Ознакомительная версия.
– Уйду с этой работы! Нет моей мочи, нервы – в огрызки! – блажила почтальон Верка. – На лесосплав устроюсь!
– Вера Афанасьевна, успокойтесь! – говорила Настя. – Ваша роль в буднях Погорелова наиглавнейшая. Ее замена повлечет у обитателей ситуативный конфуз.
Верка ничего не поняла, но громко икнула от удовольствия – ленинградская барышня помнила, как ее по отчеству. Не зря про Настю бабы судачили: цыплячьего тела, а норова крепкого, говорит смешно, однако ж с достоинством.
Боль загрудинная отпустила, и Парася, еще задыхаясь, плача и радуясь, зашептала:
– Марфинька, сестричка! Васятка мой нашелся!
Каждый день письмо читали и перечитывали, снова и снова, будто на тетрадном листке в клеточку могли появиться новые слова, будто не знали текст наизусть.
Марфа и тетя Парася сидели, положив, как ученицы, локти на стол. Напротив, под окном в закатных сибирских зорях, повернув листок к стеклу, притулилась читающая Настя. На пятом или десятом прочтении осмелели – стали вставлять комментарии.
– «Здравствуйте, мама», – читала Настя.
– На «вы» обращается, – говорила Марфа. – Настоящий, воспитанный сибиряк.
– Дык и потом почтительно, – подхватывала польщенная тетя Парася. – Настя, как там следует?
– «Пишет Вам сын Василий».
– Кровиночка! – всхлипывала тетя Парася.
– Вот он от роду, ты тут Парася не спорь, – хлопала по столу ладонью Марфа, – уступчивый и глазом сочувствующий, в деда Еремея Николаевича.
– Дык я разе спорю? – дергала плечами тетя Парася. – Но уж не только в одного деда.
Настя поднимала глаза: споры между Марфой и тетей Парасей носили забавный характер борьбы хорошего с лучшим.
– У меня тоже батюшка был, – поджимала губы тетя Парася. – Порфирий Евграфович! Первый ударник на кулачных боях. У него зубов не было! Выбили!
– Сама видела? – допытывалась Марфа.
– Мама рассказывала, – признавалась тетя Парася. – Дык что мы про давнее? Настенька, как там дальше?
– «Я безумно виноват перед Вами, потому что не давал о себе знать все эти годы…»
– «Безумно» меня тревожит, – сокрушалась тетя Парася.
– В данном контексте, – поясняла Настя, – «безумно» означает «очень сильно». Очень сильно виноват.
– А про контекст ты раньше не читала, – насторожилась Марфа.
– Ой! – прихлопнула рот ладошкой тетя Парася.
– Вот письмо, – положила листок на стол Настя, – сами читайте. Грамотные. А я пойду свинье дам.
– Степка даст, – жестом вернула ее на место Марфа. – Ему велено. А забудет – шкуру спущу, здесь не Ленинград город, не Крестовский остров. Как там после «все эти годы»?
– С новой строчки: «Я был уверен, что Вас нет в живых…»
Тетя Парася перекрестилась. На памяти Насти, Марфа, знавшая прорву религиозных текстов, никогда не осеняла себя крестным знамением.
– Отточие.
– Переполнение чувств, – кивнула Марфа, вспомнив объяснение Насти, что многоточие ставят, не находя слов от волнения.
– «Но тем радостнее мне было узнать от Митяя, с которым встретился в тыловом госпитале, – продолжала Настя, – что Вы живы и здоровы. О нашем здоровье не беспокойтесь – у меня небольшое ранение, а у Митяя легкая контузия, его отправляют в санаторий на долечивание». Меня терзают сомнения, – опустила листок Настя. – Разве с легкими ранениями лежат в тыловых госпиталях? Направляют в санаторий? От Мити уже три недели нет писем.
– Не забивай голову тревогами! – решительно сказала ей и Марфе, которая сцепила пальцы так, что побелели, Парася. – Митяй Васятке донес правду ситуации? Донес! Значит в сознании и разговаривающий. Парням, может, еще отпуск дадут.
– Это было бы фантастически великолепно, – размечталась Настя.
– На каждое хотенье имей терпенье. Читай, Настенька, дальше, – попросила тетя Парася.
– «Вероятно, Вам будет интересно узнать, как складывалась моя жизнь все эти годы разлуки»
– Очень интересно! – подтвердила тетя Парася. Она разговаривала с письмом, словно с присутствующим сыном.
– Знамо, – кивнула Марфа.
– «Вместе с Фроловыми я находился в Казахстане. Много учился, занимался со ссыльными преподавателями. В пятнадцать лет окончил школу экстерном…
– Скоропостижно, – прокомментировала Марфа.
– Досрочно, – поправила Настя, – «…и поступил на физический факультет МГУ».
