Ознакомительная версия.
2
А через неделю — новое чудо: Мария устроилась на работу.
— Та-ак… — усмехнулся Кривонос, цепким взглядом оглядывая босые ноги Марии и все, что было выше: крепкие бедра в застиранной юбке, высокую грудь под темной блузкой и круглое кареглазое лицо, увенчанное пшеничной косой под ситцевой косынкой. — И кто ты будешь? Муж есть?
— Был, — сказала Мария. — Убили, как кулака.
Кривонос повернулся к адъютанту:
— И на шо ты ее привел?
— Так полы мыть, — сказал тот. — И вам одежу стирать. Зоя-то, старуха, вмерла.
Да, много позже, когда дочь подросла, Мария не раз рассказывала ей, что даже при продразверстке и голодоморе вся их жизнь была цепью чудес. «Ну, хіба не диво, — говорила Мария, — що коли уси голодували и я ходiла по Полтаві боса и шукала хоч якоiс роботи, на мене знову наiхав конем Микола Гусак, адъютант Сэмэна Крiвоноса…»
Но узнал и привел на Октябрьскую улицу прямо в Полтавский райотдел ОГПУ-УНКВД, который и занимался раскулачиванием, а также арестом анархистов, меньшевиков, бундовцев, боротьбистов, петлюровцев, эсеров, бывших белогвардейцев, антисоветски настроенных интеллигентов, священников и бандитов. То есть к тому самому Кривоносу, который, возможно, и руководил расстрелом раскулаченных горбовских крестьян.
Кривонос поскреб небритый подбородок, снова цепко глянул на Марию и вдруг сплюнул сквозь зубы на пол. Затем усмехнулся, глянув Марии в глаза:
— Вымоешь?
Мария посмотрела на этот плевок, потом на Кривоноса.
— Вымою. Якшо тряпку дастэ.
Подошвой пыльного сапога Кривонос растер свой плевок по дощатому полу.
— Добрэ. Попробуем тебя. Тiльки шоб усё чисто було! Иди…
«Усё» — это два коридора и тринадцать кабинетов на первом и втором этажах, лестница, крыльцо и два нужника на заднем дворе.
Поскольку сотрудники ГПУ работали за полночь, Мария приходила на работу в полпятого утра, будила колченогого коменданта Охрима и под его присмотром приступала к уборке — сначала на втором этаже в кабинете Кривоноса, затем в кабинетах следователей и оперов, а потом в коридорах и нужниках. И если у Кривоноса в кабинете кроме грязи на полу, груды окурков на столе и под столом и пыли на шкафу и подоконнике не было ничего приметного, то в кабинетах следователей стены были постоянно забрызганы кровью арестованных врагов советской власти. Хотя со времени установления этой власти прошло уже больше десяти лет, число ее врагов почему-то не сокращалось, а, наоборот, все росло и росло в соответствии с получаемой из Москвы разнарядкой на поставку рабочей силы в трудовые лагеря. И потому со своими врагами эта власть расправлялась со стальной твердостью товарища Сталина — во время коллективизации 1928–1929 года органами ОГПУ было подавлено в СССР более 13 000 бунтов, осуждено на тюрьмы и лагеря 2 026 800 человек и изъято больше миллиарда пудов хлеба. Одним из самых активных борцов с врагами советской власти был Семен Кривонос, тридцатилетний большевик и герой Гражданской войны. Когда в мае 1925 года полторы тысячи полтавских безработных громили здание исполкома, он сам примчался туда на тачанке с пулеметом и несколькими очередями в воздух разогнал толпу. За что и получил от Дзержинского красные штаны-галифе, которые носил теперь только по праздникам и особым случаям. С такой же решительностью и отвагой он разбирался с арестованными кулаками, меньшевиками, троцкистами, незалежниками-петлюровцами и бывшими белогвардейцами.
Но Мария этих несчастных не видела — к семи утра она заканчивала уборку и с мешком стирки уходила домой задолго до того, как из двух полтавских тюрем, что на улицах Пушкина и Фрунзе, привозили и приводили на допрос первых арестантов.
Правда, недели через две, в шесть утра, когда Мария заканчивала мыть пол в кабинете Кривоноса, он собственной персоной шагнул через порог. На нем была белая косоворотка (выстиранная и выглаженная Марией еще три дня назад), красные галифе (тоже выстиранные Марией) и до блеска начищенные хромовые сапоги. Кивком отправив из кабинета колченогого Охрима, он сел за свой стол и стал смотреть, как Мария домывает пол. Поскольку с мокрой и тяжелой, из мешковины, тряпкой приходилось нагибаться до пола, Мария физически ощущала цепкий взгляд Кривоноса на своих ягодицах и бедрах.
— Ну, хватит вже мыть! — не выдержал он. — Иди до мэнэ!
Мария с первого дня знала, что рано или поздно такой момент наступит. Магнетическую силу своей фигуры знает каждая красивая женщина, и Мария убеждалась в этом всякий раз, когда шла по полтавским улицам. Нет, она не считала себя красавицей, но что-то в ее походке, стройной фигуре, крутых ягодицах, высокой груди, гордо поднятой голове, ярких глазах и пшеничной косе — что-то во всем этом было такое, от чего мужики не могли оторвать глаз, даже когда шли под руку со своими женами. Теперь она медленно выпрямилась и, глядя Кривоносу в глаза, с силой выжала в ведро черную воду из половой тряпки. С этой тяжелой, мокрой, свернутой жгутом тряпкой Мария стояла и ждала — если он подойдет и попробует взять ее силой…
Но он не подошел. И даже не повторил своего требования.
