— Что это он опять говорит? Какого Ллойда? — снова отвлек меня от следования за текстом поэмы уже знакомый мне голос и, с усилием открыв глаза, я увидел высоко над собой круглолицего человека в светло-синей морской униформе с нашивками капитана 1-го ранга.
— Английская страховая компания «Ллойд», ежегодно издающая списки судов морского торгового флота всех стран с указанием порта приписки, — пояснил откуда-то сбоку невидимый мне собеседник и, с трудом повернув голову, я увидел человека в белом халате. — Ну, вот он и открыл глаза! — с облегчением произнес доктор и, повернувшись к капитану, победно произнес: — Что я вам говорил? А?
— Слава Богу! — с облегчением вздохнул тот и благодарно тронул доктора за плечо. — Спасибо, Алексей Борисович. Теперь я могу спокойно заниматься своим делом… Пойду сообщу эту новость Колесникову, а то он, бедный, испереживался весь…
Он с довольным выражением лица вышел за двери, и мы остались в каюте вдвоем с доктором.
— Все идет просто замечательно, — скорее сам себе, чем мне, говорил моложавый корабельный врач, набирая в шприц какой-то бесцветной жидкости. — Теперь я вас быстро поставлю на ноги. Но для начала надо хорошо поспать. Так что мы сделаем один небольшой укольчик, — и я почувствовал, как с комариным укусом в мое предплечье вонзилась тонкая игла шприца и вслед за этим меня окутал долгий умиротворяющий, как волшебная сказка, сон…
Я опять оказался на дне море, а передо мной лежал разрушающийся мертвый город: развалины зданий с обвалившимися крышами, обрушившимися стенами; руины храмов с осевшими арками, с колоннами, поверженными на землю, но не утратившими солидных пропорций тосканской архитектуры. Вдали — виднелись гигантские остовы водопровода; у подножия вулкана, занесенные илом, останки Акрополя, предвосхитившего Парфенон; а далее — следы набережной, приметы морского порта, служившего убежищем для торговых судов и военных трирем. А ещё дальше — длинные ряды рухнувших зданий, пустынные провалы бывших улиц — новая Помпея, скрытая под водой!
«Где я? — хотелось спросить мне. — Что это за город?»
И чья-то невидимая рука, подняв со дна кусок мелового камня, начертала на черной базальтовой стене: «АТЛАНТИДА».
Словно молния пронзила мысль. Атлантида! Древняя Меропида Теопомпа! Атлантида Платона! Материк, существование которого оспаривали Ориген, Профирий, Ямблих, Мальтбрён, Гумбольдт, относя историю его исчезновения в область легенд! Но его существование признавали Посидоний, Плиний, Тертуллиан, Бюффон… И вот она лежала перед моими глазами со всеми свидетельствами постигшей её катастрофы! Так вот он, этот исчезнувший материк, о котором известно было лишь то, что он находился вне Европы, вне Азии, вне Ливии, по ту сторону Геркулесовых столбов, и что жило там могущественное племя атлантов, с которыми древние греки вели свои первые войны. Атланты обитали на материке, который был больше Африки и Азии, вместе взятых. Власть их распространялась даже на Египет. Но прошли века, потопы и землетрясения обрушились на нашу планету, и Атлантида была стерта с лица земли. Только вершины её самых высоких гор — Мадейры, а также Азорские и Канарские острова да острова Зеленого Мыса видны и поныне…
Все это прозвучало в моем сознании с такой отчетливой ясностью, словно бы кто-то незримый прочитал мне эти строки над самым моим ухом или же вложил мне эту информацию прямо в мозг.
Долго ли длился этот сон, я не знаю, но когда я наконец окончательно открыл глаза, то увидел сидящего на табурете рядом с моей постелью молодого светловолосого парня, словно бы озаренного изнутри каким-то электрическим сиянием, то и дело растягивавшим его губы в улыбке, который, заметив, что я очнулся, ещё более радостно встрепенулся и со совсем уж счастливой улыбкой подался мне навстречу.
— Ну? Как ты?
— Ничего, — прошептал я, чувствуя, что мои губы пересохли, как оставленное на ночь на столе пирожное и, помогая себе объясниться жестом руки, попросил: — Пить.
— Сейчас, браток, одну секунду! — он вскочил с места и через мгновение подал мне целую кружку воды, которую я тут же, не отрываясь, выпил, так что аж голова закружилась, как когда-то в гостинице от спирта.
— Порядок? — не стряхивая с лица свою чудесную улыбку, с надеждой спросил он.
— Нормально.
— Ну, слава Тебе, Господи! — радостно осенил он себя крестом. — А то я уже боюсь Лячину на глаза попадаться!
— Лячину? — вздрогнул я. — Геннадию Петровичу?
— Д-да, так зовут нашего командира….
— А тебя?
