— Смотри! — прошептал я, указывая на письмена, начертанные краской на стене в виде священных символов древности.
— Прочитай их, Гармахис, — отвечала Клеопатра тихо. — Я не могу.
Я прочитал: "Я, Рамзес Ми-амень, в день и час нужды посетил эту гробницу. Хотя нужда моя велика и сердце мое смело, я не смею навлечь на себя проклятие Менкау-ра. О ты, кто придешь сюда после меня, если душа твоя чиста и нужда Кеми неотложна, возьми то, что я оставил!"
— Где же сокровище? — прошептала Клеопатра. — Это золотое лицо сфинкса?
— Да, здесь, — отвечал я, указывая на саркофаг, — подойди и смотри!
Она, взяв меня за руку, подошла ближе. Покрывало было снято, но разрисованный гроб фараона находился в недрах саркофага. Мы взобрались на сфинкса, я дунул, и пыль полетела от моего дуновения. Тогда можно было прочесть на крышке: "Фараон Менкау-ра, дитя Неба. Фараон Менкау-ра, царственный сын солнца. Фараон Менкау-ра, лежавший под сердцем Нут. Нут, твоя мать, окутывает тебя чарами своего священного имени! Имя твоей матери, Нут, есть тайна неба. Нут, твоя мать, причисляет тебя к лику богов! Нут, твоя мать, одним дыханием уничтожает своих врагов! О фараон Менкау-ра, живущий вовеки!"
— Где же сокровище? — опять спросила Клеопатра. — Здесь действительно находится тело божественного Менкау-ра. Но тело фараона — не золото, а сфинкс с золотым лицом… как нам унести его?
Вместо ответа я велел ей встать на сфинкса и поднять верхнюю часть гробницы, пока я подниму ее подножие. Крышка ящика снялась, и мы положили ее на пол. В ящике находилась мумия фараона в том виде, как она была положена туда три тысячи лет тому назад. То была большая мумия, плохо сделанная, без золотой маски, как повелевал обычай в наши дни. Голова мумии была обернута в пожелтевшее от времени полотно, скрепленное тонкими льняными повязками. Под ними находились стебли лотоса. На груди, обвитой цветами лотоса, лежала золотая дощечка с начертанными на ней священными письменами. Я взял дощечку, поднес ее к свету и прочитал: "Я, Менкау-ра, бывший фараон страны Кеми, жил в свое время праведно и не отступал от стези, указанной ногам моим повелением Невидимого, который есть начало и конец всего живущего! Из могилы я обращаюсь к тем, кто после меня будет сидеть на моем троне! Смотри, я, Менкау-ра, в дни жизни моей получил предостережение, во время сна, что наступит время, когда Кеми попадет в руки чужеземцев и его монарх будет нуждаться в сокровищах, чтобы нанять войско и прогнать варваров. Моя мудрость научила меня сделать это. Богам угодно было одарить меня таким богатством, какого не имел ни один фараон с времен Хора. Тысячи скота и гусей, тысячи телег и ослов, тысячи мер зерна, сотни мер золота и драгоценных камней! Это богатство я тратил бережливо, и все, что осталось, обменял на драгоценные камни, изумруды, прекраснейшие и лучшие из всех в мире. Эти камни я сберег для нужды Кеми!
Как всегда, на земле были и будут злодеи, которые из жадности могут захватить скопленное мною богатство и употребить для своих целей. Смотри, ты, еще не рожденный, настанет время, ты будешь стоять надо мной и читать, что написано, — я сохранил сокровище в костях моих! Помни, ты, нерожденный, спящий в утробе Нут, я говорю это тебе! Если ты нуждаешься действительно в богатстве, чтобы спасти Кеми от врагов, не бойся ничего и не медли, отними меня от моей гробницы, сбрось мои покровы, возьми сокровище из моей груди, и все удастся тебе! Я требую только одного, чтобы ты положил мои кости опять в пустой гроб! Но если нужда не велика и преходяща или ты замышляешь зло в сердце твоем, проклятие Менкау-ра падет на тебя! Проклятие тому, кто надругался над мертвым! Проклятие будет преследовать предателя! Да будет проклят тот, кто оскорбляет величие богов!
Ты будешь несчастен при жизни, умрешь в крови и скорби и будешь терзаться и мучиться вечно, вечно! В Аменти мы встретимся с тобой, злодей! Чтобы сохранить эту тайну, я, Менкау-ра, выстроил храм моего почитания на восточной стороне моего дома смерти. От времени до времени наследственный Великий Жрец моего храма будет знать о ней!
Если Великий Жрец откроет эту тайну кому-либо другому, не фараону или не той, которая носит корону фараонов и восседает на их троне, на него падет мое проклятие! Все это написал я, Менкау-ра! Теперь к тебе обращаюсь, лежащий в утробе Нут, когда настанет время, ты будешь стоять надо мной и читать, говорю тебе! Обсуди сам! И если дурно рассудишь, на тебя падет проклятие Менкау-ра, от которого тебе негде укрыться. Привет тебе и прощай!"
