Под давлением улицы те почувствовали, как у них горит задница: они вновь отправились в Боте и заявили, что в отсутствие короля никакого решения принять нельзя. Один из сеньоров, Жан де Дюнуа, настолько обозлился, что стал угрожать им тысячью смертей и разграблением Парижа. Делегаты предпочли гипотетическую и отдаленную гибель той судьбе, которая неминуемо ожидала их по возвращении в столицу, если они согласятся на капитуляцию, – смерти на дыбе. Из-за своей трусости они нажили сразу двух врагов: мятежных принцев и народ Парижа.
И тут появился король с новым войском. Это случилось в воскресенье. Войска содержались в образцовом порядке: для спасения души к ним приставили монахов, для ублажения плоти – блудниц. В город хлынули всадники, лучники, арбалетчики, пушкари. Это воодушевило народ. В конечном счете, короля поддерживали не столько из любви к монархии, сколько потому, что он защищал Париж от высокородных бандитов.
В понедельник осаждающие начали маневрировать перед городскими стенами.
Фарс! – заключили парижане.
Королевский главнокомандующий Шарль де Мелен, бывший фаворит монарха, обнаружил склонность к шуткам: он послал в лагерь принцев всадников. Те захватили нескольких лошадей и вернулись в город. На следующий день они повторили свою вылазку.
Бургундские пушки угрожали городу, однако на улицах уже устраивали процессии. Повсюду возникали импровизированные пантомимы: в них высмеивались мятежные принцы. На Главном рынке Карла Смелого изображал медведь в камзоле, герцога Франциска II – обезьяна в желтых штанах Карла Французского – собака в короне. Это был единственный пес, которого можно было увидеть в городе: специальный ордонанс запретил выпускать на улицы этих животных.
Потом на мусорной тачке вывезли пьяницу – того самого Казена Шоле, который кричал, что бургундцы вошли в Париж. Его осыпали ударами на потеху черни.
– Когда такого больше не будет, – воскликнула Жанна, – не будет и этого города!
Приближалась осень. В обстановке вялотекущей войны невозможно было ни хлеб убрать, ни виноград собрать.
В очередное раз бездействие сыграло дурную шутку с войсками. Бургундские всадники, отправившись на разведку, пришли в ужас, увидев на горизонте, к востоку от ворот Сент-Антуан, целую армию с копьями. Королевские копейщики! Готовятся атаковать! Разведчики вернулись в лагерь и подняли тревогу. Карл Смелый решил, что наконец пришел его час, и стал готовиться к битве. Приблизившись к вражеской армии, он увидел, что та стоит на месте. Это оказалось поле, заросшее высоким чертополохом, который и был принят за копья.
Людовик не мешал осаждающим прохлаждаться. Страдая от скудного питания и пропивая последние деньги, они стали грызться между собой.
Но грызли они и терпение парижан и окрестных жителей. Уже не было сил терпеть, что солдатня топчет поля, грабит деревни и терроризирует женщин. Парижане – особенно те, которые имели землю, – начинали злиться на короля, допустившего такое бесчинство.
В определенном смысле Людовик действовал верно: чем больше проходило времени, тем сильнее падал дух его врагов. Штурмовать Париж было нелегко. Два рва с водой и два сухих рва окружали крепостные стены Филиппа Августа, что исключало возможность применить осадные орудия и артиллерию : каждый ров был шириной в сто футов, поэтому ядра, выпущенные бомбардами и кулевринами, не долетали до стен. Атаковать ворота? Так к ним еще надо подобраться под ураганным огнем арбалетчиков.
Одной из важных причин осторожного поведения лигеров был здравый смысл: если решиться на штурм, Париж, возможно, будет взят, но ценой огромных потерь и последующей резни. Главное же – это вызовет лютую ненависть парижан. Это все равно что поймать живым бешеного волка.
Людовик, понимая это, начал тревожить сеньоров из Лиги всеобщего блага посредством своей артиллерии. Ядра, постоянно залетавшие с тыла, в конечном счете убедили их, что подобная ситуация не может длиться вечно. В Конфлане, где остановился Карл Смелый, одно ядро угодило в комнату во время ужина. Бургундец уцелел, но его трубач был убит.
Третьего сентября осаждающие потребовали переговоров. Королевская тактика вынудила их пойти на уступки. И очень вовремя.
Итак, начались переговоры. Иными словами, говорильня. Эти господа желали получить целые провинции, города и много денег в придачу.
Юный Карл Французский, который пролил столько слез над убитыми и ранеными, захотел Нормандию, Гиень и Гасконь! Треть королевства! Досталась ему только Нормандия, да и того он не заслуживал.
