– Понравилось? – в тон ей спросил Доронин.
– Как вы думаете, удастся нам задержать транспорт ещё недельки на две?
– Пойду на поклон к полковнику, – сказал Доронин. – Надеюсь, что не откажет. Он с меня отчёта требовал. Теперь есть чем отчитаться.
– Послушайте, Андрей Семёнович, – сказала Вологдина, – почему вы не взяли себе комнату в новом доме?
– А вы почему не взяли?
– У меня есть комната, вы знаете, А вам жить в кабинете глупо.
– Я и не собираюсь жить в кабинете, – сказал Доронин. – Я поселюсь во втором доме.
– Где сейчас ваша семья? И когда вы собираетесь её выписывать?
– У меня нет семьи.
– Как нет? Совсем?
– Совсем.
– Почему вы улыбаетесь?
– От недоверия.
– Что такое?
– Мне не верится, что это вы идёте рядом со мной.
– Почему не верится?
– Почему да почему! У вас даже голос изменился. Раньше, когда вы входили ко мне в кабинет, мне казалось, что вкатывается ёжик.
Они шли по каменной набережной. Там, где кончалась стенка ковша и начиналось открытое море, точно одинокая звезда, мерцал сигнальный фонарик.
– А вы, наверное, очень гордитесь, что построили этот дом, – вдруг сказала Вологдина.
– Я очень рад, – просто ответил Доронин, – но гордиться мне нечем. Я тут столько дров наломал, столько раз начинал не с того конца…
– Если не ошибаюсь, – улыбнулась в темноте Вологдина, – за одно такое начало вы получили предупреждение по партийной линии…
– Получил, – со вздохом признался Доронин.
– А вы знаете, Андрей Семёнович… Я давно хотела вам сказать… Тот неудачный выход в море всё-таки сыграл свою роль. Как это ни странно, но именно после него Люди стали меньше бояться моря, почувствовали свою власть над ним И Весельчаков теперь на задний план стал отступать. Антонов скоро его совсем позади оставит… Разве я не права?
– Может быть, вы и правы, – задумчиво проговорил Доронин, – но такого же результата можно было достигнуть без всяких потерь. Это сказал мне Костюков, и я с ним согласен.
Вологдина поскользнулась. Доронин поддержал её за руку.
– Спасибо, – сказала она, отнимая руку. – Голова у вае больше не болит?
– Нет.
Они подошли к конторе.
– Какой прогноз на завтра? – спросил Доронин.
– Ветер три балла.
– Бригады идут в море?
– Идут. Спокойной ночи.
Она пожала ему руку и тотчас исчезла в темноте.
Доронин медленно поднялся к себе, зажёг свет, подошёл к тёмному окну и привычно прислушался, не усиливается ли ветер.
Осень была ещё в разгаре. В тайге ещё цвели диковинно-яркие красные, жёлтые, лиловые цветы. Но по утрам все звонче становилась земля. Тонкой ледяной коркой покрывалась вода в лужах, хрустели под ногами промёрзшие водоросли. Осыпались жёлуди.
Приближалась зима.
На Южный Сахалин прибыли первые переселенческие колхозы. Сюда, в самый дальний уголок советской земли, ехали люди с Украины, из Белоруссии, Сибири… Ехали в одиночку, бригадами и целыми колхозами.
В числе колхозов были и рыболовецкие. Главк сообщил Доронину, что в районе комбината решено разместить несколько рыболовецких колхозов и что добыча этих колхозов будет включена в общий план рыбодобычи комбината.
Доронин, Нырков и Антонов, которого они взяли в помощь, так как везли дель для одного из колхозов, выехали к новосёлам.
Ехать нужно было поездом. Узнав об этом, Доронин вспомнил свою поездку из Средне-Сахалинска в Танаку. Он ехал тогда в маленьком, точно игрушечном, составе, напоминавшем поезда на детских железных дорогах. Этот странный поезд больше стоял, чем двигался. Когда Доронин, которому уже не терпелось поскорее оказаться на месте работы, обращался к японским железнодорожникам, те разводили руками и в один голос повторяли:
– Худо, капитана!
Это была бесконечно-унылая поездка, при одном воспоминании о которой Доронин испытывал тошноту.
Но теперь, войдя в игрушечный, тесный вагон и пристроившись на неудобной, узкой скамейке, Доронин сразу заметил, что внутренний вид вагона изменился. Маленькие окна были чисто вымыты, да и стены не казались такими чёрными, как раньше.
Приятнее же всего было то, что, медленно тронувшись с места, игрушечный состав вскоре набрал такую скорость, которая сделала бы честь любому поезду. Правда, он при этом раскачивался и подпрыгивал. Временами Доронину казалось, что состав вот-вот свалится набок. Но всё это были пустяки по сравнению с тем, что поезд не имел вынужденных остановок, не задерживался на станциях и следовал точно по расписанию.
