В спальне Франсуа, не раздеваясь, бросился на кровать.
— Иди ко мне, — сказал он.
Леа прижалась к нему. Какой же у него усталый вид! Она заметила несколько седых волосков на его голове, и это взволновало ее. Проводя прохладной рукой по его лицу, она целовала его полуприкрытые веки. Понемногу черты лица Франсуа разгладились. Они занялись любовью, неспешно, нежно. Медленно подступило наслаждение…
Сильный стук в дверь и голос Самюэля разбудили их.
— Вставайте, скоро одиннадцать.
— Уже одиннадцать! — воскликнул Франсуа, вскакивая с кровати.
Во второй половине дня Леа отправилась в больницу. По словам врача, состояние ее сестры не изменилось. Франк, не отходивший от Лауры все это время, еле стоял на ногах. Леа отправила его отдохнуть, строго наказав не возвращаться до завтрашнего дня. Он был настолько изнурен, что согласился. Ночью Лаура начала бредить, она звала свою мать, Леа, Франка и Даниэля. В полной растерянности Леа позвала дежурную медсестру. Та сказала, что ничего страшного не произошло, но, тем не менее, сделала больной укол. Остаток ночи прошел спокойно. Утром Леа проснулась от плача Лауры.
— Тетя Альбертина… Мне плохо… Я не хочу…
Леа бросилась к ее изголовью.
— Я здесь, милая моя девочка, я здесь.
Лаура металась в жару и, похоже, не узнавала ее.
— Мне плохо… мне холодно… о-о-о!..
Кровь потоком хлынула у нее изо рта. Леа закричала.
— Что происходит? Почему вы кричали? — спросил вбежавший полицейский. — О Господи!..
Он бросился в коридор.
— Помогите!.. Быстрее идите сюда, сестра.
Вошла монахиня, сопровождаемая помощницей.
— Скорее, позовите доктора и сестру Жозефину.
— Сестра, она не умрет?
— Молитесь, дитя мое.
Только одно они и могут сказать, эти церковники: «Молитесь!» Как будто бы молитва может остановить кровь, льющуюся изо рта Лауры.
— Мне страшно… Леа, мне страшно…
— Не надо, не говори ничего… Я здесь… Сейчас прилет доктор…
— Мама… мама…
Лауру перенесли в операционную. В шесть часов вечера она умерла.
Темно. Улицы еле освещены. Леа возвращалась одна. Проходя мимо Зоологического сада, она услышала завывание волка. Сердце ее колотилось. Она ускорила шаг. Не думать… главное — не думать… Это неправда, это не может быть правдой… Только не Лаура, только не она, самая младшая… Это было слишком несправедливо… И все это произошло из-за голубого костюма. Леа в ярости сжала кулаки… Это она должна была истечь кровью… Она, а не Лаура… Как сообщить все это Франсуазе, Альбертине?.. А Франку?.. Что скажет Франк?.. Маленькая моя сестричка, прости меня… Я начинаю понимать Сару и остальных. Почему они убивают невинных? С этим невозможно примириться… Сегодня Лаура, а завтра? Она подумала о Шарле, почувствовав, что ему грозит опасность. Скорее, надо срочно позвонить в Монтийяк, убедиться, что там все в порядке… Она побежала.
Площадь Сен-Мишель была пустынна. Слышен был лишь звук ее шагов. Улица Сен-Пер тоже была безлюдна. От этого запустения у Леа закружилась голова. Она свернула на Университетскую улицу. Мимо нее на большой скорости пронеслась машина.
В квартире никого не было. На кухне пахло табаком, в раковине стояли невымытые чашки. Леа заказала разговор с Монтийяком. После восьмого гудка телефонистка сказала:
— Ваш номер не отвечает.
— Продолжайте, — взмолилась Леа.
Послышались еще гудки.
— Алло!
— Алло, это Леа, с кем я говорю?
— Это Ален Лебрен… А, это вы, мадемуазель Леа…
— Не называйте меня мадемуазель… Как Шарль?
— Хорошо, очень хорошо.
— Тете Альбертине лучше?
— Алло, Ален, вы слышите меня?
— Да.
— Как себя чувствует моя тетушка?..
— Маде… Я передаю трубку Франсуазе.
— Алло, Леа?
— Что с тобой?.. Ты плачешь?..
— Тетя Альбертина…
Леа рухнула на стул, охваченная безумным отчаянием.
— Что — тетя Альбертина?
— Она умерла…
«Нет», — беззвучно простонала Леа.
— Она умерла сегодня во второй половине дня.
Как и Лаура!.. Господи, почему они обе умерли в один день… Как сказать Франсуазе?..
— Леа, Леа, ты меня слышишь?.. Ответь мне, не молчи, умоляю тебя… Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь… Она совсем не мучилась… все случилось очень быстро… она была очень серьезно больна… так лучше…
Так лучше… Отдает она себе отчет в том, что говорит? А то, что случилось с Лаурой, — так тоже лучше? В ярости Леа крикнула, вздрогнув от звука собственного голоса:
— Лаура тоже умерла!..
— Что?!.
— Ты правильно поняла: Лаура тоже умерла.
— Если это шутка, то чудовищная… Ты в своем уме?..
Леа вдруг почувствовала, что смертельно устала.
