Бури и Кадан заметно огорчились, узнав, что среди убитых князей Ольговичей не оказалось Михаила Всеволодовича, князя киевского. Им было известно, что этот князь держит главенство над всеми черниговскими Ольговичами. Посовещавшись тут же, на поле битвы, Бури и Кадан решили после взятия Брянска повернуть свои тумены на Чернигов. Они знали от пленников, что этот город самый крупный и богатый в здешних землях после Киева.
Однако взять Брянск приступом Бури и Кадану не довелось. К ним примчался гонец от Бату-хана с приказом немедленно двигаться к Козельску, осада которого затянулась уже на полтора месяца.
* * *
Выехав из Брянска в сторону Чернигова, Феодосия Игоревна и сопровождавшие ее слуги случайно столкнулись у реки Судость с измученным путником в одежде священника. Глянув в лицо путнику, Феодосия Игоревна остановила коня и соскочила с седла на землю.
– Ты ли это, Созонт? – изумленно выдохнула она, схватив молодого священника за узкие плечи. – Как ты здесь очутился? Куда путь держишь?
– В Чернигов иду, матушка-княгиня, – ответил Созонт, тяжело опираясь на палку. – Никифор Юшман велел мне любой ценой до Чернигова добраться и сохранить наш летописный свод.
Сняв с плеча холщовую сумку, Созонт показал княгине уголок толстой книги в кожаном переплете – это была козельская летопись.
– Стало быть, татары ушли от Козельска? – с радостной надеждой в голосе спросила Феодосия Игоревна.
– Нехристи по-прежнему осаждают Козельск, – печально проговорил Созонт. – Уже много козельчан погибло, вражеские штурмы отражая. Мужчин не осталось совсем, женщины и подростки стены обороняют, старики и священники за оружие взялись. Я ночью из города выбрался вместе с княжной Гремиславой и группой детей, коих Никифор Юшман повелел своим челядинцам переправить на плотах через Жиздру и укрыть в лесу за рекой. Гремислава беременна от Василия, поэтому ее было решено увезти из Козельска в безопасное место, дабы род козельских князей не прервался.
– А что же Василий? Он жив? – спросила Феодосия Игоревна, еще крепче вцепившись в одежду священника. – Почто ты в очи мне не смотришь, Сазыка?
– Василий пал в сече с татарами, княгиня, – дрогнувшим голосом произнес Созонт. – Это случилось еще две седьмицы тому назад, когда наши ратники выходили за стены на ночную вылазку. Тело Василия мы погребли рядом с прахом его отца под сводами Успенского храма.
– А Звенислава, что с ней? – побледнев, спросила Феодосия Игоревна.
– Дочь твоя тоже погибла, сражаясь с татарами на стене, – не глядя на княгиню, промолвил Созонт. – И племянница твоя Радослава тоже убита. Сражаясь рядом с нею, нашла свою погибель и Купава.
– Жив ли Гудимир? – Феодосия Игоревна взирала на священника глазами, полными слез.
– Убит, – коротко бросил Созонт. – Ныне Смерть гуляет по Козельску, государыня, ибо татары непрерывно на штурм лезут. Черные времена наступили. Как сказано в Священном Писании: всему свое время. Время разбрасывать камни и время собирать камни; время миру и время войне; время врачевать и время убивать; время жить и время умирать…
Закрыв лицо ладонями, Феодосия Игоревна, шатаясь, брела по обочине дороги, безудержные рыдания сотрясали ее плечи. Легкая накидка соскользнула с ее головы, упав на траву, но убитая горем княгиня даже не заметила этого.
Спутники княгини, спешившись, тоже приблизились к Созонту, чтобы расспросить его обо всем случившемся в Козельске за прошедший месяц. Однако Созонт сам стал засыпать их вопросами, желая узнать подробности сражения, случившегося недавно между татарами и князьями Ольговичами. Если служанка Лукиана ничего толком поведать не смогла, то конюх и чашник княгини смогли рассказать пытливому Созонту немало важного и интересного.
Неутомимый Созонт тут же сел на траву под молодым вязом, достал из сумки письменные принадлежности, раскрыл летопись на чистой странице и красивым ровным почерком сделал новую запись. Знакомый с поэтическими творениями древних римлян и греков, Созонт старался текст своей летописи выстраивать в форме созвучных стихотворных стоп, дабы козельский летописный свод разительно отличался от прочих русских летописей.
Эта новая запись Созонта как бы подводила итог всему написанному ранее в его труде. Созонт обращался к грядущим потомкам, выводя чернилами ровные строки:
Я пишу, чтоб вы, потомки, знали
О делах неслыханных, ужасных —
О нашествии орды татарской.
Чтоб вы знали, что не робость наша
Обрекла на муки Русь святую —
Храбро, до последнего мы бились,
И немногим довелось живыми
Выйти из побоищ этих страшных.
Чтоб вы знали, что пришла к нам гибель
Из-за княжьих распрей бесконечных.
Испокон веков они, как волки,
Грызлись меж собою, разоряли
Города и села друг у друга,
Смердов убивали друг у друга,
Злобу вымещали на невинных.
Не умели жить князья в согласье —
Смерть их помирила, неразумных.
Тумены ханов Бури и Кадана, подойдя к Козельску, усилили татарское войско. Именно им Бату-хан доверил последний решительный штурм Козельска. Битва продолжалась весь день. Даже ворвавшись в город, татары были вынуждены брать приступом каждый дом, каждый храм…
Вечернее солнце окрасило небо над дальним лесом пурпурными красками, зловещие красные отсветы легли на светлые воды Жиздры, берега которой утопали в свежей зелени.
Над опустошенным Козельском поднимался черный дым. Из поверженного города тянулись усталые колонны спешенных татарских воинов, направляясь в свои становища.
К Бату-хану, сидевшему на буланом длинногривом коне, подъехал Гуюк-хан верхом на саврасом горячем скакуне.
– Что скажешь? – нетерпеливо бросил Бату-хан, сузив свои раскосые рысьи глаза.
– Хвала Тэнгри! – выпалил Гуюк-хан, прижав ладонь к груди. – Победа, о владыка! Все урусы мертвы, мои нукеры перерезали даже младенцев. Кизель-Иске взят на щит!
По бледному безбородому лицу Бату-хана промелькнула тень угрюмого недовольства.
– Забудь это название, брат! – сердито сказал Бату-хан. – Кизель-Иске больше нет. Отныне я нарекаю этот град – Могу-Болгусун. (По-монгольски это означает «Злой город».)
«Да, это очень злой город! – подумал Гуюк-хан. – Нигде на Руси наши тумены не понесли столь тяжелые потери, как здесь!»
Стоял май 1238 года.