Через три часа Доронин вышел на маленьком полустанке, Нырков и Антонов поехали в другой колхоз.
Чтобы добраться до места, нужно было спуститься к морю и километра три идти берегом. Доронин пошёл хорошим шагом, каким ходил когда-то из полка в роты. Берег был завален всяким мусором. Раньше тут, очевидно, помещался японский кустарный промысел: валялись гнилые обломки бочек, чуть поблёскивали стеклянные шары наплавов, путались под ногами обрывки, сетей.
Чайки бегали по отмели и клевали что-то у самой воды.
Вскоре показались обуглившиеся сваи. «Все разрушили, черти, – со злобой подумал Доронин. – Ну да ладно, нам ваша кустарщина всё равно не ко двору».
Справа, у подножья сопок, расстилалось большое поле, покрытое высокой, в рост челозека, травой. Видимо, её здесь никогда не косили.
«Придёт время, – думал Доронин, – уберём траву, распашем землю, заставим её родить хлеб».
Наконец, увидев колья, на которых сушились сети, небольшой, деревянный, наскоро сделанный пирс и несколько врытых в берег землянок, он понял, что это и есть колхоз. Неподалёку от землянок Доронин заметил вкопанные в землю столбы. Рыжеватая вязкая земля вокруг них была тщательно утрамбована. На жёлтой, чахлой траве торчали вешки. Видимо, люди прикидывали, как лучше расположить будущие дома. В стороне лежали штабеля брёвен.
Доронин огляделся, в надежде увидеть кого-нибудь, но на берегу было пустынно. Он уже собрался постучать, как вдруг дверь одной из землянок отворилась, и на пороге показался японец в ватнике с подвёрнутыми рукавами, которые были ему всё-таки длинны.
«Что за чёрт, – подумал Доронин, – куда я попал?»
А японец стоял на пороге землянки, смотрел на Доронина и улыбался.
И Доронин, сам того не замечая, невольно улыбнулся в ответ.
– Ты кто же будешь? – спросил он на всякий случай, не очень рассчитывая на ответ.
Японец часто замигал и, к удивлению Доронина, ответил:
– Я Ваня, Ваня, росэке Ваня!
Доронин рассмеялся.
– Ну, здравствуй, русский Ваня, – сказал он и уже совсем удивился, когда японец первый протянул ему руку.
Доронин пожал его узкую жёлтую ладонь.
– Ну, а кроме тебя, тут кто-нибудь есть? – спросил он.
На этот раз японец, видимо, не понял. Но дверь землянки открылась, и на пороге показался человек в украинской рубахе с расстёгнутым воротом и ватных штанах, заправленных в огромные сапоги. На вид ему было под сорок.
– Вам кого? – спросил человек.
– Председателя колхоза «Советская родина».
– Я председатель.
– Товарищ Жихарев?
– Он самый.
Доронин протянул руку.
– Директор рыбного комбината Доронин. Приехал взглянуть, как вы тут устроились.
– Директор? – недоверчиво повторил Жихарев, точно соображая что-то, потом широко улыбнулся и пожал протянутую руку.
– Начальство, значит! Ну, прошу в хату, товарищ директор!
Он распахнул дверь землянки.
Доронин вошёл и, удивлённый, остановился на пороге. Он никак не ожидал увидеть большую, просторную комнату, пол, устланный цветным половиком, стол, накрытый белой скатертью, светлую керосиновую лампу, а в глубине широкую лежанку, аккуратно застеленную пёстрой материей. На лежанке сидела женщина и расчёсывала длинные волосы, падавшие ей на плечи и грудь.
– Гости приехали, Марья! – из-за спины Доронина крикнул Жихарев.
Женщина торопливо собрала волосы, накинула платок и встала.
– Просим, – сказала она певучим украинским говором.
– Чайку с дороги? – спросил Жихарев.
– Чайку, чайку! – подхватил японец, тоже оказавшийся в землянке.
– Это кто же такой? – спросил Доронин.
– Рыбак Ваня! – усмехнувшись, ответил Жихарев.
Через четверть часа Доронин, Жихарев, его жена и Ваня сидели за столом и пили чай из настоящего русского самовара. Ваня с трудом удерживал в своих маленьких руках огромное блюдце.
– Месяц прошёл, как мы сюда из Приазовья перекочевали, – прихлёбывая горячий чай, говорил Жихарев. – Сам я мальчишкой в Приморье рыбачил… Вот и потянуло снова на старые места… Нас пока что сорок человек сюда прибыло.
– Как про этот Южный Сахалин объявили, он будто сказился, – вмешалась в разговор женщина. – Что тут за моря да что за рыба! Вот и подбил людей-то…
– Ну и что же, недовольны? – спросил Доронин.
