Ознакомительная версия.
– Позвольте поинтересоваться, сеньор Астарлоа: когда вы видели маркиза де лос Алумбрес в последний раз?
Они сидели в комнате по соседству с гостиной, где лежал труп; ее стены украшали андалусские ковры и прекрасные венецианские зеркала в золоченых рамах. Дон Хайме сидел сгорбившись, поставив локти на колени и закрыв лицо руками. Казалось, он постарел лет на десять. Его серые глаза, неподвижные, без всякого выражения, не отрываясь глядели в пол. Слова комиссара доносились до него откуда-то издалека, словно в тумане кошмарного сна.
– В пятницу утром. – Дон Хайме едва узнал собственный голос. – Мы простились около двенадцати, закончив занятие…
Хенаро Кампильо внимательно рассматривал пепел на кончике сигары, словно в этот миг сигара была куда важнее неприятного дела, которое им приходилось обсуждать.
– Может быть, вы заметили нечто подозрительное, что могло бы предшествовать роковой развязке?
– Ничего. Все шло как обычно, и попрощались мы так же, как прощались каждый день.
На кончике сигары повис длинный нарост пепла. Аккуратно держа сигару двумя пальцами, комиссар поискал глазами пепельницу, но ее не оказалось. Он бросил быстрый взгляд в сторону комнаты, где лежало тело, но было поздно – пепел упал на ковер.
– Вы, как я понимаю, часто посещали… гм… покойного. У вас есть какие-нибудь соображения о мотивах преступления?
Дон Хайме пожал плечами.
– Сложно сказать. Может быть, ограбление… Комиссар отрицательно помотал головой и глубоко затянулся.
– Мы уже допросили двоих слуг, кучера, кухарку и садовника. Неизвестный произвел визуальный осмотр дома, но мы не обнаружили пропажи ни одной ценной вещи.
Комиссар умолк; дон Хайме слушал его рассеянно, стараясь привести в порядок мысли. Почему-то он был глубоко убежден, что ключи к загадке у него уже есть; оставалось только извлечь их наружу и доверить этому человеку. Но прежде всего надо было соединить разорванные нити, которые беспорядочно спутались и мешали.
– Вы меня слушаете, сеньор Астарлоа?
Дон Хайме вздрогнул и покраснел, словно комиссар видел его насквозь и прочел его мысли.
– Разумеется, – ответил он поспешно. – Это означает, что ограбление исключено…
На лице комиссара мелькнуло лукавое выражение. Он быстро просунул указательный палец под парик и почесал за левым ухом.
– Отчасти, сеньор Астарлоа. Только отчасти. По крайней мере, исключается ограбление в обычном понимании этого слова, – уточнил он. – Визуальный осмотр… Вы понимаете, что это означает?
– Думаю, это означает осмотр глазами.
– Н-да, очень забавно. – Хенаро Кампильо посмотрел на него с досадой. – Позволю себе заметить, что ваше предположение довольно остроумно. Человек гибнет от руки убийцы, а вы тем временем изволите шутить.
– Вы делаете то же самое.
– Да, но я представитель закона. Они молча смотрели друг на друга.
– Визуальный осмотр, – продолжил комиссар спустя некоторое время, – означает, что какой-то человек или группа неизвестных лиц вошли ночью в личный кабинет маркиза и провели там некоторое время, взламывая замки и переворачивая ящики. Кроме того, они открыли сейф, на этот раз ключом. Сейф, надо признаться, превосходный, фирмы «Боссом и сын», Лондон… Вас не интересует, что они похитили?
– Я думал, вопросы задаете вы.
– Это обычай, но не правило.
– Так что же они похитили?
Шеф многозначительно улыбнулся, словно дон Хайме попал в самую точку.
– Это-то и любопытно. Убийца или убийцы не обратили ни малейшего внимания на довольно внушительную сумму денег, а также на драгоценности, которые находились в кабинете маркиза. Необычные грабители, согласитесь… – Он не спеша затянулся и выпустил дым, наслаждаясь ароматом табака и собственным красноречием. – Во всяком случае, сложно предположить, что именно похитили преступники, так как мы не знаем, что хранилось в кабинете. Неизвестно, нашли они то, что искали, или нет.
Дон Хайме зябко поежился, стараясь скрыть свое беспокойство. Уж он-то наверняка знал, что убийцы не нашли того, что их интересовало: без сомнения, это был тот самый запечатанный сургучом конверт, спрятанный у него дома позади книг, стоявших на полке… Он напряженно размышлял, пытаясь собрать воедино разрозненные фрагменты, имеющие отношение к трагедии. Поведение людей, слова, события последнего времени, не имеющие видимой связи, медленно и мучительно выстраивались в нечто целое, и постепенно все начинало приобретать столь пугающую ясность, что у него болезненно сжалось сердце. Ему пока сложно было увидеть картину случившегося в целом, но одно было очевидно: немалую роль сыграл в трагедии он сам. Поняв это, он почувствовал негодование, тревогу и ужас.
