Я достал из полевой сумки мои документы и протянул их полковнику. Вскрыв запечатанный сургучными печатями объёмистый пакет, он начал просматривать мои многочисленные характеристики и анкеты.
«А, да… С присвоением звания „референт дипломатической службы“, – читает полковник по документам. – „Тогда у нас для Вас много работы найдется. Где бы Вы хотели работать?“ „Там, где я могу принести больше пользы“ – отвечаю я.
«Ну, например, в Правовом отделе – издавать новые законы для Германии. Или в Отделе Политсоветника? Впрочем, это слишком скучно», – говорит полковник, не дожидаясь моего ответа. – «А что Вы скажете об Управлении Государственной Безопасности?» Отказ от столь почетного предложения равносилен признанию в собственной нелояльности или самоубийству. Но работа в тайной полиции меня мало прельщает, я уже вышел из возраста, когда увлекаются детективными романами.
Я щупаю почву в поисках благовидного отказа: «В чем будет заключаться работа, тов. полковник?» «В основном то же, что и в Сов. Союзе. Без работы сидеть не будете. Скорее наоборот».
Не знаю, понял ли полковник свою собственную игру слов или это получилось у него непроизвольно. Во всяком случае, «сидёть наоборот» – это довольно частое явление среди работников МВД. Лучше уж не «сажать» и не «сидёть», думаю я и отвечаю:
«Тов. полковник, если Вы спрашиваете о моём желании, то я думаю, что рациональнее всего было бы использовать меня в области промышленности. В моей гражданской специальности, я – инженер».
«Это нам тоже нужно. Посмотрим, что у нас есть подходящее для Вас».
Полковник роется в списках штатного состава, потом снимает трубку телефона: «Товарищ генерал? Извините, что я беспокою Вас».
Полковник выпрямляет спину и оттягивает назад (плечи, как будто стоит перед невидимым генералом. Зачитав ему данные из моего личного дела, он заканчивает: «Так, прикажете представить его Вам сейчас? Слушаюсь!» Затем, обращаясь ко мне, он говорит: «Ну, вот. Пойдемте. Я представлю Вас заместителю Главноначальствующего по Экономическим Вопросам».
Таким образом, на второй день моего пребывания в Карлсхорсте я очутился в кабинете генерала Шабалина.
Огромная, выстланная коврами, комната. Спиной к окнам – письменный стол, величиной с футбольное поле. К этому столу, в форме буквы Т, прислонен второй длинный стол, покрытый красным сукном: неотъемлемая принадлежность кабинетов крупного начальства, место для конференций.
За столом седая голова. Квадратное энергичное лицо. Глубоко запавшие серые глаза. Тип волевого исполнителя, но не интеллигента.
Под генеральскими погонами, на темно-зеленом кителе незначительное число орденских лент, но зато на правой стороне груди – красный с золотом значок в виде флажка: «Член ЦК ВКП(б)». Итак, не боевой генерал, а старый партработник.
Генерал не торопясь изучает моё личное дело, время от времени трёт нос и покуривает сигарету, как будто меня нет в комнате.
«А Вы того… надежны?» – спрашивает он неожиданно и сдвигает очки на лоб, чтобы лучше рассмотреть меня.
«Как жена Цезаря, тов. генерал», – отвечаю я.
«Говорите по-русски. Я загадок не люблю», – генерал опускает очки со лба и снова углубляется в изучение моего личного дела.
«Так, а почему Вы до сих опор не член партии?» – спрашивает он, не поднимая глаз от бумаг.
«Ага, вот и значок заговорил», – думаю я про себя вслух и отвечаю: «Не чувствую ещё себя достаточно подкованным, товарищ генерал».
«Старая интеллигентская отговорка. Когда же Вы почувствуете себя подкованным?» – раздаётся голос из-за письменного стола.
Я отвечаю сугубо партийным трафаретом: «Беспартийный большевик, тов. генерал». Во всех щекотливых случаях самый лучший выход – это отгородиться каким-либо сталинским крылатым словцом. Такие формулировки не дискутируются и не вызывают дальнейших вопросов.
«Вы имеете какое-либо представление о Вашей будущей работе здесь?» следует очередной вопрос.
«Постольку, поскольку это касается промышленности, тов. генерал».
«Одного знания промышленности здесь мало. Имеете Вы допуск к секретной работе?» «Все выпускники нашей Академии автоматически получают этот допуск».
«Где Вы получили допуск»?
«ГУК РККА (Главное Управление Кадров Красной Армии.) и Иностранный Отдел ЦК ВКП(б)».
Эти слова производят впечатление на генерала. Он сверяется с документами, спрашивает о моей предыдущей работе в промышленности и службе в Красной Армии.