При первом прочтении аббревиатура МГУ вызвала у тети Параси и Марфы недоумение: кака-така мгу? Теперь же они не отказывали себе в удовольствии гордо уточнить:
– Наиглавнейше лучший расейский университет. Настя, скажи!
– Самый престижный вуз, – подтверждала Настя. – Василий безусловно очень способный и талантливый человек. Но, тетя Парася, как вы могли отдать Фроловым сына?
Для Насти добровольное расставание с Илюшей было немыслимо. Она бы голову, сердце, душу дьяволу продала, но не отпустила от себя сына.
– Не отдавала я! Увозом скрали! Ирина Владимировна и Андрей Константинович бездетные, из себя такие благородные и образованные. К Васятке прикипели, все учили его, занимались с ним. А тут мужа Степана арестовали, у меня маленькая Аннушка на руках. Марфа, ты помнишь, я тогда в Омск рванула правду искать?
– Помню. Грудница у тебя случилась страшная, в больницу забрали и всю грудь исполосовали.
– Как вышла из больницы, в коммуну вернулась, она тогда уже колхоз была, но по старой памяти коммуной звали. Фроловых и след простыл, а с ними и моего Васятки. Мужа убили, большака умыкнули – хоть в петлю, да ведь на руках двое деток. И наказ мужнин: дать детям образование. Вот и рассудить: остался бы Васятка в Погорелове, какое МГУ? А Фроловы его в люди вывели. Не знаю я, свечки ли ставить за этих людей, проклинать ли их. Многоточие. Читай, Настенька, дальше.
– «Теперь в моих планах продолжить образование и как можно скорее завершить его…»
– Опять досрочно-скоропостижно, все торопится, – сказала Марфа, – все спешит. А куды?
– Васятке лучше знать, – слегка обиделась тетя Парася.
Настя ее поддержала:
– Тем более, что на его решения мы повлиять не в силах. Читаю дальше: «Хотел бы переслать Вам свой лейтенантский аттестат, но тут возникают проблемы, так как я, признаться, ношу фамилию Фролов».
– Не надо денег, сынок! – замахала руками тетя Парася. – Тебе самому пригодятся! А фамилия? Что анкету портить, коли замарали невинно твоего родного отца.
– «Я хотел бы, – добралась Настя до строчек, которые всегда вызывали у тети Параси слезы, – выразить свою любовь и радость, которые пережил, когда узнал, что Вы живы, и сейчас испытываю. Но, к сожалению, не нахожу слов…»
– Не говори, сыночек, я без слов понимаю, – плакала тетя Парася. – Сохрани тебя Господь! Миленький мой! Кровиночка!
– «Передайте, пожалуйста, мои искренние приветы родным и близким!»
– Передала, – заверила тетя Парася, потрясая ладошкой в воздухе. – Всем передала, порадовались люди добрые моему счастию негаданному и тебе поклоны шлют. – «Крепко обнимаю и целую Вас, мама!» – проговорила тетя Парася последние строчки. – И я тебя, сокол мой ненаглядный, к груди своей многострадальной прижимаю, сердцем своим израненным благословляю…
– Парася! – осадила ее Марфа. – Опять расчувствуешься до припадка!
– Грех, – согласилась тетя Парася, – себяжаление да потешание.
Она взяла протянутое Настей письмо, аккуратно сложила и отнесла за икону, где хранились ее сокровища: из тюрьмы прощальное письмо мужа (на груди в мешочке носила, да истлелось от пота), Егорки-беглеца сумбурное послание и вот теперь письмо Васятки.
Ответ сыну Парася постановила сама писать, хотя Настя предлагала под диктовку. Быстро не ответила – работы было столько, что вечерами падали замертво, только и успевали вырвать минутку снова Васяткино письмо перечитать. А тут дожди зарядили. Ко времени – уже отсеялись колхозники, а для зерна, опущенного в землю, и для трав нарождающихся влага в большую пользу.
Настя, для которой прежде смена времен года означала только смену гардероба, поражалась тому, насколько крестьяне, их труд, зависят от капризов природы. Если собрать воедино чаяния, надежды и молитвы крестьян, то это были бы еженедельные прошения в небесную канцелярию: пошлите вёдро (сухую погоду), не нашлите заморозков – мы уже огородину (овощи) высадили, подбавьте влаги, и тепла, тепла, солнышка! Когда Настя, свято верившая в силу науки, заговорила о том, что когда-нибудь люди научатся управлять климатом, на нее посмотрели как на умалишенную. Они верили, что поп с кадилом выйдет в поле и намолит правильную погоду, а в науку не верили!
– Такие люди, как талантливейший Василий, покорят природу! – исчерпав аргументы, воскликнула Настя.
И тут на лицах Марфы и тети Параси появилась некое подобие надежды на несбыточное.
Ознакомительная версия.
