– То я скажу, что интересуюсь здоровьем моего телохранителя. Совершенно невинно. – Она улыбнулась. – И пожалуйста, перестань называть меня хозяйкой. Мы одни. Наверное, в последний раз. Как только будет решен вопрос в сенате, я выйду замуж за племянника Помпея. Через несколько дней дядя устраивает обед, чтобы отпраздновать свой успех и мою свадьбу.
– Так скоро? Я думал, свадьба будет в конце лета.
– Сначала так и решили, но Помпей попросил ускорить. Дядя считает, что он хочет быть уверен в надежности их союза.
«Как горько это слышать», – подумал Марк.
– А как насчет твоих планов взять меня с собой телохранителем?
Порция покачала головой:
– Дядя не отпустит тебя.
– Ты спрашивала его?
– Я просила. Он сказал, что ты слишком ценный для него. – Она улыбнулась через силу. – Кажется, я не единственная, кто ценит тебя.
Марк вздохнул. Он так и думал. Все теперь зависит от того, завоюет ли он расположение Цезаря. Но Марку будет не хватать дружбы его племянницы.
У Порции задрожал подбородок.
– Похоже, я должна проститься со всем, что я знала, и с тобой тоже. Но я перед тобой в неоплатном долгу. Ты спас мне жизнь.
– Я спас жизнь нам обоим, – улыбнулся в ответ Марк.
Несколько мгновений Порция смотрела на него, потом наклонилась и поцеловала.
– Я никогда тебя не забуду, Марк.
Марк поднял руку, чтобы она не сказала лишнего.
– А я не забуду тебя. Прощай, Порция.
Она улыбнулась, повернулась и вышла из комнаты. Марк слышал, как удаляются ее шаги, и в доме снова стало тихо. Остались только отдаленные голоса других рабов, переговаривающихся во время работы в саду на фоне приглушенного шума города. Марк снова откинулся на спину и уставился в потолок. На сердце его лег еще один груз. Несмотря на все свои тренировки, Марк вдруг ощутил такое горе, какого раньше не знал. Он осознал, что есть кое-что хуже, чем страх, хуже, чем ужас перед противником в бою, хуже, чем быть человеком, за которым гонится по улицам Рима кровожадная банда, и это – понимание того, что ты один на целом свете.
Повернувшись на бок, он свернулся клубком, не в силах больше бороться с горем, которое уже давно накапливалось в нем.
– По крайней мере, в этом я не буду один, – уверенно заявил Цезарь, когда они отправились в сенат из дома в Субуре.
Впереди Цезаря шли десять человек Феста, вокруг него – двенадцать ликторов, почетная охрана консула. Еще десять телохранителей шагали сзади. Рядом с ним шли Фест и Марк, оба вооруженные до зубов спрятанным оружием. Луп шел в нескольких шагах позади своего хозяина, неся свою сумку.
Марк решил, что при таких обстоятельствах ни один убийца не преуспеет в попытке убить Цезаря. Несмотря на это, Марку было неуютно. Он плохо спал, расстроенный новостью, которую принесла Порция, и страхом, что Цезарь узнает секрет его клейма. Правда, с тех пор об этом никто не вспоминал, и Марк молил богов, чтобы Цезарь не придал клейму слишком важного значения и не захотел узнать больше.
Небольшая процессия прошествовала по узким улицам Субуры и вышла на Форум. Было позднее утро, и в центре города было полно народу. Большинство делали покупки с прилавков вдоль главных улиц с общественными зданиями, но было немало и таких, что стояли группами, глазея на прохожих, переговариваясь и обмениваясь шутками. Марк невольно задумался, сколько из них принадлежит к враждебным бандам и сколько пришли, просто чтобы посмотреть на драку.
Самая большая толпа собралась вокруг Дома сената, и здесь царила атмосфера ожидания, когда Цезарь и его люди подошли к ступеням лестницы. Марк должен был наблюдать за левой стороной, Фест – за правой. По лицам, окружавшим Цезаря и его свиту, ничего нельзя было определить. Как всегда, большинство людей приветствовали его, размахивая руками. Но другие свистели и потрясали кулаками. Марк пристально следил за тем, не блеснет ли где лезвие.
Толпа замедлила продвижение небольшой колонны, и казалось, что прошло немало времени, пока Цезарь и его спутники достигли входа в здание – подальше от опасности на улице. Большинство телохранителей и ликторов остались ждать на улице у входа, а Марк, Фест и Луп присоединились к небольшой группе писарей за возвышением, на котором стояли кресла консулов. Писари сели на стулья и приготовили восковые дощечки и перья, чтобы записывать ход заседания. Фест и Марк следили за сенаторами в ожидании красного платка, который заговорщики выбрали сигналом для убийцы. Большинство сенаторов уже заняли места на скамьях, стоявших полукругом перед возвышением. На многих были белые тоги, но молодые сенаторы предпочли более яркие цвета. Некоторые, такие как Катон, были в простых коричневых тогах, призванных подчеркнуть, что их обладатели строго соблюдают традиции Рима.
Как и раньше, кресло Бибула пустовало, Цезарь проигнорировал его, сел в свое кресло и призвал сенат к порядку. Марка не интересовал обычный ритуал священнодействий и объявления повестки дня. Только когда начались дебаты, он стал внимательно следить за выступлениями и реакцией сенаторов. В то время как сторонники Цезаря, Помпея и Красса поддерживали поправку Цезаря к закону о земле, другие сенаторы хранили гробовое молчание. Наконец Катон поднял руку, прося слова. Цезарь холодно посмотрел на него и кивнул в знак согласия.
– Только не говори слишком долго, – предупредил он Катона.
Катон поднялся, поправил тогу, обвел взглядом сенаторов, ждущих его выступления. И начал говорить:
– Присутствующие в этом Доме представляют волю римского народа. Но они делают больше. Это их святой долг – поддерживать традиции, которые хранят нашу великую республику свободной от тирании императоров и тех людей, которые хотели бы стать императорами. Поэтому долг каждого присутствующего здесь человека – голосовать против предложения Цезаря. Согласно его поправке, любой, кто против закона о земле, будет считаться преступником. Сегодня перед нами поставили выбор – или поддержать Цезаря, или быть объявленным врагом Рима…
Марк знал, что Катон и его союзники борются за сохранение прав богатых и могущественных, но он невольно спросил себя, прав ли Катон, предупреждая аудиторию об амбициях Цезаря. Сам он знал, что Цезарь ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.
Вокруг Катона сердито заворчали. Он дождался, пока станет тихо, и продолжил:
– Эта поправка – оскорбление всего, чем дорожит Дом сената. Это хуже, чем оскорбление. Это прямое посягательство на свободу каждого из нас. С каких это пор считается преступлением несогласие с консулом? Когда это было преступлением голосовать против предложения, с которым вы не согласны? Я говорю вам: если мы сегодня уступим Цезарю, тогда завтра мы вымостим дорогу для тирании. Возможно, это будет вовсе не Цезарь, который наступил сапогом нам на горло, но это будет человек, похожий на него. Выбор перед нами простой. Если мы ценим нашу свободу, то будем голосовать против Цезаря. Если мы немногим больше, чем трусливые собаки, вымаливающие у его ног объедки, то мы будем голосовать за Цезаря. – Он повернулся к консулу, подняв бровь. – Думаю, я был достаточно краток. Скорее всего, это моя последняя свободная речь, которую слышат в этом Доме…
Катон сел, и люди из его окружения громко поддержали его речь, стараясь перекричать протестующих сторонников Цезаря. Марк обводил взглядом лица сенаторов, но не видел никаких признаков красного платка – сигнала, по которому враги Цезаря должны были нанести удар. Судя по всему, в самом Доме сената попытки не будет, решил Марк.
Старший служитель поднялся и стукнул жезлом по мраморному полу, чтобы восстановить порядок. Когда сенаторы успокоились, он повернулся и поклонился Цезарю. Марк видел, что его хозяин постарался взять себя в руки и лишь потом заговорил:
– Я благодарю сенатора Катона за то, что он избавил нас от своей обычной тактики надоедать нам до смерти перед голосованием. Его обретенная краткость сама по себе приветствуется.
Сторонники Цезаря засмеялись, он улыбнулся и махнул рукой, чтобы успокоить их.
– Мне не понадобилось бы добавлять эту поправку, если бы не тот факт, что многие члены этого Дома готовы протестовать против разумного, справедливого и необходимого предложения обеспечить наших солдат, которым мы так много должны, скромной наградой за их усилия. Почему те, кто проливал за нас кровь, должны быть лишены права на клочок земли, на которой они будут трудиться и кормить семью? Неужели мы такие неблагодарные, что откажем им в этом? Мы все знаем, почему сенатор Катон и его друзья выступают против закона о земле. У них прекрасные поместья на дешевой земле, которую они скупили, когда семьи солдат, ушедших воевать, не смогли работать на своих фермах и были вынуждены продать их. – Он помолчал, выражение его лица стало холодным. – Я нахожу это недопустимым. Интересно, как те, кто против моего предложения, могут спать по ночам? Но раз они могут, а я уже исчерпал все возможности получить разумное обсуждение закона, то у меня остается лишь одно средство добиться того, чтобы наши ветераны получили заслуженную награду. Я предлагаю начать голосование немедленно. – Цезарь повернулся в кресле. – Служители, приготовьтесь подсчитывать голоса.
