– А ну, все же поговори! – издевательски оскалился щеголь, оглядываясь с целью убедиться, что вблизи его лысого недоброжелателя и врага нет двух рабов-телохранителей. «Завидный случай расплатиться за старое», – подумал он. От его взгляда не укрылось, что лысый завертел головой и сделал движение, как бы намереваясь втиснуться в толпу и бежать. Он быстро шагнул вперед и размахнулся. Лысый зажмурился и загородился рукой.
– Чего тебе надо? – огрызнулся он. – Отойди!
Получив тростью по голове, попытался бежать, но удары посыпались градом.
– Ой-ой! – вскричал он не столько от боли, сколько от обиды. Кинулся на обидчика, но тот встретил его сильным ударом кулака в живот.
– Вот тебе, чесоточный кобель, получи должок!
Окружающие, в большинстве поселяне, приехавшие в город по своим делам, расступились и со смехом стали глазеть на драку двух горожан, подзадоривая их шутливыми выкриками.
– Посмотрите, посмотрите, – говорили они, толкая друг друга локтями, – пантикапейскис форсуны разодрались, как деревенские парни!.. Хо-хо-хо! Такое не всегда увидишь!
Шум и сумятица усилились, когда появились двое астиномов, наводивших порядок среди толп праздного люда. Их возглавлял третий – Митраас. По его знаку астиномы разняли драчунов. Но лысый сумел увернуться и скрылся в толпе, оставив в руках блюстителей порядка свою новую накидку. Щеголь же и не думал убегать, он солидно и решительно отстранил рукой астиномов и, обращаясь к Митраасу, сказал:
– Протри глаза, служивый. Пусть твои люди не мнут мою одежду! Преславный Парфенокл не любит, когда его люди появляются в мятых плащах!
– Парфенокл? – недоверчиво переспросил Митраас. – Ты из свиты Парфенокла?
– Да, я его секретарь и свободный человек!
– Но ты учинил драку и должен платить пеню!
– Какую драку? Одумайся, достойный воин! Я наказывал раба того же Парфенокла! Или ты не знаешь, что рабам запрещено появляться нынче в порту?.. Вот я и хожу, кого замечу, того тростью по заду – и прочь отсюда! А этот благодаря тебе убежал! Ну ничего, на тебя я не донесу, а этот лысый вечером получит кашу из ясеневых палок!
Митраас озадаченно хмыкнул. Астиномы смущенно рассмеялись, их дубленые лица сморщились, но недоверие еще светилось в глазах всех троих, когда они ощупывали взглядами чистую одежду говорившего и его нагловато-уверенную физиономию. Так выглядят доверенные слуги, фавориты хозяев.
– Если хотите, я сделаю знак Парфеноклу, и он подойдет сюда!
– Нет, нет, что ты, почтеннейший!.. Только не шуми так, когда будешь выдворять из порта своих рабов! Лучше позови нас, мы поможем!
– Это иная речь, которую и слушать приятно, – усмехнулся щеголь снисходительно. – Идите. Будет надо – я покличу вас!
И, повернувшись спиной, он с независимым видом стал следить за движением в порту, продолжая грызть орехи и сорить шелухой.
Астиномы удалились. Поселяне переглянулись, они уже не смеялись, но с уважением поглядывали на такого властного и нарядного мужа, который состоит в свите самого Парфенокла и приказывает астиномам.
– Очень жаль, – прошептал тот, обратив взор в морскую даль, куда смотрели все. – Надо было выбить ему передние зубы! Помешали эти три мерина!.. А Митраас надушился дешевыми духами и воображает себя важной персоной!.. Хорошо, что меня не опознал!
Кто-то коснулся его руки. Он вздрогнул и повернул голову в невольном испуге.
Перед ним стоял один из астиномов.
– Ч…чего тебе? – с трудом выдавил щеголь, меняясь в лице.
– Господин, твой раб потерял накидку. Возьми ее! Накидка-то праздничная!
– Накидку?.. Фу ты! – Он перевел дух с облегчением. – Давай ее сюда. Раб пожалеет, что обронил ее! Он узнает, как терять хозяйские вещи!
В большом старом доме, бывшем когда-то рабской мастерской, а теперь лишь частично занятом под жилье, шло веселое столованье.
Здесь собрались друзья, мужи не старые, но уже перешагнувшие беспечный возраст юности. Шрамы на бородатых и выбритых лицах свидетельствовали о том, что большинство гостей побывало на войне и в походах. Небогатые одеяния, обветренные лица и далеко не холеные руки подтверждали их принадлежность к самым низам боспорского общества. Это были люди, которые, не располагая достатком, добывают кусок хлеба наемным трудом у богачей, морской службой, войной, а также не гнушаются и черной работой.
Всклокоченные головы и мешки под глазами у некоторых выдавали их слабость к горячительным напиткам. А немытые, запыленные одежды – их образ жизни, именуемый бездомностью. Но здесь все держались уверенно и с достоинством, говорили смело, пили и ели дружно, поглядывая на хозяина без приниженности, однако с уважением, как воины на своего дядьку.