Людовик с приветливым выражением лица и любезной улыбкой торговался терпеливо и хитроумно, как барышник. Например, он обещал Карлу Смелому руку своей дочери: ей было тогда четыре года. Только ясновидец мог бы сказать, состоится или нет эта свадьба. Король старался столкнуть сеньоров лбами и предлагал баснословные суммы, которые явно не собирался платить. Так, он посулил восемьдесят тысяч экю Иоанну Калабрийскому, готовившему экспедицию в Неаполь: до сих пор сын короля Рене не держал в руках больше пятнадцати тысяч. В Лиге всеобщего блага возникли трещины. Принцы оказались торгашами: все они жаждали только денег.
В конце октября 1464 года в Конфлане все-таки было достигнуто соглашение. Принцы разъехались по домам, возненавидев друг друга и вызвав ненависть к себе у большей части собственных войск.
Две падающие звезды ознаменовали начало и конец этих кровавых и пустых комедий. Первая упала внутри крепостных стен, и люди подумали, что это бургундцы выпустили огненное ядро с намерением поджечь город, некоторым почудилось даже, что они достигли цели. Вторая упала в воскресенье, последовавшее за окончанием битвы за Париж.
Жанна была в ярости: некогда солдатня чуть не прервала нить ее жизни. Теперь же она прониклась отвращением к сеньорам, будь то герцоги, графы или бароны. И даже решила отказаться от титула, которым предыдущий монарх наградил ее мужа. Тот с большим трудом разубедил ее и, как всегда, добился своего добротой.
Солдатня, как называла армию Жанна, не торопилась покидать город. Лучники и их командиры, никогда не видавшие Парижа, освоились тут и не вспоминали о родных краях. Войско Джан Галеаццо Сфорцы, наконец-то добравшееся до французской столицы, судя по всему, также намеревалось продлить свое пребывание в Париже. Эти люди парижанам не слишком досаждали: они с улыбкой расхаживали по улицам в своих костюмах с широкими рукавами в красно-желтую полоску и больших шляпах с плюмажами, отчего сильно напоминали комедиантов, которым предстояло участвовать в пышном спектакле.
Жанна сгорала от нетерпения: до наступления зимы ей хотелось самой посмотреть, какой ущерб нанесли вояки обоих лагерей ее замку и фермам. Однако дороги были по-прежнему ненадежны, поэтому Жак и Жозеф без труда уговорили ее отложить путешествие.
Кроме того, король остро нуждался в банкирах для новых займов, ведь ему предстояло выплатить баснословные суммы обещанные принцам: тридцать шесть тысяч ливров одному только Иоанну Бурбонскому. К Жаку обратились за помощью – уклониться было никак нельзя. К счастью, почта вновь стала функционировать, особенно на востоке, и, хотя перебои все-таки случались, Жаку не пришлось самому отправляться в Майнц, Милан или Женеву.
Однажды утром Жанна и Анжела сидели в лавке возле Гийоме и пересыпали в банки пряности из мешков, которые только что были доставлены: имбирь, корицу, гвоздику. Гийоме, получив от своей матушки первых фазанов, твердо решил приготовить пироги с фазаньим мясом, приправленным гвоздикой. А корицу он добавлял в пышки с яблоками, чтобы сделать их более ароматными.
Перед окном возник чей-то силуэт. Мужчина говорил с сильным иностранным акцентом, и Гийоме ничего не понимал. Жанна и Анжела повернули голову. Очаровательная физиономия, роскошная одежда.
– Gentile signore, che sono queste confezioni che vecio la?[30] – спросил он, показав пальцем сначала на поднос, где лежали пироги с фазаном, а затем на поднос с яблочными пышками.
Жанна вспомнила то немногое, что знала из латыни. Вопрос она поняла, но не знала, каким словом назвать фазана; тогда она, указав подбородком на пироги, взмахнула руками, подражая взлетающей птице. Посетитель рассмеялся так заразительно, что его примеру последовали Гийоме с Анжелой. С яблочными пышками тоже возникла проблема. И Жанна объяснила на ломаном итальянском:
– Ева… Адамо…
Потом сделала вид, будто надкусывает фрукт.
– Mela! – закричал итальянец.
Он заказал пирог с фазаном. Проглотил кусочек и замычал от удовольствия. Гийоме держался за бока от смеха.
Жанна, повернувшись, застала Анжелу врасплох и успела заметить выражение ее лица.
– Vino? – спросил итальянец.
Жанна кивнула и налила ему стакан. Но итальянец, видимо, хотел чего-то другого. Он показал на стакан, затем ткнул пальцем в сторону Жанны и Анжелы. Взгляд у него стал бархатным, и Жанна поняла, что смотрит он на Анжелу. Она догадалась: он хочет, чтобы они выпили вместе с ним. Улыбнувшись, она наполнила еще два стакана. Он указал на Гийоме, и она налила третий стакан. Он сделал жест, будто чокается. Этот покупатель явно был человеком компанейским. И все чокнулись с ним. Затем итальянец назвал свое имя: Феррандо. И спросил их имена; ему их назвали.
