Можно себе представить ужас, охвативший этих людей, когда выяснилось, что дальнейшие пути бегства закрыты! В течение пяти дней французы не пропускали беженцев через свою границу. Когда разрешение было дано, время оказалось почтя полностью упущенным. Немецкие танковые дивизии, о действиях которых бельгийцы ничего не знали, уже приближались к Ла-Маншу. Дойдя до устья Соммы, немецкие мотомеханизированные соединения устремилась к северу. В последние десять дней мая из местного населения, беженцев и измотанных отступлением бельгийских, французских и английских солдат образовался человеческий водоворот, все более оттесняемый [150] немецкими войсками к побережью, в сторону единственного в данном районе парта - Дюнкерка.
Изменился ход войны, и это отравилось прежде всего на тех войсках, которые были введены из Франции в Бельгию для оказания помощи последней. Уверенно начав свое продвижение, эти войска уже в первые дни столкнулись с необходимостью отбивать сильные немецкие атаки. Через неделю после начала боевых действий тыловые коммуникации этих войск оказались перерезанными на юге наступлением немецких танковых войск, которого никто не предвидел. Войскам не оставалось ничего другого, как медленно откатываться назад, упорно сражаясь с врагом, захватившим инициативу в свои руки. Французские и английские солдаты чувствовали себя как бы среди иноземцев, в особенности на территории Фландрии, где они не понимали языка местного населения. Многие французские батальоны даже не имели топографических карт. Были случаи, когда батальоны встречались друг с другом, после того как их ошибочно натравляли по одной и той же дороге с разных сторон.
В органах контрразведки французских войск не имелось специальных отделов, способных обезвредить тех, кого подозревали в принадлежности к пятой колонне. В этих условиях оставался лишь один выход: быстро разделываться со всеми подозреваемыми в шпионаже и диверсиях. Говорили, что шпионы и диверсанты сбрасываются на парашютах с немецких самолетов. Рассказывали также об агентах, которые маскировались под беженцев и проходили таким путем через расположение войск. Между тем беженцев насчитывалось сотни тысяч; возникшая в связи с этим проблема, как выявлять шпионов, являлась неразрешимой. Французские войска были плохо информированы о последних событиях; если отдельные известия и доходили до них, то в виде рассказав о деятельности пятой колонны: предатели стреляли в их товарищей по оружию, немецкие агенты действовали, облачившись в рясы или одев военные мундиры, бельгийские железнодорожники из состава пятой колонны умышленно задерживали переброску войск или же создавали величайший беспорядок.
19 мая Рене Бальбо, солдат французской армии, [151] находившийся в районе Дюнкерка, наблюдал следующую картину:
“Из окна фермы раздавались выстрелы. Наши солдаты бросились туда, чтобы выбить дверь. Парашютисты? Члены пятой колонны? Никто ничего не знал. На ферме никого не удалось обнаружить!”{135}
На следующий день тот же солдат услышал, как вокруг него начали стрелять из автоматического оружия.
“Никто не знает, в чем дело. Невольно в голову приходит мысль о немецких парашютистах. Очевидно, все телефонные линии повреждены. Двумя днями позднее был пойман занимавшийся шпионажем восемнадцатилетний парень; его тут же расстреляли”{136}.
В английских войсках также широко распространилось убеждение о существовании пятой колонны.
12 мая военный корреспондент И. Л. Ходсон по пути в Брюссель пытался завязать разговор с английским капралом. Тот “не захотел ничего ответить, пака не посмотрел мое удостоверение личности”. Во время разговора Ходсона с капралом к ним подъехали на велосипедах двое перепуганных молодых людей: они заметили укрывавшегося в соседнем лесу иноземца, “маленького человечка с воспаленными глазами”, они никогда не видели его раньше и “были уверены, что это шпион”. Кроме того, тут поблизости опустились на парашютах два немца с пулеметами; один из них одет в форму бельгийского полисмена, а другой - в штатское платье{137}.
На следующий день Ходсон встретил в Брюсселе весьма почтенную даму; та рассказала ему, что немцы сбрасывают часы и авторучки, внутри которых находится взрывчатое вещество, что после падения одной немецкой бомбы “все дома в радиусе 150 ярдов были сметены”{138}. 14 мая Ходсон услышал от солдата шотландца, что тот помогал захватить нескольких парашютистов, переодетых в бельгийскую форму.