Затем, по-видимому, удовлетворённый и приняв положительное решение, он говорит: «Вы будете работать со мной в Контрольном Совете. Хорошо, что вы знаете языки. Специалисты у меня ничего не понимают в языках, а переводчики не понимают специальных вопросов».
После этого генерал начинает первый инструктаж.
«Вы никогда не работали заграницей? Нет. Вы должны наперед, раз и навсегда, запомнить, что все Ваши будущие сотрудники в Контрольном Совете – это агенты капиталистических разведок. Никаких личных знакомств, никаких личных разговоров.
Я думаю, что Вы знаете это, но всё-таки напоминаю Вам. Меньше говорите, больше слушайте. Кто много разговаривает, тому мы язык с корнем вырываем. Нам стены все докладывают. Не забывайте об этом».
Он подкрепляет свое отеческое наставление многозначительным взглядом. Я выражаю полное согласие. Про себя я думаю: «Однако, лексикон характерный. Видно у генерала в прошлом богатый опыт работы в МВД».
«Вполне возможно, что Вас попытаются завербовать для работы в какой-либо иностранной разведке. Что Вы будете делать в этом случае?» – спрашивает генерал.
«Я соглашусь», – отвечаю я. «Предварительно хорошенько поторговавшись и создав реальные условия».
«Ну, а потом?»
«Потом я докладываю об этом моему начальству. В данном случае Вам».
«Вы в карты играете?» – спрашивает генерал дальше.
«Нет».
«Пьёте?»
«В пределах дозволенного».
«Ну, это растяжимое понятие. Как насчёт женщин?» «Холост».
«Посмотреть на Вас, майор, так прямо Иисус Христос», – генерал глубоко вдыхает синий дым сигареты, задумчиво выпускает дым в сторону. – «Плохо, что Вы не женаты».
Его слова понятны мне лучше, чем он думает. В Академии существовал строгий закон: холостых на работу заграницу не посылали. Оккупированные страны, правда, в счёт не шли.
Очень часто отдельные офицеры среди учебного года вызывались к Начальнику Академии, получали приказ об откомандировании на работу заграницу и приказ зарегистрировать брак. Это было обычным явлением и люди, предвидящие возможность посылки заграницу, уже заранее подбирали себе кандидатов в супруги и… заложники.
«Так вот, майор», – заканчивает генерал. «Будьте осторожны с этими молодчиками в Контрольном Совете. Здесь Вы на передовой линии послевоенного фронта. Теперь идите и познакомьтесь с моим старшим адъютантом».
Когда я берусь за ручку обитой войлоком и клеенкой двери, генерал спрашивает меня вдогонку: «Как Вы попали в эту Академию?» Он в первый раз позволяет себе слегка улыбнуться, показывая, что это вопрос личного порядка.
Я чувствую, что генерала это интересует больше, чем он старается показать. «Может специально подослали», – думает генерал про себя. – «Потом ещё нарвешься на неприятности».
Я отвечаю, что в Академию я попал в порядке фронтового набора. Это удовлетворяет генерала и он отпускает меня. Я выхожу из кабинета в приёмную, где за столом сидит человек в форме майора.
Старший адъютант генерала читает на моём лице положительный исход аудиенции и протягивает мне руку: «Майор Кузнецов». После непродолжительной беседы я спрашиваю адъютанта, что представляет из себя работа в аппарате генерала.
«Моя работа – это давить стул до трёх часов ночи вместе с хозяином, а Ваша работа – сами увидите», – отвечает майор Кузнецов с усмешкой.
Вскоре я имел первую возможность познакомиться с работой аппарата заместителя Главноначальствующего СВА. При этом мне невольно вспомнился инструктаж генерала о необходимости бдительности при контакте с союзниками.
Однажды утром дверь генеральского кабинета стремительно распахнулась и из неё выбежал шустрый маленький человек в форме майора: «Товарищ Климов, генерал просит Вас на минутку к себе». В манере маленького майора было нечто, обычно характеризующее человека, привыкшего к аккуратной работе.
Генерал взял из рук незнакомого майора папку с документами и протянул её мне: «Разберитесь в этих бумагах. Возьмите машинистку, имеющую допуск к секретной работе, и продиктуйте ей содержание материала. Работать в помещении Секретной Части. Копирку не выбрасывать, а сдать после работы. Когда кончите – доложите мне».
В приемной я на ходу спросил у адъютанта: «Что это за майор?» «Майор Филин. Работает в „Тэглихе Рундшау“, – ответил тот.
Запершись в комнате Секретной Части, я начал разбираться в папке с документами. Часть листков была напечатана по-английски, часть по-немецки. Какие-то таблицы, столбики цифр. Впереди приложен листок, напечатанный по-русски. В углу красный гриф «Секретно». Неизвестный осведомитель докладывает:
