— А-а! — вскричал Коэс. — Не тот, кто защищала Скунху?
— Кунхаза, — поправил Гобрия наемника.
— Да… Кунхаса. Прости, господин, для нас, эллинов, трудны имена варваров.
— Ладно! Скунха он или Кунхаз — он в наших руках. Но вопрос твой мудр. Тот ли это Сохраб, который защищал Кунхаза? Говори не спеша, отчетливо. Нам, ариям, плохо понятен язык саков.
— Тот. Наш род всегда ненавидел Сохраба. Мы недавно встретили его на тропе, и он отнял у меня жену.
— Красивая женщина? — полюбопытствовал Дарий.
— О! Она была, как богиня! Я хотел убить Сохраба. Он ударил меня ножом. И другие резали меня. Вот…
Массагет показал на свое обезображенное лицо.
— Я жажду мести! — прорычал сак-тиграхауда. — Дух кровопролития вселился в мои руки! Эй, вы, слушайте меня! Я пастух. Я знаю пустыню, как циновку, на которой спал с детства. Если в пустыне прибавится одна песчинка, мои глаза тут же ее увидят. Я знаю, где скрываются главные войска массагетов. Мне ведома самая короткая дорога к стану Сохраба. Если вы хотите, я поведу вас. Вы нагрянете на них из-за тростников. Вы изрубите их секирами. Раны зовут меня на дело мести!
Хриплые, отрывистые выкрики массагета потрясли всех, кто находился в шатре. Что страшнее человека, ненавидящего родное племя?
Горбун встал, заковылял к массагету и схватил его за плечо. Взгляд мудреца проникал через глаза пастуха в самые отдаленные закоулки его души и выворачивал нутро человека наизнанку, как рука разбойника, умело и нагло вытряхивающего мешок торговца.
Долго смотрел мудрец на массагета, и тот не опустил век. Ум и простота, отвага и боязнь, доброта и гнев сменяли друг друга в глазах яксарта, придавая взгляду то одно, то другое выражение. Только подлости не нашел Гобрия в глазах сына пустыни. И горбун почувствовал, что верит перебежчику. Но мудрец еще колебался. Только сейчас царь свирепствовал над Датисом, требуя проводника. И вдруг проводник явился сам. Необыкновенно. Слишком легко дается удача.
Гобрия разжал пальцы и сел на место. Поразмыслив, горбун усмехнулся: «Э, боги… Какой вред принесет нам этот червяк, если он окажется врагом? Телохранители вокруг нас. Если пастух даже бровью шевельнет не так, как нам угодно, он будет на месте изрублен в куски». Гобрия махнул рукой на свои страхи. Но сердце говорило: испытай пришельца как следует, прежде чем произнести «да».
— Подкрепит ли пастух клятвой свое желание нести нам службу? — спросил мудрец. Он слышал, что клятвопреступление считается у массагетов позорным поступком. А эти гордые пастухи больше всего на свете боялись позора.
— Вечным солнцем, священной землей клянусь в преданности вам! — воскликнул тиграхауда. — Если я гляну на вас косо — да высохнут мои очи! Если я ступлю не так, как угодно вам, — да отнимутся мои ноги! Если мои руки коснутся вас — да отпадут они до локтей!
— Хорошо, — сказал горбун. — Я верю тебе. Отверни ковер там, где стоят твои ступни, и покажи на песке дорогу к становищу главного отряда массагетов.
Горбун жадно вгляделся в глаза пастуха, ища в них коварства. Но сак смутился.
— Не знаю, сумею ли, — сказал он растерянно. — Попробую.
Мудрец успокоился. Обманщик держался бы более уверенно. Массагет откинул ковер, пригладил песок руками и задумался. Гобрия нахохлился, как филин. Между пастухом и царским советником шла незримая, но острая схватка.
— Это море Вурукарта. — Массагет очертил острием кинжала круг. Снизу к окружности он подвел извилистую полоску и разбил ее на множество черточек. — Аранха. — Немного подумал и подвел к окружности новую извилистую полоску справа. — Яксарт. — Он разбил Яксарт на три крупных рукава. — Самая верхняя черта — сам Яксарт. Средняя — Река Вепря. Нижняя — Новая Река. Новая Река сливается с последним справа рукавом Аранхи, они вместе впадают в море Вурукарта.
— Где же тут мы, а где войско саков? — с любопытством спросил мудрец. Чертеж пастуха ему понравился.
— Ваше войско тут… — Пастух, подумав, ткнул кинжалом на среднее течение самого правого руказа Аранхи. — А массагеты… — он помедлил, — тут, возле горы, которую называют Белая Дюна. — Пастух показал на место немного выше среднего течения Новой Реки. — Самая короткая дорога от вашего стана до стана — массагетов — прямо на восход солнца.
Пастух провел между двумя точками прямую черту.
— Та-ак… — Мудрец помолчал, потом вдруг быстро проговорил:
— Повтори все, что ты сказал!