“Четыре парашютиста в штатском, - писал Ходсон, - опустились вчера в самом центре Брюсселя. Один из них упал на крышу дама и сломал [152] себе ногу. Троих задержали, а четвертого до сих пор поймать не удалось”{139}.
В Лувене арестовали несколько сот человек, подозреваемых в принадлежности к бельгийской пятой колонне.
“Один из них жег бельгийский флаг на базарной площади под предлогом, что флаг не должен попасть в немецкие руки. Был ли это дымовой сигнал противнику, точно никто не знал. Однако ни один человек не пытался это опровергать”{140}.
В Ульстерском королевском пехотном полку Ходсон услышал, что немецкие шпионы в английской форме просочились в некоторые английские штабы. Там же рассказывали, что “во время перепахивания поля обнаружили знак, подобный тем, которые применяются противником для обозначения местонахождения штабов, то есть длинную стрелку на подставке, к которой были прикреплены три патефонные пластинки”{141}.
21 мая Ходсон остановился в Булони.
“Сегодня вечером, когда началась бомбардировка, мы некоторое время задержались у окна спальни, наблюдая за портом. Были видны два или три неподвижных огонька, напоминавших звезды. Эти огоньки могли служить сигналами, показывающим противнику границы того объекта, который он должен бомбардировать. Мы крикнули об этом постовому военной полиции, дежурившему внизу. На улицах города обнаружены знаки свастики, нарисованные мелом. Казалось, что в этой войне кругом предательство”{142}.
Среди солдат также было распространено убеждение, что кругом предательство. Часто арестовывали даже старших офицеров, показавшихся почему-либо подозрительными. “В каждом необычно одетом штатском видели вражеского агента”{143}.
Естественно, что в Бельгии также приняли репрессивные меры против всех лиц, подозреваемых в принадлежности к пятой колонне. Сюда в первую очередь относились [153] немецкие подданные, а также члены фашистской фламандской национальной лиги (Vlaams Nationaal Verbond) и так называемого рексистского движения. Органам юстиции было известно, что фламандская национальная лига получает из Германии денежные субсидии; военные власти были озабочены пораженческой пропагандой, которую развернула лига среди солдат. Рексистское движение носило антидемократический характер. Кроме того, велась постоянная агитация против Франции и Англии. Гости из числа немецких подданных не могли вызывать доверия; некоторых членов организованной ими в Бельгии местной группы (Landesgruppe) уличили в шпионаже еще в первые дни войны, в 1939 году. В районе Эйпен - Мальмеди, где население говорило по-немецки, имелись элементы, внушавшие подозрение. Сформированные из призывников этого района бельгийские войсковые подразделения не получали вооружения, их использовали для рытья траншей. Проведение такой предупредительной меры не уменьшило недоверия бельгийцев к местным немцам.
10 мая по заранее заготовленным спискам были произведены первые аресты немецких подданных, а также членов фламандской национальной лиги (VNV) и рексистского движения, подозреваемых в пособничестве врагу. Не все списки составлялись с одинаковой тщательностью. Так, в некоторых местах полиция старалась выявить руководящий состав нацистов, в других ограничились регистрацией всех постоянных читателей еженедельника, издававшегося фламандской национальной лигой, кое-где вообще ничего в этом отношении не делалось. Лидера рексистов Леона Дегреля арестовали 10 мая. То же самое сделали с видными руководителями VNV. Арестованный вместе с лидером рексистов Леоном Дегрелем наиболее известный из руководителей VNV Стар де Клерк был выпущен 12 мая на свободу без объяснения причин. В то же время арестовали значительное количество видных коммунистов, включая пять членов парламента.
Все первые аресты проводились более или менее организованно. Однако через несколько дней развернулась новая огромная волна репрессий главным образом под влиянием настроений возбужденного населения; в результате [154] дополнительных арестов многие тюрьмы вскоре оказались переполненными. Начали освобождать и отсылать обратно в свои части тех военнослужащих, которые отбывали наказание за сравнительно мелкие преступления; отпускали по домам и некоторых других заключенных, чтобы освободить места для вновь прибывающих. Одновременно было принято решение вывезти (предосторожности ради) наиболее опасных из подозрительных лиц на территорию Франции. Во время организованных с этой целью перевозок наблюдалось довольно странная неразбериха.