Мария нагнулась, взяла дужку ведра и, не сгибаясь от его тяжести, вышла из кабинета. Босая, с тяжелым ведром в руке она все равно шла той самой своей походкой, которая, как магнитом, всегда притягивает мужские взгляды. И она знала, чувствовала, как Кривонос смотрит ей вслед…
Когда через час она домывала пол на первом этаже, к ней, гулко стуча сапогами, сбежал по мокрой лестнице Микола Гусак, адъютант Кривоноса. Мария была уверена, что сейчас он объявит об ее увольнении. И только гадала — заплатят за две недели работы или уволят, не заплатив ни гроша?
Но вместо увольнения Микола вручил ей заборную книжку с продовольственными карточками второй категории.
— Шоб ты знала, — сказал он, — з согодняшнего дню ты советска служаща! А скоро и паспорт получишь!
Получение продовольственной карточки второй категории, по которой Мария, как служащая, имела теперь право на покупку трехсот граммов хлеба в день (к первой категории относились только рабочие) и еще по двести граммов на иждивенцев (дочку и мать), плюс двести граммов жиров и литр подсолнечного масла в месяц, означало спасение от наступающего голода!
А ведь она так и не «дала» Кривоносу! Ну, разве ж это не чудо?
Конечно, одним заходом посягательства Кривоноса на женские прелести Марии не ограничились. Но если он входил в кабинет тогда, когда Мария мыла пол, она тут же подхватывала ведро с водой и уходила, оставив пол недомытым. Кривонос молча смотрел ей вслед и, вздохнув, садился за свой стол читать очередные указания руководства ОГПУ и писать этому руководству свои донесения:
В Полтаве на заборах кирпичного завода и мукомольной фабрики обнаружены листовки следующего содержания:
«Братья, тяжелое время на Украине. Палачи грабят, обдирают и нашим народом тюрьмы заполняют. Сибирь взрыта могилами, где лежат замученные наши братья. Оставшийся народ замучен голодом, босый и голый, молчит и терпит нужду. Ждет откуда-то спасения, а комиссары и коммунисты над вами смеются. Люди, люди, что вам будет, когда хлеб поспеет. Вас обдерут комиссары, оставят голых, босых и голодных. Пора, братья, давать палачам отпор. Не давайте хлеба, требуйте сапог, одежды. Рабочие, спасайте себя, бросайте работу, требуйте хлеба, одежды, и мы придем на помощь и выручим вас. Красная армия, не бейте братьев, палачи ограбили ваших отцов и вас грабят. “Махновский совет”».
«Товарищи, страна наша превратилась в разряженную тощую девицу, жизнь которой сочтена и спасти которую можно не поддельными нарядами, а свежей переменой атмосферы. Да здравствуют грядущие бои, да здравствует угнетенный хлебороб и обманутый рабочий! Да здравствует вольная мысль! Долой опекунство партии! “Бюро Правых и Левых Эсеров”».
«Товарищи крестьяне! Вот уже несколько лет, как наша страна наглухо прикрыта чугунным колпаком диктатуры, под которым задыхается все живое. Ни в одной стране Европы положение крестьянина не является столь безотрадным, как в СССР. В Дании, например, половина крестьянских хозяйств имеет по пяти коров и больше. А у нас в стране не только такие хозяйства, но даже менее мощные немедленно объявляются кулацкими, и против них начинается травля. Их владельцев лишают избирательных прав, облагают непомерным налогом, исключают из школ их детей. У нас надо быть нищим, бедняком, полупролетарием, живущим за счет кредитов от государства и не платящим никаких налогов, — только тогда будешь считаться опорой Советской власти. Политика Батыя во времена татарского нашествия была разумнее политики Советского правительства. А вспомните, что обещало вам это правительство в первый год революции. Обещало свободу и равенство (дало рабство и бесправие). Обещало довольство и сытость (дало небывалую бедность и безработицу). Обещало радость и братство (дало уныние, ненависть и злобу). Товарищи крестьяне! Коммунистическая партия правит от имени рабочих, но она их не спрашивает. Сталин и Молотов правят от имени коммунистической партии, но они ее тоже не спрашивают, действуя через продажного партийного чиновника. Сама коммунистическая партия впитала в себя сейчас столько подхалимов и проходимцев, что стала сборищем всякого сброда, который душит голоса и действие оставшихся честными чудаков-коммунистов. Такая партия — стадо, готовое повиноваться кнуту любого погонщика. Для большинства нынешних коммунистов партийный билет является продовольственной карточкой. И вот такая-то партия строит социализм. Товарищи крестьяне! Политика Сталина провоцирует гражданскую войну. Власть натравливает одну часть деревни против другой и на этой розни хочет держаться, как царизм на еврейских погромах. Не поддавайтесь провокации. Готовьтесь к борьбе за все то, что отняло у вас существующее правительство. Дни сталинской диктатуры сочтены. Сталинского социализма наша страна больше не хочет, как не захотела его Европа. Долой диктатуру! Да здравствует власть свободно избранного собрания народных делегатов! “Союз Освобождения России”».
Ознакомительная версия.
