Князь Роман понимал это и сам, но как сказать об этом Андрею, чтобы тот понял и смирился с утратой. «Главное – дети. Их нашли, но тех ли?» – тревога холодной змейкой вползла в душу.
Вечером во двор дома въехала кибитка в сопровождении двух воинов. Когда откинули полог, взору Романа Федоровича предстало зрелище, наполнившее его душу жалостью и негодованием. На камышовой дерюге, прижимаясь друг к другу, сидели двое чумазых, одетых в какую-то рваную грязную одежду, исхудавших двенадцатилетних подростков, в которых он признал Романа и Святослава. Те с криками «Деда!» бросились ему на шею.
Роман Федорович не сдерживал слез. Плакали и мальчишки.
– Матери вот только вашей не нашел, – сквозь всхлипы произнес он.
Роман-младший, отстранившись от деда, радостно воскликнул:
– Так мы знаем, где она! Видели и даже говорили.
Утерев лицо рукавом, Роман Федорович спросил:
– Давно?
– Два дня тому.
– Где?
– Так в том же селении. У сотника Хитура. Злющий, как собака. Коли увидит нас подле кибиток своих, норовит плетью… Во, – приподнял Святослав рубаху, если можно так назвать тряпку на плечах, и показал багровую полосу. – Ан ничего, пройдет.
– А ты сможешь показать дорогу в то селение? – все еще не веря в удачу, спросил Роман Федорович.
– Покажу. Дорогу запомнил, – уверенно ответил Святослав. – Пока нас везли, я в щелочку подсматривал.
Только теперь князь обратил внимание, что стоит в окружении воинов и слуг, и застыдился слез. Нахмурив брови, он распорядился:
– Мальцов помыть, одеть, накормить. Дружине собираться в дорогу. Под плащи надеть брони, проверить оружие, быть готовым к бою. Воду и еду переложить в две кибитки, остальное добро бросить.
– А лошадей обозных? – спросил кто-то из дружинников.
– И лошадей оставить. Нужны будут, купим.
Очень скоро двор опустел, и только хозяин дома, в котором останавливалось булгарское посольство, сожалел об их уходе: щедр был князь Роман, щедр и дружелюбен.
Святослав не обманул. Он запомнил путь не только через город, но и в степи.
Стоянка сотника Хитура располагалась недалеко, верстах в десяти от столицы. Видно, он был не последним человеком в тумене темника Котыя, раз ему разрешили ставить шатры и палатки вблизи города. Среди полусотни шатров и стольких же кибиток князь Роман высмотрел один – как ему показалось, самый большой и с бунчуком на шпиле.
«Сотник, не иначе», – решил Роман Федорович и уверенно направил коня к шатру. За ним последовали только два десятка воинов, остальные остались у линии сторожевых костров.
Справа от входа в шатер на плетенной из тростника подстилке сидел полуголый монгол и грелся на солнышке. Его внушительных размеров живот мерно вздымался, а лоснящееся от пота лицо выражало внеземное блаженство. Видно, сотник Хитур недавно поел и теперь предавался отдыху.
Топот копыт подъехавших всадников нарушил его сытое полусонное состояние. Он открыл глаза и, увидев перед собой всадника в богатой одежде, пренебрежительно сказал:
– Ты без разрешения пришел в мой стан и закрыл солнце. Уйди!
Спирька Хват, возмущенный наглостью сотника, рванул поводья лошади и, оказавшись рядом с Романом Федоровичем, угрожающе воскликнул:
– Ты, сын дикой собаки! Как смеешь говорить непочтительно с князем?! Головы лишиться хочешь?
Сотник хотя и поднялся с земли, но тона не изменил. Все так же выплевывая слова через губу, произнес:
– На своей земле я сам князь. А твой князь пусть выйдет за линию костров, назовет свое имя, с чем пришел. Тогда я буду с ним говорить как с князем. А пока он для меня чужеземец, вторгшийся в мои пределы.
Роман Федорович, с трудом сдерживаясь, чтобы не отдать своим воинам команду «Руби!», медленно подбирая монгольские слова, сказал:
– Я – князь булгарский и большой друг великого хана Сартака. Я мог бы сказать слово, и хан от твоей сотни оставит лишь конские хвосты. Но мне дорого время, и я не хочу крови. Я приехал забрать у тебя полонянку, что привел ты из Руси.
Роман Федорович поманил взглядом Святослава. Сотник Хитур не признал бывшего раба в одетом по-княжески, сидящем на тонконогом жеребце отроке. Святослав показал рукой в сторону стоявшего чуть поодаль небольшого шатра.
– Там.
Сотник посмотрел в сторону жилища, указанного отроком, и несколько забеспокоился.
– Зачем тебе моя рабыня? Я купил ее, и теперь она мой скот!
– Я пришел забрать ее, – твердо произнес князь Роман. – Выбирай: или ты отдаешь женщину сам и я в благодарность возмещаю убыток; или я возьму рабыню силой, и тогда не великий хан, а я вырежу твою сотню.
