— Казаки, каша готова, пошли есть.
Но ни один не поднимается. «Это чё? — думает он, — просили, а не идут?» Позвал ещё раз. И опять словно не слышат. Взяло тут Андрея за живое. Он им кричит:
— Не хотите, чёрт с вами! Сам буду есть!
Загудело тут казачество:
— Это наш! Это наш!
Атаман расправил усы:
— Если всё спрашивать, так пусть скажет главную казацкую заповедь.
И он пальцем подозвал Андрея. Тот подошёл:
— Веруешь ли в Бога?
— Верую.
— И в Богородицу веруешь?
— И в Богородицу верую.
— А ну перекрестись!
Андрей крестится.
— Ну, ступай, казак, выбирай себе курень!
Казаки криками поддержали атамана.
И Андрей стал полноправным жителем казацкой слободы, получив право на казацкую одежду, которую ему тут же вручил дьяк: широкие шаровары на учкуре, бешмет до колен, суконный чекмень, меховую шапку с клиновым тумаком да чёботы.
— Скидай свои лохуны, — сказал дьяк, — да будь истым казаком.
А с обеда казаки загуляли. Удачный поход надо обмыть. С радости. А неудачный? Тоже. Только с горя. Асаф потирает руки. Наконец-то его кабачок ожил! В один из таких загульных дней к скучавшему за столиком Еремею, только не атаману, пропившему всё, кроме шаровар, подсел Хист.
— Что, Ерёмушка, выпить охота? — спросил он, подзывая кабатчика.
Казак тоскующими глазами и с пересохшим ртом недоверчиво поглядел на Хиста.
— А, это ты, — он усмехнулся, поведя широченными плечами, — ловко у тя тогдать бабу увели. Ха! Ха!
— Это не у меня, а у тя, — Хист заискивающе улыбнулся.
Подошёл кабатчик и вопросительно посмотрел на Хиста. Ерёму он знал и знал другое — тот пропился в доску.
— Медовухи, браги? — спросил кабатчик.
Хист посмотрел на Еремея. Тот, блаженно улыбаясь, торопливо сказал:
— Браги, браги.
— Две, — и Хист кивнул на Ерёму.
— Закуски? — допытывался служака.
Хист опять посмотрел на Ерёму. Тот кивнул.
— Неси!
Первый штоф Ерёма выпил, не отрываясь.
— Ухх! — вырвалось у него. — Хорошо, — гладя грудь, произнёс он, выбирая глазами, какой кусок мяса взять.
Хист пил маленькими глотками, не торопясь, тщательно что-то обдумывая. Настроение у Ерёмы поднялось.
Хист пододвинул к нему вторую братину. Потом, хитро прищурив глаз, спросил:
— Хошь отомстить тому? — Хист поднял свою недопитую братину и призвал сделать то же Ерёму.
Тот охотно согласился. Отглотнув браги, Ерёма посмотрел на Хиста.
— А ты его знашь?
Тот кивнул. Ерёма о чём-то задумался.
— Что, боисся? — подковырнул Хист.
— Я? Да ты знаешь, кто я? — он ударил кулачищем себя в грудь. — Ты покажи мне этого гнуса, да я его...
— Ладно, ладно, — стал успокаивать его Хист.
Потом, заметив служку, крикнул:
— Ещё браги!
Ерёма поощрительно улыбнулся:
— Настоящий друзек! — и ударил того по плечу.
Хист был крепок, но еле выдержал его дружеское рукоприкладство. Служка принёс новые братины.
— Эй, — Хист схватил его за руку, — скажи своему хозяину, чтобы подошёл к нам. Вскоре Асаф явился. Хист вытащил из-за пояса кису, открыл её, взял две тини и положил перед Асафом.
— Прикажи принести его, — он кивнул на Ерёму, — гунью.
Ерёма растаял, как снег на огне. И бросился к нему целоваться, приговаривая:
— Ты — настоящий друзек!
Брага свалила их на середине площади. Проснулись они на следующий день, когда солнце поднялось на самый верх.
Ерёма открыл один глаз, потом второй. Над ним висело голубое, чистое небо да яркое солнце, заставив его зажмуриться. Поводив руками вокруг себя, он нащупал только жёсткую травушку.
Казак поднялся и увидел, что его соседом по ночлегу был Хист.
— Хист! — воскликнул он.
— Ты настоящий друзек! Айда к Асафу.
Обнявшись, они пошли не совсем твёрдыми шагами в направлении Асафова заведения.
Тем временем атаман с есаулами тревожно смотрели в степь.
— Сухо, ой сухо! — сказал атаман, поглядывая на Курбата.
— Сухо, — подтвердил и тот, — болото надоть проверить, — добавил он.
Атаман понял намёк старого казака. Повысохшие болота уже не спасали их. Осторожно, кивнув есаулам и пожав на прощание плечо Курбата, атаман с помощниками покинул поляну.
Семён повёл их на болото. Опасения Курбата подтвердились. Почти везде по нему можно было спокойно проехать. Атаман приказал есаулам усилить бекеты.
Он позаботился не зря. Через несколько дней на отдалённом кургане вспыхнул тревожный огонёк. Он оказался не одинок. По сегменту, один за другим, вспыхивали костры, объявляя о грозной опасности.
Вскоре загудел церковный колокол и ударил набат. Атаман плохо спал последние ночи в предчувствии чего-то страшного. Первый же удар колокола поднял его на ноги. У хорошего казака всё под рукой. Он готов в любой момент к бою. Ещё ноги не коснулись пола, а шаровары уже на них. Тут не до сапог. Сгодятся и чевяки. На плечи — бешмет, на голову — папаху. В одной руке сабля, в другой — чекан. И он мчится на майдан.
Пока атаман один. Луна, круглая, как блюдо, освещала майдан, по которому скользили людские тени. И вот уже вокруг атамана Курбат, Зое им, другие старые казаки. У каждого вопрос: что случилось? Но кто ответит? Разве колокол, продолжавший тревожно гудеть! Подбегают есаулы. Казаков же пока почти нет. Атаман начинает нервничать, отправляет есаулов по своим куреням. Наконец майдан заполняется. Ждут первых сигнальщиков. Хотя всем и без того ясно.
Вот слышится конский топот, и на майдан врывается всадник.
— Татары! — завопил он.
Эта весть никого не удивила, все догадывались и без него. Никто не спрашивал: много ли их. Все знают, что помалу они не ходят. Знают и другое: это — вой на вой.
Теперь слово за атаманом, где он решит встретить зальяна: скрыться за надолбой или выйти навстречу. Многие желали выйти в чистое поле. Атаман приказал выкатывать все имеющиеся повозки, кошевы, рубить лес. И всё пришло в движение. Ещё не успело наступить утро, как первая линия обороны была готова. За ней уже стояли лучники, готовые к бою.
На горизонте показалась чёрная, зловещая полоса. Она росла на глазах, превращаясь в коней и людей, которые, безумно крича, мчались на них. Эта, казалось, весьма ненадёжная защита в виде повозок затормозила их атаку. Кони, ломая ноги, валились наземь, мешая атакующим. Стрелки же их успешно обстреливали. Но задние напирали и напирали. Кое-где получились разрывы от сдвинутых повозок. Закипела рубка.
Ерёма с Андреем бились почти рядом. Ерёма, держа в руках увесистую дубинку с набалдашником, одним ударом сбивал по несколько человек. Нещадно рубился и Андрей. Татары изменили тактику. Теперь они старались ввязаться в рукопашную, спрыгивая с коней. Андрей увидел, как какой-то татарин прыгнул на спину Ерёмы и старался схватить его за горло. Нож, брошенный Андреем, попал татарину в спину, и он, разжав руки, сполз на землю.
Ничего не добившись, татары откатились назад. Но все знали, что они вернутся. Не для того они пришли сода, чтобы при первых трудностях отступать.
— Эх, степу бы поджечь, — вздохнул кто-то.
Другой возразил:
— Ветрило не то. Задохнёмся.
Да, ветер был восточный и дул прямо на них.
О том, что началась новая атака, они почувствовали по тому гулу, который доносился до них. Задрожала земля. Все поняли: идут главные силы.
— Друзеки! Постоим за веру нашу Христову! — раздался зычный голос атамана.
— Постоим, батька! — был дружный ответ.
И сеча началась. Казаки стояли насмерть. Сдвинуть их было невозможно. Тогда татары решили взять их в клещи. Отступать в город? Но разве там отсидишься, если у них такая силища. Эх, прощай жизнь, принимай, Господи, души грешные.
Но Господь подал им помощь. Вернулся к ним багмут. Но кто заметит это в пылу битвы? Заметили. Андрей видел несущегося на него копьеносца. Кажется, ещё мгновение — и его копьё пронзит казака. Но он увернулся и успел схватить копьё. Да так дёрнуть, что изо всех сил сжимавший оружие татарин вылетел из седла. Мгновение — и казак на его лошади.
— Куда он её настёгивает? Неуж отладчик? — промелькнуло в голове Ерёмы после очередного удара его булавы.
А татарин жмёт! Ох жмёт! Задрожали казацкие ряды. Вот-вот могут побежать. А тогда — смерть. «Господи, услышь! Спаси!» — говорят казацкие таза. И всё же по шажочку, но сдвигаются казаки. Вот отступил и Ерёма. За ним и Марко. Атамана обкладывают со всех сторон.
— Но уж нет! Мы своего атамана не отдадим. Казаки, атаман в беде! — кричит кто-то.
Двинуло казачество. Да так, что задрожал противник. Спасли атамана. Но надолго ли? Кто-то посылает всё новые и новые силы. Нет, видать, глухо небо к их молитвам.
И вдруг: что такое? Ослабевает напор. Татар словно подменили. Почему-то они разворачивают коней и устремляются на юг. А! Их догоняет пламя! Кто-то поджёг степь! Огонь забушевал с невидимой силой. Ветер рвёт пламя на куски, которые, перелетая через татарские головы, зажигают траву впереди их. Вот уже в безумии носятся по степи пылающие факелы. Огонь пляшет везде. И спереди, и сзади, с боков. Никуда от него не деться. Ну как не отблагодарить Царицу Небесную за её бесценный подарок — преподнесённую на его пути спасительную музгу? Андрей прямо с коня прыгает в воду. А чуть дальше промчавшаяся лошадь вспыхивает от взметнувшегося пламени.
