— Он хромает, — сказал Ратко.
— Хромает, — повторил Йозо сентиментально. — Он еще дешево отделался. Я ведь только ногу ему прибил гвоздями. А сначала-то хотел ухо отрезать. — Тут Йозо снова повернулся к старшему сыну: — Я уже и нож держал у него над ухом, да твоя мать не позволила. «Не надо, Йозо, на глазах у ребенка», — сказала. В те времена она со мной еще разговаривала. А теперь смотри, — продолжал старик недовольным тоном, снова обратившись к пленным. — Отпустишь человека, я бы сказал, пощадишь его жизнь, и негодяй будет тебе благодарен. А так! — Йозо сделал выразительный жест, согнув руку в локте кулаком вверх. — Одного отпустишь, а на пороге два других. Не-е-ет, так дело не пойдет. — Он тряхнул головой, резким движением затвора послал пулю в ствол и направил пистолет-пулемет на сотрудников «Электродистрибуции». — Йозо больше так не облажается.
— Пожалуйста, не надо! Умоляем вас, господин Поскок! Мы не хотели! Нам так жалко, это никогда не повторится! Смилуйтесь! Бога ради, не стреляйте! — в отчаянии заскулили дуэтом пленники в синих комбинезонах, но Йозо уже приподнял ствол и немного отвел голову в сторону, потому что его пистолет-пулемет был старого образца и при выстреле дымил.
«У-у-у-у! У-у-у-у! У-у!» — снова послышался тот же звук, и старик замолк, а Крешимир, Бранимир и Домагой навострили уши.
«У-у-у-у! У-у-у-у! У-у!»
— Да это тоже ихние! — рявкнул Йозо. — Крешимир, Бранимир, Домагой, быстро. На позиции!
Трое братьев мигом сорвались с места и стремительно рванули в сторону дороги, но тут по всему Змеиному ущелью пронесся резкий свист, и Звонимир, который весь день провел на дежурстве в наблюдательном укрытии, встал на каменный выступ и широко замахал сверху рукой отцу и братьям.
— Ложная тревога! — крикнул он. — К нам едет дон Стипан!
Синий «фольксваген-пассат» настоятеля из Смилева, незавидная обязанность которого, в частности, состояла и в заботе о душах обитателей этой почти заброшенной деревушки, через пару минут остановился у них во дворе.
— Слава Иисусу и Марии! — приветствовал всех святой отец, выбираясь из машины.
— Во веки веков, — смиренно пробормотали Поскоки.
— Что нового, люди добрые?
— Да вот живем себе потихоньку, дон Стипан, — сказал Йозо.
Крешимир махнул рукой в сторону автомобиля священника и заметил:
— Как-то странно мотор звучит.
— Пожалуй, — согласился священник. — Я вот тоже на днях это заметил. Как будто его что-то душит.
— На первый взгляд, похоже, инжектор полетел.
— Ну, доброго тебе здоровья, взгляни-ка, что там, — сказал священник, протягивая Крешимиру ключи от машины, а потом обернулся и спросил про двоих связанных, стоящих на коленях: — А это кто такие?
— Бандиты, ваше преподобие, — отвечал ему глава семьи. — Явились содрать с нас деньги за электричество. Грабят народ. Если бы вы приехали на пять минут позже, живыми бы их не нашли.
— Нельзя, Йозо, грех это — людей убивать.
— Эх, да у тебя все грех.
— Это грех, Йозо. Смертный грех. Отпусти этих людей, даже если они тебя обидели, никогда больше так не сделают.
— Да сделают, Стипан мой, сделают, то и дело ко мне приезжают. Уже второй раз за тридцать лет требуют деньги за электричество. Не могу я больше такое терпеть.
— Господин Поскок, это какая-то ошибка. Даю вам слово, мы никогда больше к вам не приедем, — попробовал вмешаться в разговор Ненад из «Электродистрибуции», но на него никто не обратил внимания.
— Йозо, послушай меня, — сказал священник, осторожно приближаясь к хозяину дома. — По-христиански будет простить, — продолжил он, кладя руку на пистолет-пулемет и опуская ствол. — Освободи людей.
Йозо покрутил головой и, глядя на пленных, тяжело вздохнул.
— А вам повезло, — недовольно сказал он и повернулся к сыновьям: — Отведите их в подвал.
— Йозо, не надо. Отпусти людей, — снова сказал священник, уже умоляюще.