Привлеченный приездом незнакомых всадников, из ближайших шатров и кибиток высыпал народ – мужчины, женщины, и даже кое у кого в ногах мелькали любопытные детские мордочки, но как только князь Роман пригрозил, мужчины исчезли и очень скоро вернулись с луками и мечами в руках.
Обстановка накалялась.
С двумя десятками булгарских воинов сотня монголов еще потягалась бы, но когда ставку окружило несколько сотен всадников, боевой настрой у Хитура угас, и он, хитро сощурив веки, заявил:
– Для меня слово друга великого хана – закон. Рабыню я тебе отдам. Только зачем тебе порченый товар. У меня много рабынь с Руси. Бери любую. А эта строптива. Я наказал ее.
– Мне нужна она!
– Бери.
Щелкнув пальцами, сотник подозвал здоровенного слугу и выплюнул через губу:
– Притащи рабыню!
Но Роман Федорович, спрыгнув с лошади, резко бросил:
– Я сам! – и стремительно направился к шатру. За ним, опережая его, метнулись Святослав и Роман.
Роман Федорович, со свету попав в темноту шатра, поначалу ничего не увидел, но по тому, как замерли внуки, понял – беда.
Цветана лежала на куче тряпья без одежды. Спина и ягодицы были иссечены и кровоточили. Молодая женщина дышала тяжело, с надрывом.
– Доченька, Цветанушка, как же это? – растерянно шептал князь Роман, поглаживая сноху по слипшимся от пота и крови волосам. – Не убереглась, птаха малая.
Он снял с себя плащ, осторожно завернул в него безвольное тело. Вышел из шатра.
– Диво! Князь рабу на руках носит, – усмехнулся сотник. – Ты обещал возместить ущерб, – напомнил Хитур.
– Товар порченый! – сквозь зубы прорычал Роман Федорович. Передав Цветану на руки Спирьке, наказал: – Вези осторожно. Святослав! Роман! – подозвал оторопевших от увиденного внуков. – Поезжайте с ним. Проводи, – кивнул он одному из воинов охраны.
Как только четверка всадников удалилась, князь повернулся к сотнику со словами:
– Сколько я тебе должен?
В вопросе князя Романа сотник уловил угрозу и потому, осклабившись, заявил:
– Бери так. Сам сказал, товар порченый.
– А за всех рабов с Руси сколько хочешь?
Вопрос булгарского князя сбил сотника с толку и усыпил бдительность. Торговаться он любил и умел.
– У меня два раба и двенадцать рабынь. За всех цена двух лошадей.
– Дорого просишь!
– Моя добыча, я и цену назначаю.
– А сколько всего в сотне полона?
– Немного. Шесть десятков. Но самые молодые, самые красивые рабыни у меня. Только эту, – кивнул он на шатер, в котором ранее находилась Цветана, – купил. С ней два крысеныша были. Плодовита. Думал, что много мне работников нарожает, да оказалась непокорна. Укусила, – показал сотник на завязанную тряпицей руку. – Зубы я ей выбил и поучил немного.
Роман Федорович скривил лицо, словно не Цветане, а ему этот оплывший жиром, разнеженный на солнце кабан выбил зубы, спокойно сказал стоявшим в напряженном ожидании воинам:
– Сотню посечь! – И уже не сдерживаясь, крикнул: – Всех! До последнего! А этого, – показал он на сотника, – разорвать лошадьми!
От стоянки сотника Хитура отошли не более чем на десяток верст. Погони Роман Федорович не боялся. Слишком дерзко, слишком близко к столице вырезана сотня. Женщины, что не попали под горячую руку, могут сказать лишь одно – нападавшими были булгары. Но булгарских отрядов по степи было немало. Два тумена булгарских улан постоянно находились вблизи ханской ставки. Сартак, боясь измены, доверял больше булгарам, чем монголам, и держал тумены под рукой.
Княжеский лекарь грек Симеон, которого Роман Федорович купил на невольничьем базаре в Каракоруме, обмыл раны, перевязал молодую женщину, дал питье.
– Женщина пришла в себя, но я дал ей настой мака. Она спит, – и чуть тише, чтобы не слышали Роман и Святослав, сидящие у постели матери, добавил: – Я осмотрел ее. У женщины сломаны два ребра. Если кости не повредили внутренние органы, то будет жить, а если… то только Бог знает, сколько ей отмерено.
– И ничем нельзя ей помочь? – с надеждой спросил Роман Федорович.
– Все, что мог, я сделал. Ей сейчас хорошо. Она спит и не чувствует боли, – и с сочувствием глядя на князя, сказал: – Не терзай себя понапрасну. Теперь все в руках Божиих. А спать она будет долго.
Наступило утро.
Прошел день.
Только поздним вечером Цветана открыла глаза. Она ничего не говорила. Не могла, лишь взглядом ласкала сыновей, благодарила за избавление Романа Федоровича. Слезы собирались в уголках ее глаз и сбегали струйками по щекам.
