Ознакомительная версия.
В центре деревни располагались базар и постоялый двор, но места в нём не нашлось; предыдущий караван ушёл ещё не весь, и уже прибыл новый, поэтому желающих переночевать было много. Проснувшийся Тельнов расстроился по этому поводу, насекомые были ему нипочём, а Александр Петрович не расстроился, он ещё помнил свои мучения на постоялом дворе в Сахаляне.
Караван стал располагаться. Возницы распрягли коней и за деньги доверили их казакам из конвоя увести на ночной выпас. Телеги и возы поставили кругом и в середине запалили большой костёр. К прибывшим потянулись из деревни китайские крестьяне, которые предлагали кашу из чумизы, мутноватую водку-ханжу, вяленую рыбу, печёную картошку; которые побогаче, звали к себе домой поесть варёного риса.
Уже смеркалось, огонь большого костра весело освещал деревню. Путь предстоял ещё долгий. Александр Петрович и Кузьма Ильич договорились, что, пока у них будут припасы, которыми они запаслись в Благовещенске и Сахаляне и приготовленные им Марьей, постараться денег не тратить.
Они вышли из образовавшегося табора и расположились своим маленьким бивуаком на берегу Амура. Под деревней Айхунь Амур тёк с севера на юг, и солнце садилось у них прямо за спиной; место было равнинное, спокойное, река текла сплошным чистым стеклом; под невысоким берегом плескалась мелкая рыбёшка, крупная оставляла на воде длинные стрелы чуть дальше.
Кузьма Ильич посмотрел на воду и с грустью сказал:
– Эх! Сейчас бы с бредешком походить!
– Да-а! Бредешок! Не до него сейчас! Разведите, пожалуйста, огонь, а я схожу принесу картошки, – всё же горячее; завтра дорога будет не в пример тяжелее.
Адельберг ушёл и минут через десять вернулся, неся в руках два плетёных тростниковых кулька. Тельнов развернул большой белый, с цветами Марьин платок и раскладывал на нём снедь. Александр Петрович раскрыл кульки.
– Это что, картошка? – с удивлением спросил Кузьма Ильич, показывая пальцем на парящие розовые плоды, значительные по размеру, продолговатые и нисколько не напоминавшие привычную ему картошку.
– Не совсем, конечно, Кузьма Ильич. Это дедушка картошки – батат. Вы ешьте, нам сейчас записываться в гурманы совсем некстати, – ответил Александр Петрович и достал ханжу. – Выпьете?
– Увольте! – Кузьма Ильич, глядя на мутную бутылку, сделал брезгливую мину.
– Как знаете, а я выпью для сна, вчерашнюю ночь насекомые так и не дали заснуть.
Александр Петрович взял батат, разломил его поперёк, поверху разрезал ножом тонкую запёкшуюся корку и по разрезу разломил ещё раз – желтовато-розовая мякоть ещё парила.
– Давайте, Кузьма Ильич, давайте. Нам привередничать не пристало.
Кузьма Ильич взял предложенную ему четверть батата, немного откусил и, морщась, произнёс:
– Она… он сладкий!
– Не совсем сладкий, но сладковатый, а вы солью присыпьте. – И Адельберг строго посмотрел на старика. – Это Китай, привыкайте, мы тут надолго.
После ужина он попросил:
– Я развеселю костёр, а то мошка заест, и соберу остатки еды, а вы, Кузьма Ильич, вот вам котелок, сходите к китайцам и попросите у них кипятку, дайте им котелок и скажите «кай шуй», запомнили?
– А из Амура нельзя?
– Не рекомендую! Идите, Кузьма Ильич, идите! «Кай шуй», запомнили?
Кузьма Ильич повторил «кай шуй» и поплёлся к табору.
Только что стемнело, и было то самое время, когда день кончился прошедшим мгновением и началась ночь; когда сумеречный свет исчез, а темнота навалилась, и прошедший через эту границу огонёк даже потухавшего костра становился нестерпимо ярким, таким, что стоило от него отвернуться, и глаза любого человека на мгновение слепли. Адельберг взял платок поменьше и, прикрываясь от костра ладонью, стал собирать оставшуюся еду – второй батат лежал нетронутый.
«Ничего, привыкнет! Вспомни, как сам привыкал!»
Вдруг он услышал сзади быстро приближающиеся шаги, но не успел обернуться, как кто-то навалился на него со спины, придавил к подстилке и начал душить просунутым под горло локтем. Александр Петрович схватил валявшийся на подстилке нож и ударил им назад. Напавший охнул, быстро вскочил и, хромая на раненую ногу, побежал в ближайшие кусты. Александр Петрович успел глянуть ему вслед, сел и попытался раздышать передавленное горло, в голове мелькнула мысль: «Догнать!», но он не знал, сколько их там в кустах может оказаться ещё.
Через несколько минут вернулся Тельнов.
– Вот вам ваш «кай шуй», – сказал он и поставил парящий котелок. – А что с вами?
