- Вот моя тайна... Я дал клятву!
- Какую клятву? Кому? - побледнела Зубейда.
- Гнев аллаха настиг меня в конце жизни, дочь моя. Не знаю только, в чём моя вина... Я построил мечеть, жертвовал для угодных богу дел, каждый год вовремя давал милостыню беднякам и сиротам...
- Какую клятву? Кому? - Как в забытьи, механически повторяла Зубейда.
- Меня заставили поклясться на коране... Если я не отдам тебя за Садыкджана-байваччу, Эргаш и Кара-Каплан зарежут меня...
Холодное облако снова надвигалось на Зубейду.
- Я много думал, много думал... - Голос Ахмад-ахуна звучал твёрдо, как у человека, решившего всё до конца, - Я не хочу покупать себе жизнь ценой твоего счастья, никогда не пожертвую твоей судьбой ради избавления от смерти... Но клятву, данную на коране, я тоже нарушить не могу. Это было бы для меня тяжелее, чем умереть. Когда аллах заберёт меня к себе, мне будет хорошо у него. Пусть совершается то, что должно совершиться... Молодым - жить, старым - умирать... - Он проглотил подошедший к горлу комок. - Вот и всё, что я хотел сказать тебе... Пойду. Мне надо готовиться к путешествию в загробное царство...
И он ушёл.
Зубейда неподвижно смотрела в одну точку.
Холодное облако приближалось, вползло в комнату. Зябко стало ногам, кончикам пальцев на руках... Она взяла зеркало и посмотрела на себя. И вдруг увидела на виске седой волос...
Так будет. Так должно быть. Их будет много, седых волос, у неё на голове. Как у тётушки Айимчи.
Снег идёт из бровей...
Куда всё уходит? Была молодость, любовь, книги, стихи, газели, лицо любимого человека...
Где оно, это лицо? Почему он исчез? Почему не подаёт о себе никаких вестей столько дней? Хоть бы записку прислал. Всего несколько слов, несколько слов...
Знает ли он, что происходит с ней? Неужели ничего не слышал о её предстоящем замужестве? Почему ничем не хочет помочь?
Пропасть. Между ними лежит пропасть. Деньги. Коран. Шариат. Обычаи предков.
А он гордый. Он не может преодолеть этой пропасти. И поэтому он исчез.
Снег идет из бровей...
Она взглянула в окно. За окном шёл снег. Откуда он взялся? Ведь сейчас лето...
Всё засыплет. Все будет белое-белое. Только чёрные руки деревьев в отчаянье будут тянуться к небу.
Зачем всё было - любовь, молодость, книги, стихи, газели?
Чтобы поманить обещанием счастья и обмануть, бросить одну посреди огромного белого снежного поля?
Значит, счастья нет? Значит, оно не возможно в этом холодном бренном мире...
Зачем тогда жить, если нельзя жить так, как этого требует сердце, просит душа?
Но она будет жить. Умрёт её отец...
...Стены дома внезапно раздвинулись. Она услышала цоканье лошадиных копыт, увидела улицу города, по которой ехала длинная вереница всадников.
Но что это, что это привязано к седлу первого всадника?
И второго, и третьего, и всех остальных?
Голова человека. Отрезанная голова человека. С закрытыми глазами, с окровавленной бородой...
Зубейда вскочила. Волосы зашевелились...
Это была голова отца, голова Ахмад-ахуна. С закрытыми глазами. С окровавленной бородой.
У первого всадника, у второго, у третьего, у четвёртого - до самого горизонта...
- Нет, нет, нет! - застонала Зубейда, разрывая на груди платье.
Удушье схватило за горло. Рушились стены дома. Мир переворачивался под грохот лошадиных копыт в зелёных, красных, фиолетовых вспышках...
В комнату верхом въехал Эргаш. У его лошади не было головы. Вместо неё была голова отца - с закрытыми глазами, с окровавленной бородой...
- Ата, ата! - дико закричала Зубейда. - Атаджан!!!
Ноги сломались под ней. Сознание покинуло ее.
Конечно, драка около бани и около дома туземного лекаря ибн Ямина не прошла незамеченной для всевидящего, всезнающего и круглосуточно недреманного ведомства полицмейстера Коканда полковника Медынского. Патриотические источники, не жалея красок, живописали это происшествие в своих сообщениях с приведением многочисленных правдивых, но, естественно, взаимоисключающих деталей.
Полицмейстер, посмеиваясь, приступил было к чтению дела, намереваясь строго наказать его участников, но уже на второй странице, нахмурившись, закрыл папку и полностью изъял "дело о драке супротив бани" из обычного надзирательского делопроизводства.