Комиссар молча смотрел на него; он ждал ответа на свой вопрос, не услышанный погруженным в раздумья доном Хайме.
– Что, простите?
Глаза комиссара, влажные и выпуклые, словно глаза аквариумной рыбки, рассматривали учителя фехтования сквозь голубые стекла пенсне.
Где-то в глубине этих глаз таилось сочувствие, хотя дон Хайме не сумел бы сказать, было ли расположение комиссара к нему искренним, или это был всего-навсего профессиональный прием, с помощью которого обычно добивались доверия. Поразмыслив, дон Хайме пришел к выводу, что, несмотря на свой несколько неряшливый вид и небрежные манеры, Хенаро Кампильо отнюдь не был глуп.
– Повторяю, сеньор Астарлоа: постарайтесь припомнить, не случилось ли до убийства чего-нибудь необычного, что сейчас могло бы помочь следствию?
– К сожалению, ничего.
– Вы уверены?
– Я не бросаю слов на ветер, сеньор Кампильо. Комиссар кивнул головой.
– Могу я говорить с вами откровенно, сеньор Астарлоа?
– Прошу вас.
– Вы один из людей, видевших покойного регулярно. Однако вы мне практически ничего не сообщили.
– Не я один виделся с маркизом. Вы уже опросили многих, и никто не сказал вам ничего определенного… Почему же вы так надеетесь на мои показания?
Кампильо внимательно посмотрел на сигарный дым и улыбнулся.
– Честно говоря, я и сам не знаю. – Он умолк, о чем-то размышляя. – Наверное, просто потому что вы… кажетесь мне порядочным человеком. Да, скорее всего, именно поэтому.
Дон Хайме потупился.
– Я всего лишь учитель фехтования, – ответил он сдержанно. – Наши отношения с маркизом были деловыми: дон Луис не оказал мне чести сделать меня своим доверенным лицом.
– Вы видели его в прошлую пятницу. Не был ли он обеспокоен, взволнован?.. Не было ли в его поведении чего-нибудь необычного?
– Я, во всяком случае, ничего не заметил.
– А раньше?
– Возможно, что-то и было, но я не обращал внимания. В последнее время почти во всех чувствуется напряжение, и я просто не придал бы этому значения.
– Он говорил что-нибудь о политике?
– По-моему, дон Луис был от этого весьма далек Иногда он говорил, что ему занятно наблюдать политическую жизнь, но для него это было всего лишь развлечением.
Комиссар недоверчиво покачал головой.
– Развлечение? Гм, так-так… Однако покойный маркиз занимал ответственный пост в правительстве; вам, я думаю, это известно. Его назначил сам министр; что и говорить, ведь министр был не кто иной, как его дядя со стороны матери, дон Хоакин Вальеспин, мир его праху. – Кампильо ехидно улыбнулся, давая понять, что у него есть свое мнение о непотизме в кругах испанской аристократии. – Это дела минувших дней, но таким способом несложно нажить себе врагов… Взять хоть меня, к примеру. Будучи министром, Вальеспин целых полгода не давал мне занять должность комиссара полиции… – Он глубокомысленно прищелкнул языком. – Вот так, представьте себе!
– Возможно. Признаться, я не слишком гожусь для беседы на такие темы.
Кампильо докурил свою сигару и держал окурок в пальцах, не зная, как с ним поступить.
– Во всем этом деле есть еще одна деталь… гм… интимного свойства. – Поколебавшись, он бросил окурок в вазу китайского фарфора. – Маркиз был большой любитель слабого пола… Вы понимаете, что я хочу сказать. Какой-нибудь ревнивый муж… Поруганная честь и так далее.
Дон Хайме помрачнел: предположение явно отдавало дурным вкусом.
– Боюсь, сеньор Кампильо, что и в этом щекотливом вопросе я вряд ли сумею вам помочь. В одном я убежден: дон Луис де Аяла был настоящим кабальеро. – Он посмотрел в водянистые глаза комиссара, затем на его парик, немного съехавший набок. Он воодушевился, в его тоне послышался вызов. – Я прошу вас относиться к покойному дону Луису уважительно и не желаю выслушивать грязные сплетни.
Комиссар поспешно извинился и, немного смутившись, рассеянно коснулся парика кончиками пальцев. Да-да, конечно. Дон Хайме понял его слова несколько превратно. Это формальный вопрос. Он бы никогда не осмелился намекнуть…
Но дон Хайме не слушал. В его душе шла напряженная борьба: давая показания, он сознательно умолчал о важных подробностях, которые, вероятно, могли бы пролить свет на причину трагедии. Внезапно он понял, что все это время бессознательно преследовал определенную цель: старался спасти человека, чей волнующий образ предстал перед ним в тот миг, когда он увидел распростертый посреди комнаты труп. Спасти? Поразмыслив, он сообразил, что речь шла не о защите невинного человека, а о намеренном укрывательстве, а такое поведение не только шло вразрез с законом, но и противоречило его собственным эстетическим принципам, основе его жизни. Но спешить не следовало. Чтобы правильно оценить происходящее, требовалось время.
Ознакомительная версия.