Александр Петрович сидел на коленях и держался за горло, вдруг он увидел нож, который лежал перед ним, с чёрным лезвием и чёрными пятнами под ним на белом Марьином платке.
– Что это? – спросил встревоженным голосом Кузьма Ильич.
– Это батат такие следы оставляет, – сдавленным голосом соврал он, взял нож и вытер лезвие об свои чёрные брюки.
– Как паслён? – Кузьма Ильич хихикнул. – Вот это еда! Представляете, какие у нас сейчас желудки, глянуть страшно – небось чёрные, как у негров! Знал бы, отговорил бы вас от этой картошки. А что вы вдруг засипели?
– Не знаю, что-то в горло попало.
– Ну тогда вот запейте это вашим «кай шуем»! Я правильно произнёс?
Горячая вода немного смягчила горло, шея ещё болела, Александр Петрович повёл головой и почувствовал, что воротник его косоворотки, правая щека и правое плечо пахнут махорочным перегаром.
«Свои!»
Он собрал побольше хворосту и всякого сушняка на берегу и бросил всё это рядом с костром.
«Однако и сегодня поспать вряд ли удастся! Что же это могло быть? Случайность? И кто это мог быть? Неужели люди Лычёва? Но зачем?»
Утром следующего дня они снова уселись на телегу – уставший после двух бессонных ночей Александр Петрович и бодрый и радостный Тельнов. Они заняли её целиком, без соседей, и двинулись в путь. Александр Петрович внимательно наблюдал за караванщиками, конвоем и пассажирами, но хромающего на правую ногу среди них не обнаружил. Он попросил Тельнова его не беспокоить, растянулся на поклаже во весь рост и с мыслью «Будь что будет» заснул.
Сон был хрупким, через дремоту ему всё время казалось, что вокруг происходят какие-то события: что рядом что-то громко лопается, падает, гремит, кто-то громко кричит, кто-то поёт, где-то играют на больших китайских инструментах. Он переворачивался с боку на бок, и тут же что-то начинало скрипеть, как продольная пила, которой на доски распиливают брёвна; или рядом прямо в ухо разговаривают; а то гремят колёса, и под гору летит телега, а параллельно, стуча на рельсовых стыках, «ноздря в ноздрю» с телегой летит паровоз и поглядывает на него – как-то победно. Александра Петровича это пугало, и он не понимал, где сон, а где не сон. Он открыл глаза. Несмотря на то что он проспал почти всю дневную дорогу, голова была тяжёлой.
Он огляделся. Возы уже заводили вкруговую на небольшую поляну между сопками; тайга спускалась к поляне вплотную, и под сопками протекал ручей, к которому с вёдрами ходили люди и зачерпывали воду. Посреди поляны горел большой костёр, от которого шло тепло. Тельнов сидел рядом на телеге и раскладывал еду.
– Проснулись, Александр Петрович! Вовремя! А я тут ужин готовлю. Хотел уже вас будить и идти подогревать, знаете ли, ваш батат!
Александр Петрович сел, потянулся и почувствовал, что шея ещё болит.
– Добрый день… вечер, Кузьма Ильич! Я всю дорогу проспал?
– Так и есть, Александр Петрович! И даже похрапывали! Так я пойду?
– Подождите немного, я схожу умоюсь!
– Конечно, конечно, Александр Петрович! Святое дело! Водичка в ручье ледяная, доложу я вам. Освежает!
Александр Петрович спустил с телеги ноги, присел разок для разминки и пошёл к ручью.
Караван распрягся, лошади шумно жевали сено, люди ходили то к костру, то к ручью и что-то варили в котелках, подвешенных на самодельных таганах; тихо перебрасывались словами; кто-то заворачивался в одеяла и пристраивался спать. Дневную жару сменила таёжная прохлада, и от котелков поднимался плотный бело-розовый в свете костра пар.
Александр Петрович дошёл до ручья, ополоснул лицо и руки и вернулся к телеге. Тельнов разложил еду, но не притрагивался к ней, пока не вернётся Александр Петрович.
– Я всё же успел немного разогреть батат, без горячего оно плохо.
Сначала ели в тишине, Тельнов быстро справился с бататом, густо присыпая его солью.
– А я вот всё думаю, Александр Петрович, где же мы всё-таки оказались, что это за Китай такой, знаете ли, что китайцев почти нет?
Голова была ещё тяжёлой, и разговаривать не хотелось, но любознательность старика надо было удовлетворить, в конце концов, он сам позвал его с собой, в эту неизвестную страну, с неизвестным народом и непонятным языком, а так получалось даже неприлично.
– Это, Кузьма Ильич, даже и не вполне Китай…
– В том-то и вопрос, уж простите, что перебил! К примеру сказать, в Сахаляне мы были, так там китайцев, что в Благовещенске, почти одинаково, а дальше деревня эта… Ай…
Ознакомительная версия.
