ГЛАВА III
Мертвый шпион
Во время бешеной, короткой схватки Лаулесс беспомощно смотрел на боровшихся и даже тогда, когда Дик, встав на ноги, со странным вниманием прислушивался к отдаленному шуму в двух остальных этажах дома, старый бродяга продолжал качаться, словно куст от порыва ветра, и бессмысленно смотрел в лицо мертвецу.
— Хорошо, что нас не слышали, — наконец проговорил Дик, — хвала святым! Но что я буду делать с этим бедным шпионом? По крайней мере возьму мою кисть из его сумки.
Сказав это, Дик открыл сумку; там он нашел несколько монет, свою кисть и письмо, адресованное лорду Уэнслейделю и запечатанное печатью лорда Шорби. Это имя пробудило воспоминания Дика, он сейчас же сломал восковую печать и прочел содержание письма. Оно было коротко, но, к восторгу Дика, содержало явные доказательства, что лорд Шорби изменнически вел переписку с Йоркским домом.
Молодой человек всегда носил с собой рог с чернилами и другие письменные принадлежности и потому, встав на колено рядом с трупом мертвого шпиона, мог написать на клочке бумаги следующие слова:
«Милорд Шорби, вы, написавший письмо, знаете ли, почему умер ваш слуга? Но позвольте мне дать вам совет, — не женитесь!
Джон Мститель».
Он положил бумагу на грудь трупа. Тогда Лаулесс, который смотрел на действия Дика с некоторыми проблесками возвращающегося сознания, внезапно вынул из-под одежды черную стрелу и приколол ею письмо к трупу. При виде этого неуважения, почти жестокости к мертвецу, крик ужаса сорвался с уст молодого Шельтона, но старый бродяга только рассмеялся.
— Ну, я хочу поддержать честь моего ордена, — икая, проговорил он. — Моим веселым молодцам должна быть отдана эта честь, брат. — Потом он, закрыв глаза и открыв рот, прогремел страшным голосом:
— Молчи, олух! — крикнул Дик и сильно толкнул его к стене. — И пойми, если может что-нибудь понять человек, в котором больше вина, чем ума, — пойми и, именем Пресвятой Девы Марии, убирайся из этого дома — если ты останешься здесь, то не только ты будешь повешен, а и я! Итак, на ноги! Скорее, не то клянусь мессой, я могу забыть, что в некоторых отношениях я — твой начальник, а в другом — должник! Ступай!
Ложный монах начал понемногу приходить в себя, а звук голоса Дика, блеск его глаз запечатлели в его уме значение сказанного.
— Клянусь мессой, — крикнул Лаулесс, — если я не нужен, то могу уйти, — и он, шатаясь, прошел по коридору и стал спускаться с лестницы, придерживаясь стены.
Как только он исчез из виду, Дик вернулся в свое убежище, решив посмотреть, что произойдет дальше. Ум говорил ему, что следовало уйти, но любовь и любопытство пересилили.
Время медленно тянулось для молодого человека, продолжавшего стоять за занавесом. Огонь в комнате потухал, лампа горела слабо и чадила. А между тем все еще не было разговора о возвращении кого-либо из обитателей верхних этажей дома; снизу все еще доносился слабый шум и болтовня ужинавших, а город Шорби с обеих сторон дома по-прежнему лежал безмолвно под густо падавшим снегом.
Наконец к лестнице стали приближаться шаги, послышались голоса; некоторые из гостей сэра Даниэля вошли на площадку и, повернув в коридор, увидели разорванную драпировку и труп шпиона.
Кто бросился вперед, кто назад; поднялся громкий крик.
Услыхав этот крик, гости, солдаты, дамы, слуги, одним словом, все обитатели большого дома стали сбегаться со всех сторон, присоединяя свои голоса к общему смятению.
Скоро толпа раздалась, пропустив самого сэра Даниэля, явившегося в сопровождении завтрашнего жениха, милорда Шорби.
— Милорд, — сказал сэр Даниэль, — не говорил ли я вам об этой подлой «Черной Стреле»? Вот вам и доказательство! Вот она торчит тут и, клянусь распятием, кум, на груди человека, который носил ваши цвета или украл их!
— Это действительно мой слуга, — ответил лорд Шорби, отшатываясь. — Желал бы я, чтобы у меня было побольше таких слуг. Он был ловок как гончая, и скрытен как крот.
— В самом деле, кум? — спросил резко сэр Даниэль. — А что он приходил вынюхивать так высоко в моем бедном доме? Но больше он уже не станет нюхать.
— Потрудитесь посмотреть, сэр Даниэль, — сказал кто-то из присутствовавших, — тут у него на груди приколота бумага, на которой написано что-то.