Вручил же он папку спустя всего полчаса капитану Китаеву, заметив при этом:
- Вот, пожалуйста, то самое, о чём я вам говорил. Поднадзорные Смольников и Соколов замешаны в одном происшествии с лицами мусульманского вероисповедания, рабочими хлопкоочистительного завода. Ра-бо-чи-ми!.. А этот самый... э-э... Умар в девятьсот пятом году замечался в беспорядках и волнениях на том же заводе. Но это ещё не самое главное. Как вы думаете, капитан, кто ещё замешан в этом происшествии около бани? Сам господин Хамза Ниязов... или Холбаев, чёрт его разберёт с его фамилиями! Каково, а? На ловца и зверь бежит!.. Прошу внимательно ознакомиться со всеми этими документами и донесениями и выяснить, нет ли здесь кроме общего участия в драке ещё и того, что именно нас с вами интересует.
Капитан прочитал дело.
- Не устаю, ваше превосходительство, - сказал Китаев, - восхищаться вашей дальнозоркостью и талантом предвидеть ожидаемые события.
- Ну, положим, событий, х-хо, ещё никаких, слава богу, нету, - самодовольно хохотнул полицмейстер, - но симптомы, симптомы... Ведь оба они, и Смольников и Соколов, в своё время как раз и привлекались за социалистическую пропаганду помимо своих прочих антиправительственных художеств. А господин Хамза стишки против местных мусульманских баев сочиняет. Вот они и сошлись на узкой дорожке. А мы эту дорожку предвидели! Потому что за годы, проведённые на царской службе, уразумели: господа социалисты свои идеи в долгий ящик не прячут, они торопятся их распространять, в том числе и среди инородцев. И вот тут-то мы их всех цап-царап - и к ногтю! Славян, мусульман, кавказцев, чухну и прочую рыбёшку... Одним словом, капитан, в осуществление ранее намеченных мероприятий пощупайте-ка хорошенько всю эту компанию под видом обыкновенного полицейского дознания. Нам надо знать точно - на чём они сошлись? Случайно или наоборот? Потому что дыма без огня не бывает. Уж я-то знаю.
Капитан так и сделал. Вызвал в участок доктора Смольникова, выбрал пристава поглупее и поручил ему задавать доктору вопросы.
Сам сидел в соседней комнате и цепко вслушивался в разговор, стараясь из ответов раздражённого доктора выудить что-нибудь полезное для себя.
- Так что, с какой целью изволили учинить драку? - начал пристав.
- Что, что? - переспросил Смольников. - Какую драку?
- С мусульманцами, напротив ихней бани.
- Ни о какой драке мне ничего неизвестно.
- В дом туземного лекаря ибн Яминова заходили?
- Заходил. Делал операцию.
- А зачем магометанцев потом били?
- Послушайте! - вспыхнул доктор. - Я же врач! Я никогда никого не бью! Я только лечу...
- Поднадзорного Соколова знаете?
- Знаю его племянницу.
- Откудова?
- Она работает у меня в больнице.
- А кто её туда устроил?
- Я устроил.
- Зачем?
- Надо же ей где-то работать... И кроме того, в больнице не хватает опытных сестёр милосердия.
- Ну, а Соколов-то Степан все ещё против царя бунтует? Или теперь уже против самого бога пошёл?
Доктор Смольников откинулся на спинку стула.
- Насколько мне известно, они сейчас абсолютно сходятся во взглядах. Все трое.
- Кто - трое?
- Царь, бог и поднадзорный Соколов.
- Шутить изволите, господин Смольников. А между прочим, дядя вашей сестры милосердия бомбу в кармане носит.
- Не может быть...
- Вы его давно знаете?
- Собственно говоря... Да нет, совсем недавно. Здесь, в Коканде, и познакомились.
- Встречались часто?
- Очень редко. Два раза в году - на пасху и на рождество Христово.
- Никак вы верующий, доктор?
- Непременно. С младых ногтей.
- Среди местных коренных жителей средней руки много знакомств имеете?
- Что значит "средней руки"?
- Ну, чиновники, купцы, духовные.
- Поддерживаю весьма краткие знакомства только с больными. Так сказать, по долгу службы и профессии. В случае их выздоровления, разумеется.
- А на тех мусульманцев, которые с вами около бани были, что можете показать?
- Ничего не могу показать. Видел их впервые.
...Вернувшись в больницу, доктор Смольников долго сидел один в своей комнате. Потом позвал Аксинью.
- Степан завтра не уезжает?
- Да вроде бы нет.
- Пускай зайдёт ко мне. Как будто на приём... Щеку ему чем-нибудь завяжи, чтобы лица не было видно.
Степан явился на следующий день, изображая сильнейшую зубную боль.
Когда они остались вдвоём, доктор сердито сказал:
- Опять дуришь, Степан... В кого ты собирался бомбу бросать около бани?
- Так то ж военная хитрость была. Поэта требовалось выручать, Хамзу то есть... Его фанатики чуть не забили.
- Кстати, как он тебе показался?
- Парень - порох, свою обиду уже на жизнь имеет.