— Ты слышала, Клеопатра? — сказал я торжественно. — Посоветуйся с твоим сердцем, рассуди и, ради твоего собственного блага, суди справедливо!
Клеопатра склонила голову в раздумье.
— Я боюсь сделать это! — сказала она. — Пойдем отсюда!
— Хорошо, — ответил я, чувствуя облегчение на сердце и наклоняясь, чтобы поднять деревянную крышку.
Я тоже боялся, хотя и молчал.
— Что сказано в писаниях божественного Менкау-ра? Это все изумруды? Не правда ли? Изумруды редки и дороги! Я очень люблю изумруды и никогда не могла достать ни одного чистого камня!
— Дело не в том, что ты любишь, Клеопатра, — сказал я, — а в нуждах Кеми, в тайных побуждениях твоего сердца, которые ты одна только знаешь!
— Конечно, Гармахис, конечно! Разве не велика нужда Египта? В казне нет золота, как я могу порвать с Римом без денег? Разве я не поклялась, что короную тебя, обвенчаюсь с тобой и порву с Римом? В этот торжественный час, положа руку на сердце мертвого фараона, еще раз клянусь тебе! Разве это не такой случай, о котором было предупреждение во сне божественного Менкау-ра? Ты видишь: и Хатшепсут, и Рамзес, и другие фараоны не тронули сокровищ — не пришло время. Этот час настал теперь, и, если я не возьму камни, римляне захватят Египет, и тогда не будет фараона, которому можно открыть тайну. Бросим страхи — и за работу! Почему ты смотришь на меня так испуганно?
Когда сердце чисто, нечего бояться, Гармахис!
— Как ты желаешь, — возразил я, — ты должна рассудить. Если ты рассудишь ложно, на тебя падет проклятие, которого ты не избежишь!
— Хорошо, Гармахис, держи голову фараона, а я… Какое это ужасное место! — Внезапно она прижалась ко мне. — Мне показалась тень, там, в темноте! Мне казалось, что она двигалась к нам и вдруг исчезла! Уйдем! Разве ты ничего не видел?
— Я ничего не видел, Клеопатра. Может быть, это был дух божественного Менкау-ра, ибо дух всегда парит над своим смертным обиталищем! Уйдем! Я рад уйти отсюда!
Клеопатра сделала шаг, но снова обернулась и заговорила:
— Ничего не было, ничего, кроме фантазии, порожденной страхом и темнотой этого ужасного места! Нет, я должна видеть эти изумруды. Пусть я умру, но увижу! За дело!
Своими собственными руками она взяла из гробницы одну из четырех алебастровых урн, на которых были выгравированы изображения богов-покровителей. В урне находилось сердце и внутренности божественного Менкау-ра, больше ничего. Тогда мы взобрались па сфинкса, с трудом вынули труп фараона и положили его на землю. Клеопатра взяла мой кинжал и разрезала им повязки, державшие покров; цветы лотоса, три тысячи лет тому назад положенные ему на грудь любящими руками, упали на пол. Мы нашли конец верхней повязки, которая была прикреплена к задней части, разрезали ее и принялись развертывать покров священного тела.
Прислонившись плечами к саркофагу, я сел на каменный пол, положив тело мертвеца к себе на колени. Я повертывал его, а Клеопатра развертывала полотно. Что-то выпало из покровов. То был скипетр фараона, сделанный из чистого золота, с яблоком из чистейшего изумруда на конце. Клеопатра взяла скипетр и молча смотрела на него. Затем мы продолжали наше ужасное дело. По мере того как мы развертывали тело, выпадали разные золотые украшения, с какими по обычаю хоронят фараонов, — кольца, браслеты, систры, топорик, изображение священного Озириса и священной Кеми. Наконец все повязки были развернуты, под ними находилось покрывало из грубого холста. В те древние времена еще не умели так ловко и искусно бальзамировать тела, как теперь! На холсте находилась овальная надпись: "Менкау-ра, царственный сын солнца". Мы не знали, как снять холст, — он был прикреплен к телу. Измученные жарой, задыхающиеся от пыли и запаха благовоний, трепеща от страха за нашим святотатственным делом в этом молчаливом и священном доме смерти, мы положили тело на землю и разрезали ножом последний покров. Прежде всего мы развернули голову фараона и увидели лицо его, которого не видел ни один человек в течение трех тысяч лет. Это было большое лицо с смелым лбом, увенчанным царским уреусом, из-под которого прямыми и дивными прядями ниспадали белые локоны. Ни холодная печать смерти, ни длинный ряд протекших столетий не могли отнять величия и достоинства у этих застывших черт. Мы смотрели на них и, перепуганные, быстро сняли покров с тела. Оно лежало перед нами, закоченелое, желтое, ужасное. В левом боку, выше бедра, был надрез, сделанный бальзамировщиками, но зашитый так искусно, что мы с трудом нашли его.
