величество, — с поклоном ответил князь Юзеф.
Заговорили о перемирии. Третьего дня граф Бубна привез в Дрезден новость о том, что Россия и Пруссия согласились на посредничество Австрии в грядущих переговорах; канцлер Меттерних только что сообщил о намерении императора Франца прислать своего полномочного представителя, чтобы и Франция могла официально выразить свое согласие, подписав соответствующую конвенцию. Дипломатическая машина закрутилась; пусть она скрипит перьями, истребляя бумагу и чернила, — за это время войска Империи увеличатся вдвое, Мюрат приведет конницу из Неаполя, артиллерии подвезут порох и боеприпасы. Прусская армия уже исчерпала свои резервы, путь в Германию из России длиннее, чем из Франции, Австрия предпочтет остаться над схваткой и не помешает отдохнувшим и подлечившимся полякам… Поляки ведь не вышли из игры?
— Рассчитывайте на нас, ваше величество, — твердо сказал Понятовский. — Мы будем с вами до конца.
— До победного конца!
Наполеон протянул ему руку, князь Юзеф пожал ее. Они вместе поднялись по лестнице на второй этаж, где бальную залу превратили в рабочий кабинет. Посередине стоял огромный стол с расстеленными на нем картами; по четырем углам приткнулись столы секретарей, которым диктовали Бертье, Сульт, главный картограф Бакле и министр Маре. Император стал показывать Понятовскому, где проходят порубежные линии и нейтральная полоса; расположение войск было отмечено булавками с разноцветными головками.
— Силы под вашим командованием составят Восьмой корпус, который будет действовать вот здесь…
Действовать? У Понятовского слегка кружилась голова, все смешалось в пестрый клубок: мир, переговоры, военные приготовления… Польша разорена, Силезия бедствует, в Богемии роскошь соседствует с нищетой, Саксония тоже пострадала. Не станет ли предстоящая битва, о которой говорит Наполеон, боем не на жизнь, а на смерть, после которого уже не подняться?
— Мне представляется более осторожным заключить сейчас мир, чтобы потом лучше вести войну, — негромко сказал князь Юзеф, склонившись над картой.
— Возможно, вы правы, — так же тихо отвечал Наполеон, не глядя на него, — но я буду вести войну, чтобы потом лучше заключить мир. Будущее покажет, кто из нас прав.
***
Обед, устроенный Бернадотом, был изысканной рамой для живой картины. С самого начала кронпринц завладел разговором и принялся пространно рассуждать о судьбах Европы, которую надо спасти, отомстив за нее. Обращался он при этом в основном к представителям русского императора, уверяя, что Александр отныне принадлежит не одной России, но всему миру. Старик Сухтелен, по обыкновению, отмалчивался, зато корсиканец Поццо ди Борго, щеголявший в мундире русского полковника, живо согласился, назвав Наполеона кошмаром Европы и заявив, что Франция сама себя наказала за оккупацию Корсики в 1770 году, посадив себе на шею Бонапарта. Перехватив инициативу, он принялся рассуждать о самых разных вещах на густом французском, утяжеленном итальянским акцентом; Бернадот возражал ему, и вскоре два южанина, позабыв о еде, бурно жестикулировали, словно фехтуя своими аргументами. «Почему перемирие было заключено без участия Англии и Швеции?» — горячился Бернадот. «Французы не признают себя состоящими в войне со Швецией, — отвечал ему Поццо ди Борго, — так что шведов перемирие не касается, а что до Англии, то Россия скоро получит от нее более миллиона фунтов стерлингов на продолжение войны, и Пруссия тоже рассчитывает на субсидии». «Брать деньги на войну и заключать перемирие? — не уступал Карл Юхан. — Предоставить Наполеону передышку значит придавить Европу надгробным камнем!..» Сюрмена тошнило от его разглагольствований: всего неделю назад Бернадот был готов выйти из коалиции и вступить в переговоры с Францией, консул Синьель собирался выехать в Дрезден с собственноручным письмом кронпринца, которого, по счастью, удалось отговорить от этой затеи в последний момент…
— Я сомневаюсь в вашем принце, — не далее как вчера говорил Сюрмену герцог Брауншвейгский, возвращавшийся в Лондон. — Почему он приехал так поздно? Почему позволил отнять Гамбург? Это позор, самое роковое событие для коалиции. Я так ему и сказал, не стесняясь; он ответил мне красивыми фразами, которых у него в избытке, но не убедил меня. Берегитесь! В Англии мои слова имеют вес, и если он будет вилять, я уничтожу доверие к нему.
Герцог приходился родным братом принцессе Каролине — супруге принца Уэльского, исполнявшего королевские обязанности вместо своего больного отца, так что его предостережение не стоило принимать за пустое бахвальство. Впрочем, создатель «Черного легиона», весьма успешно сражавшегося с французами на Пиренейском полуострове, никогда не бросал слов на ветер, что и привлекало к нему Сюрмена. Не будучи ни блестящим собеседником, ни даже просто любезным человеком, Фридрих Вильгельм обладал здравым смыслом и твердым характером, разговор с ним был глотком свежего воздуха после атмосферы интриг и подсиживаний, царившей в главной квартире, когда смысл любого слова зависел от тысячи разных обстоятельств.
Через пять дней Бернадот угощал обедом английских генералов Лайона и Кильмансека, вместе с которыми приехал граф Вальмоден — статный, холодный мужчина чуть старше тридцати лет. Несмотря на все свои ухищрения, кронпринцу так и не удалось выведать у них, о чем ведутся переговоры в силезском Рейхенбахе. Он пожаловался на это Сюрмену, когда они остались одни: союзники его не ценят, самое лучшее — вернуться в Швецию, вот только теперь они полностью во власти англичан и должны испрашивать их позволения. Ах, эти англичане! Привыкли в Индии к произволу и следуют той же политике в Европе!.. Генерал не счел нужным напоминать о том, что в трюме английского корабля прибыли несколько бочонков с пиастрами, которые разошлись по рукам в мгновение ока, а на острове Денхольм, лежащем против Штральзунда, устанавливают английские пушки.
На следующее утро кронпринц велел выставить на крепостные валы побольше орудий: «У французов повсюду шпионы, нужно показать им нашу огневую мощь, это произведет впечатление». Пока Бернадот излагал свой стратегический план, два камердинера-француза накручивали ему волосы на папильотки. Сюрмену хотелось закричать или разбить что-нибудь, но он сдержался и отправился выполнять приказ.
***
«Господин граф Рапп!
Генерал-майор известит вас о положении дел. Я надеюсь, что мир будет заключен в течение года, но, если мои пожелания не исполнятся, я приду вас вызволить. Наши войска никогда еще не были столь многочисленны и прекрасны. Вы узнаете из газет обо всех принятых мною мерах, благодаря чему у меня 1 200 000 человек под ружьем и 100 000 лошадей. Мне не нужно рекомендовать вам оставаться глухим ко всем инсинуациям и при любых обстоятельствах удерживать важную позицию, которую я доверил вам. Сообщите мне с обратной почтой имена отличившихся военных.
Наполеон».
Привезенные в Данциг французские газеты вырывали друг у друга из рук и зачитывали до дыр: мы снова любимцы фортуны, неопытные рекруты победили союзные силы Пруссии и
