Ознакомительная версия.
В субботу вечером, когда молоденькая медсестра ставила капельницу, «гламурная» бросила в нее скомканную купюрку: так она поступала, когда просила внимания к себе.
– Деточка… плиз, – услышала медсестра голос похожий на хриплый свист.
«Гламурная» показывала пальцем на большой пакет у стены.
– Укольчик? – спросила медсестра.
– Нет, достань, помоги… платье… прошу… плиз…
Девочка, приезжая из Самары, это не доигравшее в Барби провинциальное дитя, с любопытством заглянула в пакет и медленно вытащила роскошное платье со стразами, сверкающее, огромное, но тут же опомнилась и нахмурила бровки: «Нет, бабушка, это нельзя, не положено».
А утром другая медсестра зашла, чтобы сделать укол и остолбенела. В палате посреди хаоса сбитых простыней неподвижно возлежало большое тихое тело в платье со стразами, в бусах, браслетах, в парике и с синим маникюром, который нанесла смерть.
С того утра о «гламурной» больше не говорили. Злорадствовали, жалели – всё молча. Но несколько пациенток были замечены причесавшимися и подкрасившими губы.
Мимо этой женщины, стоящей недалеко от входа в метро, каждый день проходили люди. Возможно, проходили и вы, не имея ни малейшего повода остановиться, поскольку она всего лишь продавала куклу. Ростом с Барби, но со славянским личиком и детской фигуркой, с закрывающимися глазами, симпатичную, а к ней – кукольную одежку: платья, костюмы, шляпки. Все сшитое своими руками: аккуратно, со вкусом. Но одежка эта была неяркой, без блесток, без модных аксессуаров; молодые матери современных девочек, скользнув взглядом, спешили мимо, и женщина стояла и стояла на своем месте, под солнцем, потом под дождем и снегом, опустив глаза и, видимо, потеряв надежду все это продать.
Кому-то из нас в тот день повезло. Я искала подарок для дочки своей подруги и, озверев от поисков элементарного плюшевого мишки, или зайца натурального окраса, или хоть чего-нибудь экологически некитайского, так обрадовалась, увидев знакомый силуэт с коробкой! Фарфоровая куколка, ее милая одежда, сшитая по моде семидесятых – детства, и восьмидесятых – молодости матери именинницы, – это было то что надо! Я купила куклу, мы перекинулись парой фраз, улыбнулись друг другу, женщина только чуть задержала коробку в руках, перед тем как положить в мой пакет.
Дома, рассмотрев, все как следует, я сначала подумала, что купила чудесный подарок. Кукольных вещей оказалось гораздо больше, чем на первый взгляд: трусики и футболки, бриджи и шорты, джинсы, юбки, байковая пижамка, две школьные формы, платья, особенно платья – домашние, летние, нарядные, платье для выпускного бала, подвенечное… Немного странно было, конечно, примерять его на куклу-подростка. И вообще, чем внимательней я рассматривала эту кукольную одежку, тем менее кукольной она мне казалась. На белой блузке, например, был приколот октябрятский значок, настоящий; на рукаве коричневого школьного платья – две красные нашивки; на черном школьном фартуке – комсомольский значок, поцарапанный, повидавший на своем веку. Отдельно были сложены и сколоты пионерский галстук, светлая газовая косынка, платок в горошек, панамка, две шапки – лыжная и с помпоном. И совсем отдельно – фата. Во всем этом наборе не доставало украшений – каких-нибудь бусиков, брошки. И обуви. Но на задней стенке коробки все это оказалось в нарисованном виде: украшения, домашние тапочки, чешки и кеды, коньки и лыжи, и конечно, туфли – несколько пар, причем было строго указано, к какому платью – какие. Не было только белых, к подвенечному. Без белых туфель невесту не оденешь. И у меня мелькнула мысль – а может быть, так и задумано, что невесту не нужно одевать?! Еще я тогда подумала: а что же нужно? Эта пожилая женщина так долго и упорно стремившаяся продать – в принципе за гроши – любовно сделанные, тщательно и как будто говоряще подобранные вещи – чего она хотела? Чего ждала? На что надеялась?
Я поискала среди вещичек какую-нибудь деталь, которая могла бы дать ясный и простой ответ. Нашлись какие-то мелочи: подвернутые до локтей рукава у пижамы, скрученный в трубочку носовой платок в кармане домашнего халата… Но о чем они?