Хозяин, тридцатилетний холостяк, отличался от гостей внешней опрятностью, чистыми руками и умением держаться дружественно, но с сознанием своего превосходства. На груди его красного хитона было вышито изображение трезубца. Его гладкое, сухощавое лицо было неправильным, нос слегка искривлен, волосы в живописном беспорядке по эллинской моде того времени. Широко расставленные глаза, веселые и внимательные, отражали живость характера и остроту мысли. Все поведение этого человека выражало одухотворенность наряду с некоторой артистической приподнятостью и молодцеватой манерой, явно рассчитанной на грубоватые вкусы друзей.
Он бражничал наряду со всеми, но пил умеренно и, по-видимому, следил, чтобы не перепились остальные. Показав на опечатанные амфоры, что стояли в углу на земляном полу, он сказал:
– Эти сосуды с лучшим вином мы раскупорим в последнюю минуту! А пока, эй, Антигона, принеси того бочкового кислого вина, которое у нас еще сохранилось!
Друзья, окружившие стол, встретили слова хозяина веселыми возгласами. Только один, сумрачный высокий человек с лицом помятым и заспанным после вчерашнего перепоя, зевнул и заметил ворчливо, не в такт с другими:
– Как бы не пришлось нам, о Асандр, наполнить пустые амфоры своей кровью!.. Не к добру видел я во сне, будто меня обняла черноволосая сирена!
– Черноволосая сирена?
Все притихли в раздумье, уставившись глазами на хозяина, словно задавая ему молчаливый вопрос: как он растолкует этот сон?
– Эге, друзья! – ответил тот с беспечным видом. – Разве когда-нибудь Флегонт предсказал нам хорошее? И перед битвой на льду он сулил нам гибель, а мы восторжествовали над врагом и живы поныне! Так и сейчас – пусть Флегонт видит свои зловещие сны, а мы будем думать об успехе нашего дела, а не о смерти!.. Все жертвы богам принесены, мы вправе надеяться на лучшее!
– А что дал нам успех на льду? – возразил Флегонт, почесываясь. – Старый Неоптолем все лавры и награды забрал себе, а о нас забыл!
– Это верно, – поддержали другие, отодвигая пустые кружки, – нас забыли, словно не мы пролили кровь за свободу священного города Пантикапея!
– Не оглядывайтесь на прошлое слезливо и не пугайтесь будущего! – возразил Асандр. – Вы же не беременные женщины, которые боятся оступиться! Нам не пристало трусить. Мы – воины, это знают все! А то дело, которое мы задумали, не противоречит ни законам Пантикапея, ни замыслам великого Митридата!
– Так-то так, – не унимался Флегонт, – да ведь мы не спросили согласия совета города! А старый хрыч Неоптолем тоже может косо взглянуть на такое своеволие!
– Какое же это своеволие? Совету известно, что мы образовали общество, именуемое братством эранистов. Совет уже утвердил наше братство и внес его в списки! Чего еще?
– Ты прав, это так. Но мы готовимся сегодня объявить совсем другое!
– Другое?.. Хотел бы я знать: почему мы не можем воздать хвалу великому Митридату и поклониться новому владыке Боспора – Махару, посланцу богоравного Митридата?
– Смотри, Асандр, ты втянул нас в опасную игру, – заключил Флегонт.
– Я могу освободить того, кто боится! – вскричал Асандр. – Только запомните – боги не любят робких! Они награждают смелых, способных на риск!.. Давайте разделимся: кто со мною – тот останется за столом, кто против – переходит вот к этому окну! Согласны?
Все участники предстоящей церемонии, задуманной Асандром, взглянули на белые жреческие хитоны, развешанные по стенам. Их взял Асандр в храме Афродиты Пандемос напрокат. Зеленые венки и жезлы, обвитые стеблями лавра, заготовлены сообща и свалены у дверей пиршественного зала. Тут же прислонены к закопченной стене шесты с круглыми щитами наверху, расписанными наподобие огромных монет, с изображением головы бога Диониса и надписью: «Митридат Евпатор Дионис, великий царь и живой бог».
Эти щиты-монеты изготовила для Асандра юная золотоволосая художница Икария в городе Нимфее, где Асандр бывал и пользовался уважением общины. Он любил этот уютный приморский городок, расположенный южнее Пантикапея, привязался душой и к юной художнице, жившей в маленьком домике над морем. Свободная женщина, Икария не была гетерой, она не принимала гостей, источником ее существования было искусство. Икария расписывала стены и храмы, лепила бюсты нимфейских богачей, писала картины на сюжеты греческих мифов. Она пользовалась при этом методом энкаустики – писала горячими восковыми красками – и говорила, что является скромной последовательницей некогда жившего Апеллеса из Колофона. Этот знаменитый художник жил и творил во времена великого Александра, он писал восковыми красками портреты царя-завоевателя. Говорят, он изобразил Буцефала, коня прославленного полководца, с такой силой, что живые кони при виде этой картины поднимали головы и издавали призывное ржание!..
