редко заглядывают гости, да и сам я, с тех пор как год назад умерла моя жена Аманда, не стремлюсь к общению с миром, лежащим за стенами моего замка.
Ричард отозвался на это мгновенно, энергично и совсем не так, как надеялся Сен-Клер:
— А я уверен — вам нечего здесь киснуть! Ничто не держит вас в этой норе, так почему бы не выбраться из неё, не вернуться снова в большой мир? По правде сказать, ради этого я и нагрянул сюда нынче ночью.
Произнеся эти зловещие слова, герцог умолк, катая хлебный шарик между большим и указательным пальцами и задумчиво глядя в ревущий в огромном очаге огонь. Когда он заговорил снова, его слова удивили старшего собеседника:
— Я не слышал о смерти вашей жены. Я знаю, как много она для вас значила, и, должно быть, её кончина была для вас сильным ударом. Это вполне объясняет отсутствие интереса к миру, лежащему, как вы сказали, за стенами вашего замка. Что ж, может, не стоит больше об этом говорить.
Ричард встал, снял кожаную безрукавку и кинул на кресло, где уже лежали заляпанные грязью дорожные плащи.
Поманив пальцем Эктора, хозяин дома указал ему на одежду, и управитель мигом её забрал.
— Мой сеньор, скоро будут готовы ваши покои, где вы сможете отдохнуть в уюте и тепле. А тем временем слуги вычистят и высушат ваши плащи.
Ричард хмыкнул и лениво проводил взглядом Эктора, который вышел из холла, держа в охапке безрукавку и два тяжёлых плаща.
Когда за управителем закрылась дверь, Ричард подтащил своё кресло поближе к ревущему огню и уселся снова, вытянув ноги к пламени. Его золотистая борода покоилась на груди, нижняя губа задумчиво выпятилась, пальцы рассеянно поглаживали вышитый золотом на левой стороне рубахи личный герб — золотого льва, стоящего на задних лапах на фоне кроваво-красного гербового щита. Молчание затянулось, и, когда стало ясно, что герцог не собирается его нарушать, Сен-Клер деликатно кашлянул. Мысленно отогнав возникшие у него недобрые предчувствия, старый рыцарь заговорил сам — негромко, едва заглушая потрескивание огня:
— Мой сеньор, вы, кажется, начали говорить о том, что приехали сюда, чтобы побудить меня нарушить уединение. Позвольте поинтересоваться, что именно вы имели в виду?
Ричард поднял глаза, и стало ясно, что он с трудом борется со сном. Однако вопрос заставил герцога выпрямиться и откашляться.
— Я имел в виду то, что вы, старина, мне нужны, — промолвил он, глядя на Сен-Клера, сидевшего напротив Сабле. — Я хочу, чтобы вы сопровождали меня.
Услышав эти слова, Анри с трудом подавил смятение. Сделав вид, что не понял, он переспросил:
— Сеньор хочет, чтобы я сопровождал его в поездке по Анжу?
— Нет, чёрт возьми! В походе в Святую землю.
Ричард бросил на Сен-Клера раздражённый взгляд, но, вспомнив, что старый рыцарь отрешился от мирских дел, смягчился и пояснил:
— Последние несколько месяцев я поддерживаю связь с новым Папой, Климентом. Похоже, за последнее время у нас сменилась уйма пап. Урбан Третий умер в декабре позапрошлого года, Григорий Восьмой правил всего каких-то два месяца, до марта прошлого года... А нынешнему, Клименту, даром что он и года не пробыл на своём посту, не терпится продолжить войну... Вы, наверное, слышали, что в январе прошлого года мой отец дал обязательство Григорию вернуть Иерусалимское королевство и Истинный Крест?
Сен-Клер, удивлённо распахнув глаза, покачал головой.
— Нет, мой господин, боюсь, я об этом не слышал. А если бы и слышал, новость едва ли запомнилась бы мне в дни скорби. Моя жена умерла спустя несколько недель после кончины Папы Урбана.
Ричард пристально посмотрел на собеседника и быстро кивнул.
— Так вот, Генрих дал обет Папе Григорию примерно за месяц до того, как мы узнали о смерти этого Папы. По правде говоря, отец принёс обет не лично Григорию, так как тот отсутствовал, а архиепископу Иосии Тирскому. Дело было в Тире, единственном оплоте, оставшемся у христиан в Святой земле. В общем, мой старик обязал всех нас вести эту войну: и Филиппа, и меня, хотя меня там даже не было. Но вас это не должно удивлять, поскольку вы знаете отца и знаете меня. Старому льву моё отсутствие ничуть не помешало осуществить своё отцовское право распорядиться моей жизнью во имя папского дела.
Сен-Клер делал вид, что всё это его интересует, поскольку чувствовал: его неведение раздражает Ричарда, вынужденного пересказывать общеизвестные, как казалось герцогу, вещи. Плантагенет снова шумно откашлялся и продолжил:
— Так вот, похоже, всё уже оговорено. Французские новобранцы будут носить красные кресты на белых плащах, англичане — белые на красных, а фламандцы — зелёные... вроде бы на белом. Полагаю, весьма живописно и внушительно. Мы все согласились выступить в следующем году, но мой отец, конечно, не собирается никуда отправляться. Это просто уловка, чтобы спровадить меня за море и тем временем подготовить все для передачи английского трона моему никчёмному братцу Иоанну. Вот увидите, когда наступит время собираться под знамёна, Генрих сошлётся на слабость, недуги и старость. Зато нынешний Папа Климент — человек далеко не глупый, это ясно. Епископы держат его в курсе всего происходящего здесь и в Англии, и Папа прекрасно знает, что я ни за что не уступлю корону своему брату-недоумку. Папа готов поддержать мои притязания по той простой причине, что я ему нужен. Климент желает, чтобы я, от имени матери-церкви в Иерусалиме, возглавил новое объединённое христианское ополчение, которое отвоюет у неверных Иерусалимское королевство. Если бы Папа желал только этого, я не был бы впечатлён, потому что в любом случае намеревался стать во главе войска, с тех пор как прослышал о продолжении войны. Но ещё до кончины Григория в планы вмешался германский император Барбаросса. Барбаросса поклялся собрать армию тевтонов численностью более двухсот тысяч человек, что, конечно, чертовски переполошило весь Рим. Ни Климент, ни его кардиналы совершенно не желают, чтобы Святая Римская церковь была чем-то обязана кайзеру Барбароссе и его Священной Римской империи, а тем более
