Сказав это, друид удалился. Виетрикс взглянул на начертанный им на камне знак. Это была свастика.
Виетрикс уже встречал прежде этот знак. Он видел свастику на некоторых весьма старинных украшениях и помнил, что, действительно, с этим символом связан какой-то религиозный смысл. Впрочем, традиция толкования этого символа, как и многих других, была утрачена.
«Моя судьба не здесь! Там, на Востоке… Женщина под священным знаком? Ну и? Да ладно! Стоит попробовать…»
Глава II
В СТОРОНУ ЗАГАДОЧНОГО ВОСТОКА
Финикийские корабли. — Марсель. — В домах терпимости. — Средиземноморские девушки. — Старый марселец. — История прекрасной Жиптис. — Пагубные последствия пьянства. — Продавец рабов. — Евнух в море. — Наказание рабыни. — Отплытие.
Жребий был брошен. Среди трех слуг из отчего дома, сопровождавших Виетрикса в путешествии, один пользовался его особым доверием. Виетрикс поручил ему сделать закупки на Иерских островах, доставить кораллы в Лютецию и предупредить отца, что его сын на судне финикийских купцов отплывает из Марселя на восток. Пусть не беспокоится! Рано или поздно он возвратится в лоно семьи. Единственное, о чем он просит того, кто даровал ему жизнь, — соблаговолить время от времени передавать ему с караванами через торгового агента в Тире несколько мешочков драгоценного золотого песка. Касательно всего остального, то во время своих странствий он позаботится о том, чтобы преумножить знания о ремеслах и искусствах, каковыми по его возвращении сможет воспользоваться папаша Виетрикс.
Два финикийских парусных судна и три большие галеры, входившие в состав маленькой эскадры, после похода в Гасконь требовали ремонта. Когда они огибали Армориканский мыс, на груженый оловом караван буквально обрушился сильнейший шторм и частично привел в негодность корабельную оснастку.
Командовавший морским караваном капитан Мира-баль, гигантского роста и довольно отталкивающей внешности, на самом деле оказался человеком мягким и обходительным. Взамен на некоторые услуги он предложил для продолжения путешествия юному Виетриксу свое собственное судно. Правда, похоже, такое решение не доставило большого удовольствия капитану второго корабля по имени Канабаль, косо смотревшему на чужеземца и даже не позаботившемуся оказать тому честь, пригласив к себе на борт. К превеликому счастью, Мирабаль, как старший по возрасту, был главой этой маленькой флотилии.
* * *
Несколько дней Виетрикс посвятил осмотру Марселя и его окрестностей. Этот фокейский город [11] уже был развитым торговым центром; к несчастью, его процветанию мешали внутренние распри. Лигурийцы, поначалу принявшие чужеземцев, теперь неодобрительно смотрели на их обогащение.
По вечерам, поужинав на набережной похлебкой с шафраном, которую так хорошо умеют готовить марсельцы, Виетрикс обыкновенно направлялся в нижние кварталы города, где располагались разнообразные кабачки, посещаемые моряками и портовыми. В одних собирались судовладельцы, судовые приказчики, капитаны, в других — матросы.
Там можно было увидеть девиц со всех концов света: из Восточного Средиземноморья; маленьких лигуриек, светлокожих, но темноволосых, шаловливых, смешливых и склонных к обману; смуглых, пылких и страстных этрусских девушек с тонкими чертами лица; привезенных с крайнего юга черных большеглазых рабынь, одновременно сияющих и мрачных. Блондинки были редкостью. Виетрикс, пока не очень привычный к подобным женщинам, испытывал по отношению к ним нечто вроде робости.
Хотя, как он полагал, в Лютеции он вкусил все возможные наслаждения, чувственные и бесстыдные южанки пугали его. Они казались ему представителями другой, далекой от его собственной, породы. Некое религиозное чувство как будто подсказывало ему не приближаться к ним. Однако ему нравилось, потягивая превосходные напитки, заставлять их подолгу плясать перед ним обнаженными.
