлеан, и коронуем дофина, и всех англичан выгоним вон.
Я смотрю, у моих солдат челюсти отвисли, они глаза вылупили, не сводят с нее, сидят как зачарованные. И у меня самого, наверно, такая же дурацкая рожа. Но я начальник, я должен за всех поразмыслить. Я встаю и говорю:
— Девушка, кто ты такая, и кто тебя сюда пустил, и что ты бормочешь за бредни?
Она отвечает:
— Я Жанна д'Арк из Домреми, и никто меня не пускал, я сама вошла. Потому что волей неба все двери предо мной открыты, и вовсе это не бредни. Святая Маргарита и святая Катерина приказали мне собрать войско и освободить страну, и я это сделаю. Вы только дайте мне коня и латы, а уж победный меч я сама достану.