«Напутает, нет?» — думал горбун, глядя на пастуха. Тот с некоторым удивлением посмотрел на Гобрию и не спеша повторил рассказ. Мудрец вздохнул с облегчением — слова пастуха совпадали с тем признанием, которое Гобрия вырвал вчера при помощи пытки у пленного апасака. Правда, апасак сказал немного. У какой-то реки, возле какого-то холма состоялся совет племен — вот все, что узнал горбун. Пастух открыл мудрецу место, где находится этот холм. Значит, он говорит чистую правду. Или… или лжет так искусно, что его не обличит сам Ахурамазда!
— Хм… любопытно, любопытно, — пробормотал Гобрия. — Сколько же переходов займет дорога до стана саков?
— Двенадцать дневных переходов, господин.
— А что на этом пути?
— Шесть дней, пока вы не достигнете берега Новой Реки, отрядам придется идти по безводным пескам. Потом дорога пойдет по местам, где много воды, травы и дичи. Там прокормятся три таких войска, как ваше.
«Нет, пастух не лжет, — сказал себе горбун. — Бахрам говорил: «От городища Кунхаза до Новой Реки — шесть переходов».
— Та-ак… Хорошо, друг Акшунвар. У тебя умная голова.
— Мoe имя — Кавад, — оскорбился пастух.
«Кажется, он в самом деле тот, за кого выдает себя, — подумал — мудрец с удовлетворением. — Ну, еще одно испытание… Если сак выдержит его, я последую за ним туда, куда он поведет».
Мудрец, глядя в глаза тиграхауда, жестко усмехнулся.
Они шли по стану. Персы точили ножи, чинили сбрую, играли в кости. Некоторые стонали под шубами — воинов косила болотная лихорадка. На башнях городища, которое еще недавно принадлежало Кунхазу, дремали дозорные. Там и сям звучали заунывные песни, рокотал бубен. Люди работали, ходили и развлекались как бы в полусне, зевая от скуки.
«Зажирели, — отметил Ширак и тотчас забыл об окружающем. Он чувствовал — горбун готовит ему ловушку. Может быть, страшную. — Ничему не удивляйся! — твердил себе Ширак, сцепив зубы. — Стой крепко, как скала, даже если перед тобой поставят… живую Фароат!»
Мысль эта была так дика и нелепа, что пастух едва удержался от крика. Ширак разом ослаб, колени его задрожали. Он лег бы на землю, зарылся головой в песок, чтобы ни о чем не думать. Но горбун — Ширак это чувствовал каждой жилкой — зорко следил за ним, подмечая малейшие изменения в выражении его лица, глаз и губ. Нечеловеческое напряжение заставляло Ширака спокойно переставлять ноги, непринужденно размахивать при ходьбе руками и смотреть только вперед, напустив на лицо равнодушие дикаря. Все чувства и мысли постепенно отошли куда-то в сторону. «Не выдай себя!» — вот что заполняло все существо Ширака.
Он успокоился и даже повеселел. На губах его мелькнула такая же змеиная усмешка, как у горбуна. «Шакал, — злорадно выругался Ширак про себя. — Посмотрим, кто кого поймает». От мудреца не укрылась усмешка пастуха. Гобрия насторожился.
— Ты… чем доволен?
Ширак принял вид человека, очнувшегося от своих дум.
— Я вижу меч в животе Сохраба, — сказал он, скаля зубы. Дорого стоила пастуху выдержка! Пальцы его посинели, на лбу выступили капли ледяного пота.
Они стояли у дырявого шатра, окруженные телохранителями и военачальниками. В тени палатки дремал, опустив голову, человек в цепях и отрепьях.
— Это сак, — сказал горбун лукаво. — Он знаком тебе?
Человек поднял голову. Жилы Ширака натянулись, как тетива лука, язык прилип к гортани. Прямо в глаза ему глядел… Кунхаз…
«Жив! Неужели выдаст? Сейчас закричит, назовет мое имя», — разом пролетело в голове Ширака.
— Он не нашего племени, — сказал Ширак спокойно. — Я никогда не видел его.
— Может, он тебя знает? — улыбнулся горбун. — Эй, ты, подойди сюда.
Кунхаз не шевельнулся.
— Подведите, — сердито бросил горбун телохранителям. Те подхватили Кунхаза под мышки, приволокли и поставили перед Шираком. Кто бы поверил, что старик с черными провалами щек, оскаленным ртом и гноем на глазах — старейшина апасаков? Но Ширак не ошибался. Безобразные черты пленника еще хранили жалкие намеки на былую пригожесть. Они воскрешали образ Фароат.
— Тебе знаком сей человек? — Горбун брезгливо ткнул Кунхаза палкой в плечо и кивнул на Ширака. Кунхаз всмотрелся в глаза Ширака… и встрепенулся! Оба глядели друг на друга одно мгновение. Однако оно показалось им долгим, как век. И многое они сказали без единого слова.