— Я не шучу.
— Неправда! Скажи мне, что это неправда…
— Это правда.
— Но как это случилось?.. Почему?
Почему?.. Как будто это можно было объяснить… Сегодня это случилось с юной девушкой и пожилой женщиной, завтра, быть может…
— Произошел несчастный случай… я тебе объясню… я устала, Франсуаза, я так устала…
— Я тоже устала! Но я хочу знать, что же все-таки произошло?
— Завтра… я завтра скажу тебе…
Леа нажала на рычаг и выронила трубку. Она больше не хотела ничего слышать. Она тяжело поднялась со стула и пошла в ванную, где попыталась найти снотворное. Ни одного лекарства, даже аспирина. Франсуа явно не злоупотреблял фармацевтической продукцией. Ею овладела навязчивая идея: уснуть, убить всякую мысль… Выпить, надо напиться, как в Нюрнберге, как ей случалось выпивать с наступлением ночи на немецких дорогах, выпить… В гостиной на низком столике стояло несколько бутылок: виски, коньяк, «Сюз», «Мари-Бризар», джин… Она налила себе джина и залпом выпила. Крепкий! Затем она выпила еще стакан, и еще… Пошатываясь, с бутылкой в руке, Леа рухнула поперек кровати. Бутылка выскользнула у нее из рук и покатилась по ковру. Она была почти в коме.
Почему ее били по голове?.. А-а-а!.. И этот ослепительный свет! Прекратите! И еще это головокружение…
— Даниэль, ты вызвал врача?
— Нет, она пьяна, ей сейчас нужен не столько врач, сколько холодный душ.
— Пойди приготовь кофе.
Даниэль раздраженно прикрыл за собой дверь. Франсуа начал раздевать Леа. Это оказалось нелегко. У него было впечатление, что он держал в руках тряпичную куклу. Наконец он раздел ее, и в этот момент вошел Даниэль с чашкой кофе. Молодой человек застыл на пороге, созерцая это безжизненное тело, словно покинутое душой.
— Как она прекрасна! — произнес он.
Тавернье в ярости накрыл ее одеялом.
— Оставь нас.
Он приподнял Леа и начал поить ее кофе. Кофе стекал у нее по подбородку, она застонала. Он снова уложил ее, принес влажную салфетку и вытер ей лицо и грудь. Открыв глаза, она увидела все как в тумане.
— Лаура…
Тяжелые слезы потекли у нее по щекам.
— Я все знаю, милая моя, поплачь.
Несколько мгновений он прижимал ее к себе. Она содрогалась от рыданий.
Увы, он был бессилен утешить свою любимую.
— Тетя Альбертина…
— Любовь моя, выпей кофе, тебе станет лучше…
Леа резко оттолкнула чашку кофе, опрокинув ее на кровать.
— Она умерла! — выкрикнула она. — Тетя Альбертина умерла!.. Ты слышишь? Умерла!.. Как Лаура!
Этот сильный человек внезапно почувствовал себя совершенно растерянным. Почему столько страданий, столько смертей вокруг нее? Он ничего не мог сделать, только дать ей возможность выплакаться. Некоторое время спустя Леа встала и направилась в ванную. Он услышал, как ее рвало, затем она включила воду и долго стояла под душем. Когда она вошла, со струящимися по плечам мокрыми волосами, он ужаснулся ее бледности и темным кругам под глазами. Она перестала плакать. Так было даже хуже: он чувствовал, что она в полном отчаянии.
Три дня спустя они отвезли тело Лауры в Монтийяк. Там, в гостиной, стоял гроб, в котором лежала Альбертина. Франсуаза и Леа обнялись молча и без слез. Они пешком отправились в церковь, где было много друзей, соседей. Потрясенные столькими несчастьями, выпавшими на их долю, люди пришли выразить свое сочувствие. Отец Анри произнес слова любви и мира. Франсуаза всей душой восприняла их. Сердце же Леа не дрогнуло.
«Маленькая моя!
Отъезд в Буэнос-Айрес намечен на 10 октября. Я надеялся, что смогу с тобой повидаться, но после Лондона меня посылают в Германию, а оттуда я вернусь лишь накануне 10-го числа. Сара и Самюэль едут со мной, Амос и Даниэль уедут позже.
Я вновь встретился с Викторией Окампо в Лондоне, она сказала мне, что будет счастлива принять тебя в своем имении в пригороде Буэнос-Айреса Сан-Исидро. Она должна написать тебе, чтобы подтвердить свое приглашение. Я не хотел бы, чтобы ты отвечала на ее письмо. В этой стране нет политической стабильности, существует риск неприятных столкновений. Я не хочу, чтобы ты имела к этому хоть какое-то отношение. Сейчас больше, чем когда-либо, ты необходима своим родным в Монтийяке. В работе ты найдешь утешение. Желаю тебе вновь обрести силы на этой земле, которую ты так любишь. Если ты все же предпочтешь вернуться в Париж, квартира на Университетской улице ждет тебя. Я положил на твое имя в банке определенную сумму. Пользуйся этими деньгами без церемоний, то, что мне принадлежит, — твое. Не забывай, что я люблю именно тебя и считаю тебя своей женой. Я знаю, что настанет день, когда мы сможем жить вместе без страха и стеснения.
