— Не успеем, — безнадежно отмахнулся Крисанф, изборский посадник. — Там наши варяжичи тоже не дремали. Как только я выложил им скороньеву плату, Вальдса аж передернуло. Как размахнулся он, как маханул рукой, как рассыпал по полу все наши кожаные денежки! Схватился за секиру и закричал, как резаный! Опять мы вздумали пытать их терпение! Да!
Вздумали, да не все обдумали. Не полезу я в погреб, Синько! И прятаться от них не стану! А ты, Спирка, как хочешь!
— Перед сопливым соплеменником решил осрамить меня, седовласого хранителя словенского обычая и духа! Много хочешь, Крисанф! Я остаюсь здесь и встречу поганых по их достоинству! — гордо молвил Спирка.
Власко засмеялся:
— Ну вот и рать готова! А я горевал — не с кем на варязей идти! А ты, Лешко, иди, хлеб-соль готовь, синеголовых пора встречать! Мы, словене, всю жизнь хлебосольны к недругам! Как же! Гости пожаловали! Сначала гости, а потом — хозяева!.. Они серебро с нас драть, а мы для них в болоте железняк добывать, меха из лесу таскать! Глядишь, так все добровольно и отдадим! — расходясь, кричал Власко. — Ладно! Что заслужили, то и получаем! Ежели хочешь скрываться, Синько, то иди один! Я никуда не пойду! Я еще раз хочу заглянуть в варяжьи души!..
Олаф, видя, что пристань, плот за плотом, освобождается, решил, посовещавшись с Гюрги и своими меченосцами и разделив дружину на две части, вступить на плесковскую землю. Часть дружины останется охранять ладьи и пристань, а другая войдет в Плесков.
Он стоял на верхнем помосте своей ладьи, поглядывая то на глинистый, омытый холодной мутной волной берег, то на передний ряд ладей, в которых дружинники баграми подцепляли плоты с частыми ершистыми кольями и, подгоняя их к борту суден, удерживали на воде до тех пор, пока другие ратники мощными цепями не сбивали колья с плотов. Затем плоты поддевали на крюки и осторожно ставили на ладьи, освобождая путь к берегу Плескова.
Фаст, Стемир и Гюрги смотрели на своего предводителя и понимали причину его обеспокоенности.
— Не волнуйся, князь, — проговорил Гюрги. — Я уверен, что Вальдс готов и к нашему появлению во Плескове сумеет занять Изборск. Раз Дитмар не вернулся, значит, он уплыл сообщить Вальдсу, что надо делать!
— А что, если Власко все же соберет дружину? — вздохнул Олаф.
— И это сын нашего Верцина! — огорченно воскликнул Фаст, прерывая Олафа, и твердо сказал: — Прочь все сомнения, Олаф! Не отравляй свою силу духа смутными думами! Закрепи плотнее шлем, проверь, в порядке ли кольчуга, и не протягивай далеко руки без секиры и меча! Мы с тобой!
Олаф выслушал совет мудрого меченосца и молча сжал плечо могучего русича. Кивнув на прощание, он еще раз напомнил Гюрги о его долге охранять пристань и почувствовал легкий толчок: ладья ткнулась утиным носом в холодный, скользкий глинистый берег Плескова и подтолкнула варяжского князя к действию…
— Ну, все готовы? — спросил Олаф, взглянув на всадников. — Идем к дому посадника Плескова, и пусть он держит ответ за обиду, нанесенную им русичам, охранявшим сей край! — напомнил он и тронулся в путь, призывая Перуна, Сварога и Святовита стать свидетелями и соучастниками его справедливого дела в кривичской земле.
Ветер разметал по ясному голубому небу легкие кучевые облака, солнце ярко светило, касаясь земли золотыми осенними лучами. Теплая сухая осень в кривичских землях была испокон веку.
Дорога к дому плесковского посадника оказалась короче, чем предполагал Олаф. Стражу, охранявшую деревянную крепость Плескова, русичи одолели быстро: несколько проломов в воротах, несколько выстрелов лучников по стражникам — и город открыт.
Лошадиные копыта процокали по бревенчатому настилу Плескова, и вот перед русичами предстал дом знаменитого словенского Синько.
— Дом окружить, снести ворота! — приказал Олаф, и через некоторое время последнее препятствие было преодолено.
Молчанием ночи встретило вторжение варяг жилище плесковского боярина, и ничто не насторожило отчаянных завоевателей.
— Зачем дышать вонью трусов в их жилье? — сказал Олаф, недолго раздумывая, и приказал вывести из дома всех его поселенцев. — Власко! — крикнул он затем что было сил. — Выходи, коль есть еще в тебе дух словенина! Русич ждет тебя с открытым лицом!