— Дайте мне стрелу и все остальное, — сказал рыцарь. Взяв в руки стрелу, он некоторое время рассматривал в угрюмом молчании.
— Да, — сказал он, обращаясь к лорду Шорби, — это ненависть преследует меня по пятам. Эта черная палочка, или схожая с ней, погубит меня. И вот что кум, позвольте простому рыцарю дать вам совет: если эти псы станут преследовать вас — бегите! Это — словно болезнь, она может настигнуть каждого из нас. Но посмотрим, что они написали. То, что я и думал, милорд: вы отмечены, как старый дуб лесничим. Секира упадет завтра или послезавтра. Но что вы написали в том письме?
Лорд Шорби снял бумагу со стрелой, прочел ее, смял в руках и, подавив отвращение, которое прежде удерживало его, бросился на колени перед трупом и стал поспешно рыться в сумке.
Он встал на ноги с несколько расстроенным видом.
— Кум, — сказал он, — я действительно потерял очень важное письмо, и если бы мог захватить негодяя, который взял его, он немедленно украсил бы собой виселицу. Но прежде всего обезопасим выходы. И то уже наделано много бед, клянусь святым Георгием!
Часовые были расставлены вокруг дома и сада на близком расстоянии друг от друга; на каждой площадке лестницы стояло также по часовому; целый отряд их находился у главного входа, другой — вокруг костра в сарае. Слуги сэра Даниэля получили подкрепление в лице слуг лорда Шорби, таким образом, не было недостатка ни в людях, ни в оружии для защиты дома, или для поимки неприятеля, если бы он скрывался вблизи.
Между тем труп шпиона вынесли под продолжавшим падать снегом, и положили его в церкви аббатства.
Только тогда, когда все меры предосторожности были приняты и наступила вновь тишина, девушки вызвали Ричарда Шельтона из его тайника и подробно рассказали ему все случившееся. Со своей стороны он рассказал о посещении шпиона, его опасном открытии и быстром конце.
Джоанна в изнеможении прислонилась к обитой ткаными обоями стене.
— Это ничему не поможет, — сказала она, — я все же буду обвенчана завтра утром.
— Как! — вскрикнула ее подруга. — Ведь вот наш паладин, который разгоняет львов как мышей! Мало же у тебя веры, право. Ну, друг-укротитель львов, утешьте же нас, заговорите и дайте нам услышать смелый совет.
Дик смутился, когда ему кинули в лицо его преувеличенные выражения. Он покраснел, но все же заговорил смело.
— Правда, мы в затруднительном положении, — сказал он, — но если бы мне удалось выбраться из этого: дома на полчаса, я поистине скажу, все еще могло бы быть хорошо, и свадьба не состоялась бы.
— А что касается львов, — передразнила его молодая девушка, — то они будут изгнаны.
— Прошу извинения, — сказал Дик, — я говорю вовсе не хвастаясь, а прося помощи или совета, потому что если мне не удастся пробраться из дома не замеченным часовыми, то я не могу ничего сделать. Пожалуйста, поймите меня правильно.
— С чего это ты заговорила, что он неотесан, Джоанна? — осведомилась молодая девушка. — Я утверждаю, что речь его всегда находчива, нежна и смела, смотря по его желанию… Чего тебе еще?
— Да, — со вздохом и вместе с тем с улыбкой проговорила Джоанна, — правда, моего друга Дика подменили. Когда я видела его, он был действительно груб. Но это ничего не значит, надежды на перемену моей горькой участи все же нет, и я должна стать леди Шорби.
— Ну, — сказал Дик, — я попробую рискнуть. На монаха мало обращают внимания, и если я мог найти добрую фею, которая привела меня наверх, то могу найти и другую, которая сведет меня вниз. Как имя этого шпиона?
— Реттер, — ответила молодая девушка, — но что вы хотите сказать, укротитель львов? Что вы думаете делать?
— Попробовать смело выйти из дома, — ответил; Дик, — и если меня остановят, не терять присутствия духа и сказать, что иду молиться за Реттера.
— Выдумка не из хитрых, — заметила девушка, — но, может быть, удастся.
— В затруднительных обстоятельствах главное дело не в выдумке, а в смелости, — сказал молодой Шельтон.
— Вы говорите правду, — сказала она, — ну идите, и да поможет вам Небо! Вы оставляете здесь бедную девушку, которая любит вас всей душой, и другую, которая искренний друг ваш. Будьте благоразумны ради них и не подвергайте себя опасности.
— Да, — прибавила Джоанна, — иди, Дик. Опасность одинаково велика, останешься ли ты здесь, или уйдешь. Иди, ты уносишь с собой мое сердце, — да сохранят тебя святые!