Я разложила одежку так, как мне показалось правильным, а потом, стараясь быть очень аккуратной, долго одевала фарфоровую девочку во все ее пижамки, халатики, лыжные шапочки, нарядные платья… Что же получалось? А получалось – ровное, как роман Вальтера Скотта, детство, скомканное отрочество, ослепительные клочья юности, которые невозможно сложить, – всё, как у всех нас. Но только мы потом шагнули дальше – в дурную, счастливую молодость, перемахнули зрелость и занесли ногу над старостью, а она – та – почему-то нет. Почему? Болезнь? Несчастный случай, с телом или с душой?.. Да сколько угодно историй выдаст воображение, только дай ему волю! Но не нужно. Не воображение, а память и опыт подсказали мне странную, на первый взгляд, аналогию – Сикстинская Мадонна. Я смотрела на нее дважды: в детстве с разочарованием от простоты сюжета, тускловатых, повторяющихся тонов. Позже – со слезами от бессилия и вины перед этою девочкой, доверчиво несущей миру свое дитя.
И глядя на фарфоровую куклу и ее вещички, я подумала, что не нужно ничего расшифровывать в этом своеобразном послании о чужой погибшей жизни. Вообще ничего не нужно, кроме того, чего хотела мать – просто подарить куклу и ее маленький мир живой, веселой и счастливой девчонке.
Юные или старые – все матери делают это – отдают свое самое чужому, беспощадному, но бессмертному миру! Чтобы и оно присоединилось к бессмертию.
Странное дело волей случая попало к моей подруге-адвокату. Простая статья 115 УК – умышленное причинение легкого вреда здоровью без последствий по ходу разбирательства грозила перерасти в сюжет, достойный шекспировского дара глубочайших философских обобщений.
В скромной подмосковной пятиэтажке взорвался подъезд. Вся страна на несколько дней вперилась в чужое несчастье. Работали следственные бригады, спасатели, журналисты, наезжали начальники, стояли или бродили вокруг родные и друзья тех, кто еще оставался внутри. На третий день они стали именоваться «родственниками погибших», которых все еще доставали из-под завалов. Тех, кто тут жил и чудом уцелел, было мало – только одна бабушка и ее внучка, которую та за полчаса до взрыва увела в бассейн. Эта бабушка несколько раз приходила к развалинам, становилась на колени, молилась и благодарила Бога, что спас внучку. И вот на эту-то бабушку неожиданно накинулась с кулаками другая тоже пожилая женщина, накинулась с таким остервенением и проклятьями, что ее едва оттащили.
Женщину задержали, до выяснения. Так ничего и не выяснив, составили протокол о происшествии. «Нападение» снимали журналисты, работавшие на месте трагедии: они тоже ничего не поняли. Подключился психолог.
Выяснилось, что у той, которая накинулась, погибли при взрыве две внучки – двух и четырнадцати лет. И эта бабушка тоже приходила к проклятому месту, стояла, глядя перед собой остекленевшими глазами, что-то тихо бормотала. Иногда в ее глазах вспыхивала ненависть. К кому – она не отдавала себе отчета, и в этом была еще одна ее мука – сознание искало убийцу, который погубил ее девочек, искало, чтобы проклясть. Внезапно, услышав от случайно оказавшейся рядом женщины молитву-благодарение, она в один момент точно прозрела и, как Сальери, смогла бы воскликнуть: «Наконец нашла я своего врага!».
Враг стоял рядом и молился тому самому Убийце! Враг благодарил Убийцу, что пощадил другое дитя. Почему-то Убийце так вздумалось!
И она кинулась на врага.
Психологическая помощь потребовалась и жертве нападения – потрясенной и ошарашенной. Психолог была молода и неопытна: выслушав обеих, она из лучших побуждений свела их вместе, в надежде примирить. Но, когда одна ласково заговорила о том, что нельзя так гневить Господа, что Бог знает, что делает, что он посылает испытания, что дети теперь в раю, то другая, вцепившись руками в кресло, отвечала ей, что Бог не просто убийца; он убийца детей, а значит, он падаль и мразь, а все, кто ему молятся в надежде подлизаться, еще получат свое. И добавила, что тот, кто из трех детей спас только одного, в любой момент может снова поступить так же – из троих убить одного, и этим одним будет ее девочка.
Теперь другая бабушка, потеряв самообладание, кинулась с кулаками. А потом подала в суд. В заявлении она просила привлечь обидчицу не только за побои, но и за оскорбление Всевышнего.
И такое вот дело передали моей подруге в порядке 51-й статьи УПК (обеспечение права на защиту).
Статья 115: умышленное причинение легкого вреда здоровью без последствий карается штрафами, арестом до четырех месяцев или исправительными работами. Учитывая возраст и имущественное положение обвиняемой, скорее всего, назначат штраф.
Ознакомительная версия.
