Повисло молчание, и теперь, когда граф осознал, что без знакомства не обойтись представил их друг другу.
— Ольга Кирилловна, дочь моего уважаемого друга Кирилла Александровича Грушина. А это Гавриил… — тут граф умолк, и Ганя воспользовался этим, поборов смущение:
— Титулярный Советник, Гаврила Фёдорович Куликов.
— То есть Ганя? — оборвала девушка с усмешкой. Ганя действительно был Ганей и противиться этому не мог.
— Да-с. — он уставился в пол, девушка хихикнула.
— Ну ладно, — прервал её граф, — так с чем же ты ко мне?
— Представляешь, какое со мной случилось приключение. Я забирала документы на твоё бывшее поместье, когда мне внезапно сообщили, что …
— Одной бумаги не хватает. — докончил за неё Граф.
— Именно, а откуда ты … — граф сделал ей знак рукой, подозвал Ганю.
— Вот вам бумага, которой вам так не достаёт, надеюсь у вам не появится нужды отнести её в министерство?
— Ни появится — заверил Ганя — Я лишь распишусь и… — он взял перо из рук графа, размашисто расписался. — и передам её по требованию, — он протянул бумагу Ольге Кирилловне.
— Так вот какой он, тот самый провинившийся сотрудник, — она снова усмехнулась и взяла бумагу из Ганиных рук.
— Ничего подобного, самый усердный труженик на свете, именно с ним мы нарядили зал. — Уверенно возразил граф.
— То есть он тот самый почтенный господин, которого ты так расхваливал? — с явно наигранным удивлением Ольга окинула Ганю взглядом.
— Именно, но теперь ему пора — всё же не выдержал Граф.
— Была рада с вами увидеться, и наконец закончить своё дело. — она иронично улыбнулась. — До свидания, Ганя.
— До свидания.
Граф довёл его до парадного входа, чуть ли не толкая в спину, там вновь пожал руку.
— Она чуть-чуть капризная, но не почитайте это за дерзость.
— Даже не собирался. Простите, если это окажется лишним, но ведь она само очарование. — Ганя долго собирался на эту фразу, и теперь жалел, что произнёс её не при Ольге. Тем не менее, граф улыбнулся.
— Полностью с вами согласен, и рад, что вы так считаете, ну а сейчас прощайте. И не забудьте, в девять я жду вас тут, если вас не задержит служба.
— Ни в коем случае не задержит. Премного благодарен за приглашение и постараюсь быть. До свидания.
Когда Ганя вышел за ограду дома от него валил пар. Казалось, что он сейчас сгорит, и ровно невозможно было понять, не залезая в его голову от чего, от ревности, горя, разочарования, радости или ещё каких-нибудь чувств, но на самом деле Ганя сгорал от любви, и от того, как эта самая любовь с ним обошлась.
А Ольга и впрямь была прекрасна. Черноброва и черноглаза. Её каштановые волосы, мягкие даже на взгляд, волнами падали на узенькие плечи. Ростом она была с графа, и стройная фигура её вызывала восхищение непомерное, конечно же не только у одного Гани. Всё же самой очаровательной чертой казалась её улыбка. Она и не открывала рта, а уголки её губ так поднимались, что по ним точнее всего можно предсказать и судьбу того, кому эта улыбка предназначалась и наверняка судьбу целого мира. Но кто в такие моменты обращает внимание на губы?
Пока изображение Ольги всё ещё оставалось в его памяти, Ганя поспешил назад, в центр города. Теперь у него родились точные намерения, чем занять своё время, остававшееся до вечера. Во-первых, и в основных, он решил употребить большую часть своего капитала на то, чтобы произвести самое благоприятнейшее впечатление на общество, в котором ему предстояло оказаться. Он был так в этом уверен, что совсем потерял из виду то, что плюнул бы на всё общество и готов был сделать всё что угодно для одной только Ольги. Эта мысль догнала его лишь, когда Ганя остановился перед ателье, называть которое сейчас было бы просто-на просто не этично.
Ателье это, известное всему Петербургу располагалось в громадном доме и занимало четыре полных этажа. На двух верхних шёл пошив одежды на заказ, там денно и ношно работали швеи по несколько дней за раз, только чтобы успеть угодить той барышне или тому господину. На втором этаже располагались кассы и обмерочные, а на первом, куда сквозь громадные двери вошёл Ганя, располагалось, что-то вроде выставки, где посетители могли отметить продукцию, или купить себе что ни будь, не слишком дорогое, но невероятно модное.
Такие места Ганя посещал не часто и теперь, под новый год, впервые оказавшись именно в этой Мекке Петербуржской моды, остановился, как и на площади в неописуемом удивлении и восхищении. И хотя уже через пару неловких мгновений, он взял себя в руки и с невозмутимым лицом начал огладывать представленные произведения (иначе, как произведения это назвать невозможно), у него всё же потемнело в глазах, и закружилась голова, так всё вокруг было ярко и пестро. Платья с блёстками, отражавшими свет сотни ламп, или без блёсток, увешенные различными звенящими и диковинными фигурами или простые однотонные, но всё же на любой фасон. Не следовало бы даже говорить о цвете, однако такое обилие различных сочетаний всего со всем, даже совершенно, казалось бы, не сочетающихся вещей, было просто поразительно и невыносимо. Под давлением такого разнообразия Ганя пришёл в ужас и в ужасе в этом поспешил в мужской отдел, надеясь хоть там успокоится, но не тут-то было. Костюмы, явление с которым Ганя был знаком и даже дружен и те оказались предателями. Фраки и жилеты переливались в глазах, успевая принять на себя все цвета радуги. Гениальности рисунков на одежде и той не было придела, можно было даже сделать вывод, что дизайнеры и есть настоящие художники современности, а всякие живописцы лишь их робкие ученики.
Наконец на глаза Гане попался отдел с самыми модными костюмами чёрного цвета. Он стоял особняком, у самых окон, заманивая искушённого зрителя. В этом отделе волю в цветах могли выразить лишь галстуки, а все остальные предметы гардероба являлись пренепременно чёрными, при том на столько, что от эдакого готического вида, к одежде невольно просыпалось уважение, за её степенность и вдумчивость. Лишь тут Ганя смог перевести дух. Теперь, не оборачиваясь на остальной зал он пристально рассматривал различные сюртуки и брюки и даже не столько что бы определить вид, к примеру их покроя, а что бы найти хоть некоторое отличие в них. Внезапно чуть позади него раздалось вежливое покашливание. Ганя обернулся и сразу отпрянул чуть в сторону. На него смотрели добрые глаза седобородого господина, что стоял рядом с продавцом, лицо коего выражало явное неудовольствие. Продавец
