с ним под окном стоял письменный стол, за которым они и сидели. Получалось, что длина кабинета была метров пять, а ширина около четырех.
— Всё там было сделано по уму, — прервав размышления Ивана, продолжал Виктор Иванович. — Полки двухъярусные. Печка из камней выложена. — По его лицу пробежала какая-то тень, точно он в чем-то засомневался.
— Печка там была железная вообще-то. Видно, бочку камнями обложили. Совершенно верно, железная. Вспоминаю, там, на круглой дверке была ручка наклепана. Она, как скоба. Такие ручки обычно делают на буржуйках. Да, ещё вот: возле бани поленница дров сохранилась. Представляете, целая поленница стояла. Правда, в то время дрова уже прилично заросли, но ещё не сгнили. А в общем, надо сказать, — баня была очень хорошей сохранности. И что интересно — даже крыша не провалилась. Обычно у всех заброшенных домов это самое слабое место. А как крыша упала, так дом, знаете, заливает дождём, и тут ему быстро конец приходит. А ту баньку, по-моему, хоть затапливай и мойся. Помню, у меня тогда даже сложилось такое впечатление, как будто люди все бросили и куда-то убежали. Всякие там ведра, тазики остались. Ржавая пила двуручная на поленнице лежала. Во, самое главное не сказал! — Коротков весь как-то оживился, глаза заблестели. — Они даже топор оставили. Представляете, топор! В тайге вообще-то топор ни на одной старой стоянке не найдешь. Все что угодно забывают, а вот, чтобы топор… Я такого не припомню. Хотел я его тогда забрать, да слишком тяжёлым он оказался. Я его в предбанничек под скамейку спрятал. Туда же и пилу занёс. Как сейчас помню, на топоре было выбито клеймо «Труд вача, 1933 г.»
— Может, это и были остатки лагеря? — не выдержав, спросил Иван. От возбуждения он весь горел. — Мыться же им надо было где-то. Вот и баня. Наверное, там они и жили.
Коротков замотал головой.
— Нет, сомневаюсь. Какие-нибудь староверы, скорей всего, или беглые. Их раньше по всей Сибири хватало. Уходили они и в наши горы. А для лагеря — это слишком далеко. Да и, по-моему, незачем туда было заключенных загонять. Им там руки не к чему приложить…
— А вот Иван Васильевич говорит, что там может быть золото, — неожиданно вставил Иван. — Даже, может быть, целое месторождение.
Во взгляде Короткова можно было прочесть удивление и недоумение. Секунду он помолчал и заговорил:
— Ну знаете, молодой человек, это ещё бабка надвое сказала. Да, попалась в тех местах пара приличных проб с золотом, никто этого не отрицает, но это же ещё не говорит о том, что там месторождение. Таких районов, где встречались пробы с высоким содержанием золота, я вам прямо сейчас могу показать не меньше десятка. Ну и что? Нет там никаких месторождений. Я знаю, с этой идеей Иван Васильевич носится давно. Свербит у него с тех пор, как мы там отработали, а выхода нет.
— Ну а всё-таки, золото там может быть?
— Теоретически оно везде может быть.
Иван не унимался и как мог пытался объяснить присутствие людей на площади, которая его интересовала.
— А может, их там хотели расстрелять? Загнали туда заключённых и всех поставили к стенке. Что с ними чикаться? Других пригонят. Народу…
— Подождите, подождите. Успокойтесь, молодой человек, не горячитесь. Это могли сделать и ближе. Иван, ну подумайте сами, — усмехнулся Виктор Иванович, — столько их туда гнать и всё только для того, чтобы там убить? Нет-нет — это несерьезно. Туда же просто так не заберешься, а еще нужно было продукты и снаряжение занести. Между прочим, в то время всё затаскивали только на себе и на лошадях. Тогда ещё не было вертолётов. А вы вообще представляете себе, что такое лагерь? — спросил Коротков и тут же, не дожидаясь, сам ответил:
— Это целое хозяйство со своей структурой и транспортом. Вы, наверное, никогда в экспедиции не ходили, поэтому не знаете, что это такое. Кстати, жили эти староверы где-то совсем в другом месте, — неожиданно сказал Коротков. На мгновение он замолчал, видно, что-то соображая. — На той террасе, кроме бани, ничего уже не поставишь, а в бане они точно не жили. В этом я абсолютно уверен. Но никаких строений я в том районе больше не видел. Да и никто их там не встречал. А по идее они должны бы были быть.
Виктор Иванович почесал затылок и, встав из-за стола, нервно заходил по кабинету.
— Наверняка должны были быть. Теперь я в этом абсолютно убежден. Где-то же они жили. Ну не приходили же они туда за сотню километров только для того, чтобы в баньке помыться. Странно, почему я раньше об этом не подумал?
На прощание Коротков подарил Ивану ксерокопию своей карты. Это была двухсотка на ту площадь, о которой он рассказывал. Туда Иван вынес точку, где стояла загадочная баня. Она точно легла в центр большого прямоугольника, которым была обозначена интересующая его площадь.
В гостинице Ивана ждала телеграмма.
«Ввиду низкого уровня воды, судоходство по Лене практически остановлено. Идут только срочные грузы с перевалкой на мелкосидящие баржи, — бегло читал Иван. — В текущем месяце метеорологи обещают неутешительный гидрологический прогноз и сильное обмеление реки».
В конце телеграммы Ивана просили извинить за причинённые неудобства. Подписал Воронин.
«Наверное, начальник, — разглядывая телеграмму, подумал Иван. Из-за этой подписи он на время даже забыл о содержании. — Вот какая забота! Даже извиняются. Вот жизнь пошла! Сплошная демократия! Раньше чтобы такое, да ни за что на свете! Захочешь — не добьешься! А теперь вот…»
То ли от удивления, то ли от возмущения он даже тряхнул головой, цокнув языком. Длинные волосы упали на лицо. Он зачесал их назад, стянув в толстый пучок.
— Вот елки-палки, всё против меня, а теперь еще природа вмешалась.
Он бросил телеграмму на стол и заходил по номеру. Иван подошел к окну, посмотрел на грязную улицу с деревянным тротуаром. Люди возвращались с работы. По дороге, подпрыгивая на ямках, проехал УАЗ. За ним висели плотные клубы пыли. Все вокруг сразу стало серым и расплывчатым, как в тумане.
«А может, это и хорошо, — мелькнула у него шальная мысль. — Пока есть время, займусь своими делами. Мне предоставляется возможность найти дедов лагерь. В душе я этого давно хотел. Это же моя мечта».
После смерти деда Борис переселился в его квартиру на набережной. Дед был замкнутым и во многом для него непонятным. Он даже жил один, как старый отшельник. Никого из родных дед особо не жаловал, да и принимал