— Меня? Дмитрий… То есть — Дмитрий Романович Колесников. Капитан-лейтенант, командир турбинного отсека.
— Седьмого?
— Ну да.
— А ваша лодка? Она называется…
— «Курск». Или — К-141, если по номеру.
— Да, да, верно… К-141. Хотя… То, что вы все уже в Раю, это мне понятно, вы ведь все — герои. Но я-то — заслуживаю совсем другого места! Почему же я оказался здесь, вместе с вами?..
— Ну-у, — замялся Колесников, явно в затруднении от необходимости подыскивания слов для объяснения. — Это… Это пока ещё не Рай, и ты, к счастью, живой и находишься не на небесах, а на действующей подводной лодке. И она тоже называется «Курск», понимаешь?
— Но она же погибла! Со всем экипажем! Или я сошел с ума?
— Да нет. Все верно, к сожалению. Погибла. Одна… А другая, с точно таким же названием…
Он вынул из кармана платок и вытер им выступивший от напряжения пот на лбу.
— Ты извини, пожалуйста, но я не могу тебе всего рассказать, это государственная тайна. Поговори об этом при встрече с нашим командиром.
— С Лячиным? — не без саркастического оттенка уточнил я.
— Да, — твердым голосом подтвердил он. — С Геннадием Петровичем.
— Ну хорошо, — прошептал я и закрыл глаза, чувствуя, как в голове сгущается холодная пугающая темнота. Да и, наверное, было бы странно, если бы от подобного не поехала крыша. Колесников, «Курск», капитан Лячин… Может быть, я все ещё нахожусь в бреду, и все это — только продолжение бесконечной поэмы рыжеволосого поэта Уродского?..
По-видимому, я на какое-то время снова то ли заснул, то ли потерял сознание, потому что, когда опять открыл глаза, рядом с моей кроватью сидел уже не капитан-лейтенант Колесников, а тот, кого он называл командиром «Курска» Геннадием Петровичем Лячиным. Это был крупный, прямо-таки богатырски сложенный мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти на вид (хотя большинство подводников, насколько я уже мог судить, выглядело обычно лет на пять — десять старше своего настоящего возраста), с большими залысинами у лба и грустными серыми глазами.
— Ну, привет, — улыбнулся он. — Заставил ты нас поволноваться, ничего не скажешь! Почти четверо суток без сознания. И при этом все какие-то стихи бормотал… Кого это ты штудировал?
— Бродского… Иосифа.
— Он что — действительно такой гениальный поэт, как о том говорят?
— Да как вам сказать… Я думаю, что даже у самого никудышного автора можно найти несколько строчек, которые соответствуют или твоему внутреннему состоянию, или данному моменту истории.
— Например? — вскинул брови каперанг.
— Из Бродского? Ну вот хотя бы такое четверостишие. Я как раз недавно наткнулся на него в «Избранном»:
«…Мне — бифштекс по-режиссерски».
«…Бурлаки в Североморске
тянут крейсер бечевой,
исхудав от лучевой…»
— Кх-гм! — подозрительно сощурив глаза, прокашлялся собеседник. — И чем же это соответствует текущему моменту?
— Ну-у… Вспыхнувшим сегодня вниманием к Североморску. А также характеристикой уровня состояния нашего флота… Наверное. Тут ведь все затушевано иронией.
— Не надо смеяться над нашим флотом. У него вполне соответствующий уровень, и я надеюсь, что скоро ты сможешь в этом и сам убедиться.
— Вы меня специально для этого и увезли с собой?
— Получается, что так. Зачем-то же Бог да послал тебя на нашу голову.
— Если о чьей-то голове и можно говорить, то скорее о моей, — потрогал я стягивающую мой лоб повязку.
— Да, да, извини. Это Колесников перестарался…
— Колесникова месяц назад похоронили. Вдова осталась.
— Я знаю об этом. И Олю знаю. И настоящего Лячина. Но так пока надо, поверь мне…
Я видел, что он крепко мучит себя, решая, посвящать или не посвящать меня в эту странную игру. Но и мне было тоже непросто принять её правила без объяснения сути.
Не смел раскрыть эту тайну без санкции командира лодки и псевдо-Колесников.
— Насчет имени я не вру — меня правда зовут Дмитрием, — убеждал меня он. — А об остальном пока не спрашивай. Командир сейчас думает над этим.
— Ну скажи хоть, на фига вы меня с собой взяли! — приставал я.
— А что с тобой было делать? — вскипел он. — С минуты на минуту над бухтой мог появиться вертолет с Клебановым и всякой московской сволочью, так что лодке нужно было срочно уходить под воду! Не бросать же нам было тебя на берегу без сознания? За камнями у нас была спрятана резиновая лодка, и мы подумали: возьмем тебя к себе на борт, доктор сделает перевязку, а потом мы тебя опять высадим… А тут оказалось, что надо срочно двигаться к Хоконсверну…