Варяги расположились полукругом возле высокого, украшенного резными узорами и витыми столбами крыльца деревянного терема Синько и с нетерпением ожидали появления именитых словен… Настал долгожданный миг, и на крыльце появились те, ради кого русичи отправились в свой тяжелый поход. Первым блеснул в свете лучей уходящего солнца шлем Власко, его лицо поразило русичей злой решимостью.
— Как ты ненавидишь меня! — не удержавшись, воскликнул Олаф, и конь под ним беспокойно перебрал ногами.
— Да! — яростно крикнул Власко и метнул в сторону варяга секиру.
Олаф подставил меч, и секира, гулко ударившись о него, отлетела в сторону и вонзилась в землю.
— Есть еще что метнуть в меня? — язвительно спросил Олаф и увидел, как на руках у Власко повисли его воины, вырывая у знатного словенина меч.
— Хочешь со мной сразиться? Один на один?
Власко молчал.
— Ну? — зло потребовал ответа Олаф. — Я верну тебе все твои доспехи! Исход нашей битвы решит жизнь наших народов на этой земле!
Власко недоверчиво, исподлобья, посмотрел в глаза Олафу и почувствовал, что тот искренен.
— Там, у коновязи, стоит мой конь. Прикажи подать его для меня и верни мою секиру, — глухо потребовал Власко и попробовал высвободить свои руки.
— Выполнить условия новгородского посадника и главы новгородского ополчения! — звучно приказал Олаф и услышал рокот своей дружины. — Всем молчать и не мешать нам в разрешении важного спора! — грозно потребовал он от своего окружения. — Один на один мы должны защищать честь своего народа! Святовит — свидетель сему! — крикнул Олаф, приложив меч ко лбу, затем вскинул руку к небу и дал команду:
— Освободить двор!
Дружинники отъехали к частоколу, окружавшему двор дома Синько, и, затаив дыхание, приготовились следить за честным поединком двух необыкновенных людей северного края словенской земли.
Власко взобрался на коня и увидел, что варяг в это время брал троекратный, круговой разбег.
Олаф первым налетел с мечом на словенина.
Власко выдержал первую атаку варяга и попробовал отразить его натиск. С помощью ног он управлял конем, в правой руке держа на коротком взмахе меч, а в левой блестела острая секира.
Олаф, заметив опасность, подскочил к Власко с другой стороны. Неожиданно резким ударом вышиб из его руки секиру и длинным мощным взмахом меча атаковал его. Власко пошатнулся в седле. Следующий мощный удар Олафа выбил меч из рук словенина, и обезоруженный Власко закричал:
— Ну, руби! Чего медлишь?
Олаф отъехал от Власко на безопасное расстояние и, вытерев рукавом пот с лица, хриплым голосом проговорил:
— Я не секач! Я воин! И хочу, чтоб ты это понял наконец! Но тебе это, видно, трудно понять, коль такие советники залезли к тебе в душу и мутят ее который год подряд!
Власко, окруженный варяжскими секироносцами, хмуро обдумывал свое положение.
Дружина русичей, смеясь, поглядывала на верхний помост крыльца дома боярина Синько, где кроме хозяина, кривичского посадника и кривичского старейшины, то появляясь, то исчезая, маячила фигура знаменитого на весь край новгородского землевладельца.
— Где твоя жена, Спирка? — снова звонко спросил Олаф. — Отвечай, не то выведу силой на битву, в которой ты вряд ли победишь!
Спирка спрятался за спины товарищей.
— Фаст! Прикажи своим ребятам обыскать все погреба, все закоулки дома Синько. Она наверняка там! — громко приказал Олаф. — Спирка! А на кулачный бой пойдешь, коль меч держать тебе не под силу? — ехидно спросил Олаф и задорно посмотрел на притихших словен.
В ответ и на это предложение варяги услышали только покрякивание и сопение, и смех их грянул с новой силой.
— Ладно, Спирка, пока мои ратники ищут твою Умилу, решим так. Ежели они ее найдут, то пусть выбирает сама себе мужа. Лешко! Я справедливо говорю?
— Нет, — покачал головой Лешко.
— Почему? — смеясь, спросил его Олаф.
— Потому что она все еще его жена! — хмуро ответил Лешко.
— Та-ак, — угрожающе протянул Олаф. — Я дважды в честном бою, один на один, доказал, кто есть кто в этой земле. Теперь я буду определять, какие дела будем вершить мы, а какие вы! — крикнул Олаф, и не только во дворе Синько все стихло и замерло, затаил дыхание весь Плесков, знавший о каждом событии, происходящем в его центре, из уст мальчишек, сидевших на толстоствольных ясенях и тополях. И казалось, на мгновение ахнуло и замерло само небо перед мощным волеизъявлением русичского князя.