Как-то вечером, в третьесортном заведении, посещаемом портовым сбродом, беглыми матросами и левантийскими грузчиками, у него произошло странное знакомство с жалким нищим, похоже, уже долгие годы жившим милостью содержательницы притона и ее девочек. Внимание Виетрикса привлекло его строгое печальное лицо, и он без колебаний пригласил старика распить с ним кувшин великолепного вина с берегов Роны.
* * *
— Увы, благородный чужеземец, — начал свой рассказ старик, — редко теперь встретишь столь приветливую физиономию, как твоя. Деловые люди — да приберет их к себе жестокий бог Гамм! — захватили все. В этом прекрасном солнечном краю не найти теперь наслаждения в спокойных мечтах. Чтобы жить, надо работать, извлекать выгоду, делать дела, да мало ли что еще! В былые годы у нас не было другой заботы, кроме как, разгоняя кровь, время от времени объявлять войну нашим соседям. Еда, любовь — все было под рукой. Ах, зачем проклятые чужестранцы когда-то ступили на эту землю? Зачем мы разрешили им высадиться? И если какая-то доля вины лежит на мне — ты видишь, я за это жестоко наказан.
— Продолжай, почтенный старик, ты сильно заинтересовал меня.
— Тогда выслушай мою историю [12]. Царь Нанн, глава племени сигобригов, был самым могущественным правителем побережья. Сам я, мелкий царек, владел всего одним склоном и одним мысом, где росли оливы да виноград.
Нанн хотел выдать замуж свою единственную дочь, прекрасную Жиптис, с кожей белее морской пены и смеющимися глазами, Жиптис, на груди которой был след священного ножа. Что может быть прекрасней, друг мой, чем грудь девственницы? Девственницы! Увы! В здешних местах таких не встретишь.
В борьбу вступило множество претендентов. Я был одним из них. Исполненный юношеского задора, я, по правде сказать, растратил наследство своих предков. Проиграл не один урожай. Вот если бы мое скромное состояние могло округлиться за счет великолепных земель этого залива!.. Вдобавок я был влюблен в Жиптис.
Могу сказать, я достаточно ловко вел осаду. Душа юной девы была чище морской воды, что омывала мой мыс ясным весенним утром. Так что я стал воздерживаться от грубых шуток, которые охотно отпускали мои собратья. Но вовсе не потому, что не люблю вольные выражения. Напротив! Эти греки, со всей их утонченной речью, с их изысканностью, вредят галльскому духу. А мне просто не хотелось задевать ни ее уши, ни ее чувства. Тогда я даже сочинил изящный стишок, который, смею сказать, получил ее одобрение.
Единственным моим несчастьем было то, что я родился на склоне, где наливаются под солнцем тяжелые гроздья!
Жиптис никому, даже своему отцу, не открыла, кого выбрала себе в женихи. Возможно, она и сама еще не знала. Старый правитель, добрый человек, не испытывал ни малейшего желания торопить дочь. Та колебалась. Однако пообещала, что в день Праздника моря назовет счастливого избранника.
По обычаю в дом царя приглашали послов, капитанов судов или чужеземных богатых купцов. В остальном в то время подобные дворцы были куда менее роскошными и благоустроенными, чем наши постоялые дворы. Как раз в те дни прибыли люди с Востока. Они привезли ткани, образцы которых преподнесли царю и его дочери. В благодарность Нанн пригласил на пиршество их старшего, отзывавшегося на имя Эуксен. Это был человек невысокого роста, некрасивый и неприметный. Оказавшись за столом подле него, я едва заметил его присутствие. По правде сказать, несколько глотков благородного золотистого сока с моего склона с самого начала отвлекли мое сознание от суетных случайностей этого мира.
Во время десерта Жиптис поднялась со своего места. В руке она держала чашу, ту самую, что один художник отлил по ее груди, так что нам было дозволено судить о точности исполнения. С девственных плеч соскользнуло прозрачное покрывало из тончайшего газа, из тех, что купцы с Востока преподнесли царю. Порой показывалась ее великолепная грудь, а под легкой тканью угадывалось стройное тело. Забыл сказать вам, что Праздник моря отмечают летом, в самую жару. Жиптис была столь прекрасна, это видели все, так что, отныне и впредь почитая себя ее законным обладателем, я даже испытывал некоторую ревность.