— Э, теперь и ты, так тебе все и подай, — сказал Йозо. — Я пощадил их жизни, как мы и договорились. И больше меня ни о чем не проси. Они мои пленные.
Дон Стипан остановился и несколько секунд укоризненно смотрел Йозо в глаза, но тот не уступал.
— Значит, не отпустишь?
— Не отпущу.
— Ну ладно, — сказал его преподобие.
— Может, поешь чего-нибудь? У нас осталась мамалыга с вишней.
— Да нет, спасибо, меня дома обед ждет, — сказал дон Стипан, осторожно садясь на стул в кухне.
— Не знаешь, что упускаешь, ну да ладно. Чем же мне тебя угостить? Хочешь пива, ракии, а может, тебе кофе сварить?
— Давай кофе и какого-нибудь сока, если есть.
— У меня есть все, что пожелаешь, друг мой. А что тебя вдруг к нам привело?
— Месса по твоей покойной жене, во второй четверг будет год, как она умерла.
— Ну и ну! — удивился Йозо. — Неужели прошло столько времени? А кто заплатил за мессу?
— Она сама, перед тем как умереть. Заплатила за заупокойные службы на десять лет вперед. «Знаю, мои и не вспомнят», — она так и сказала, и вот, не ошиблась. Твоя покойная жена была очень набожной.
— Должно быть так, раз ты говоришь, ты знал ее лучше, — сказал Йозо.
— Когда ей бывало тяжело, она всегда надеялась на доброго Бога.
— Ну, что поделаешь. Кто не ошибается?
Его преосвященство на мгновение замолчал, пытаясь сообразить, как следует понимать замечание Йозо, и разглядывая кухню, в которой Домагой готовил ему кофе. На полке над холодильником стоял календарь, открытый на февральской странице, хотя на дворе уже был апрель, а рядом с ним — заваливающаяся набок пыльная фотография в рамке: несколько мужчин в камуфляжной военной форме. В центре нетрудно было узнать Крешо Поскока, выглядевшего гораздо моложе, чем сейчас, он обнимал кого-то высокого, улыбающегося, с калашниковым на груди и в лихо заломленной фуражке. Когда священник увидел в раковине гору грязной, местами заплесневелой посуды, от отвращения у него скривилось лицо. Что-то желтое пригорело к плите, вся стена над которой была в разноцветных пятнах от многолетней готовки.
— Вот, отче, не хотят мыть посуду, — сказал Йозо, заметив, куда смотрит священник. И кивнул на Бранимира, который только что присоединился к ним за столом: — Тут как-то вот этой обезьяне лень было вымыть тарелку, так он ел из пепельницы.
— Из пепельницы? — удивился дон Стипан.
— Из большой хрустальной пепельницы. Чистых тарелок не осталось, так этот умник налил себе суп в пепельницу.
Бранимир улыбнулся, довольный своей находчивостью.
— Ну вот, ему смешно, — недовольным тоном продолжил его отец. — Не дай бог! Всю жизнь приучаешь детей к порядку, и все без толку. Когда раздеваются, все до одного бросают штаны на полу. Боятся, что руки отвалятся, если аккуратно заправить постель. А о стирке я даже и говорить не хочу. Один выстирает себе рубашку и повесит сушиться, а другой ее утащит с веревки и наденет, и начнется драка.
— Тяжело в доме без женских рук, — заключил дон Стипан, отпив кофе, который только что поставил перед ним Домагой.
— Да что ты, это тебе так кажется, — сказал Йозо и ладонями похлопал себя по животу. — Я на шесть килограммов поправился.
— Имей в виду, при твоем росте это заметно.
Йозо Поскок вздрогнул и, прищурившись, с ненавистью глянул на него. Если бы такое замечание о его росте высказал не священник, а кто-то другой, то без предупреждения получил бы оплеуху. Бранимир, знавший отцовское слабое место, поднял голову, с радостью ожидая гневной реакции, а Домагой испуганно сделал шаг назад. Тут и дон Стипан заметил, что в кухне неожиданно как-то похолодало. К счастью, напряженность снял Крешимир, войдя и бросив на стол ключи от «пассата».
— Как я и думал, полетел инжектор.
— Значит, дело серьезное?
— Да не особо. Его нетрудно и поменять, — сказал старший сын, садясь за стол. — Но надо купить новый насос, а это двести евро. Сколько лет машине?
— Совсем новая, и полутора лет нет.
