Не плясали только женщины. Праздник Новых Копий касался одних мужчин.
Луна давно зашла, зловещий свет костров и факелов падал на эту буйную картину, на извивающиеся тела и мелькающее в воздухе оружие, и вот два ряда воинов выступили на истоптанный дерн и встали друг против друга. Обнаженные до пояса, как все остальные мужчины, они держали щит и боевое оперенное копье. Марк увидел, что один ряд составляли мальчики, ставшие воинами, другой – их отцы, передавшие им оружие.
– Танец Новых Копий, – пояснил Эска, когда ряды понеслись вместе с поднятыми щитами. – У нас тоже такой танцуют в ночь, когда мальчики бригантов становятся воинами.
С другой стороны к Марку наклонился старый Традуи.
– А у твоего народа нет праздника Новых Копий? – спросил он.
– Есть, – ответил Марк, – но он непохож на ваш. Мне все незнакомо, и многое мне сегодня непонятно.
– Да? Что же? – Старик, у которого первоначальное раздражение против Марка из-за жабьего жира прошло, стал постепенно относиться к нему дружелюбнее, и сегодня, подогретый пиром и медом, не прочь был просветить чужака – до известного предела. – Я тебе объясню то, что тебе непонятно. Ты молод и, конечно, хочешь знать, а я стар и мудрейший в моем племени.
«Если действовать с осторожностью, – подумал Марк, – может быть, и удастся кое-что выяснить».
– Поистине, мудрость исходит от Традуи, деда вождя, – сказал он. – Уши мои открыты.
И, всячески выказывая самую лестную заинтересованность, он приготовился задавать вопросы и слушать. Дело подвигалось медленно, но мало-помалу, прибегая к разным уловкам, Марк вытянул из старика кое-какие обрывочные сведения, выслушав при этом кучу бесполезных вещей. Зато он узнал, что жрецы обитают в березовой роще за Домом Жизни и что священный дом никто не стережет, никакие служители.
– Зачем? – спросил старик, когда Марк выразил свое удивление. – У святилища есть свои хранители, да и кто посмеет покушаться на то, что принадлежит Рогатому?
Он замолк, словно спохватившись, что чуть не проговорился о недозволенном, и вытянув руку с набухшими венами, растопырил пальцы наподобие рогов.
Но скоро он опять разговорился. Под влиянием меда, факельных огней и пляски он предался воспоминаниям о собственной ночи посвящения, давным-давно он и сам был Новым Копьем и участвовал в боевых плясках племени. Не отрывая взгляда от крутящихся фигур, он поведал о прежних битвах, о прежних угонах скота, о давно умерших героях, его собратьях по оружию в те времена, когда мир был моложе, а солнце грело сильнее. Радуясь, что нашел внимательного слушателя, не знакомого с его историями, он рассказал о великом воинстве племен десять или двенадцать осеней назад. Он тоже ходил со всеми на юг, хотя дурачье уже тогда считало, что он слишком стар для военной тропы. Они уничтожили великую армию Красных Гребней. Они бросили врагов на съедение волкам и воронью, и племя принесло домой бога-орла, которого Красные Гребни несли впереди войска, и отдали божествам своего народа в Доме Жизни. Исцелитель больных глаз, наверное, видел орла сегодня? Его выносили и показывали мужчинам.
Марк сидел неподвижно, обхватив руками поднятые колени, и следил за полетом искр, сыпавшихся от крутящихся факелов.
– Я видел его, – ответил он. – Я и раньше встречал таких, поэтому удивился, увидав орла здесь. Мы, греки, очень любопытны, и к тому же у нас мало причин любить Рим. Расскажи еще, как вы отняли бога-орла у Красных Гребней. Я охотно послушаю эту историю.
Эту историю Марк уже слышал один раз от охотника Гверна, но теперь она рассказывалась противной стороной и начиналась там, где кончалась повесть Гверна.
В тех же словах, в каких старый воин хвастался бы давней удачной охотой на зверя, Традуи описал, как он и его собратья по оружию преследовали остатки Девятого легиона и окружили их, словно волки дичь. Ни капли жалости не было в голосе старика, ни тени понимания мук загнанной дичи – один жестокий восторг горел на его лице и звучал в каждом слове:
– Я и тогда был уже стар, то была моя последняя битва, но какая! У-ух! Такой бой был достоин старого Традуи! Сколько уже лет вечерами, когда костер угасает и гаснут даже мысли о битвах моей молодости, меня греет память о той, последней битве! Мы загнали их под конец в болото, к северу от того места, что зовется Трехгорье. Они дрались, как загнанные кабаны. Мы привыкли к легкой победе. Всегда они лопались с одного укола. Но в тот день все было совсем не так. Те, прежние, были просто стружкой с кремня, а эти – его сердцевиной. Но маленькой, очень маленькой… Они встали кружком, спиной друг к другу, лицом к нам, а крылатого бога поставили в середину. Мы проламывали стену из щитов в одном месте, а они переступали через павшего брата – и стена щитов опять становилась сплошной! Под конец мы сломили их, это правда, но они взяли с собой немало наших воинов. Их оставалось лишь горстка – не больше, чем пальцев на моих руках, а крылатый бог все еще укрывался в середке. Я, Традуи, последним оставшимся у меня копьем своей рукой сразил жреца в пятнистой шкуре, который держал древко. Тогда другой подхватил древко, чтобы оно не упало и продолжал объединять оставшихся. Он был вождь, гребень у него был выше и плащ – алый. Мне очень хотелось самому убить его, но кто-то меня опередил…
Словом, мы с ними расправились. Мы знали, что больше на наших охотничьих угодьях не бывать Красным Гребням. Мы оставили их воронью и волкам да еще болоту. Болота быстро поглощают все следы битв. А крылатого бога мы принесли домой, да. Мы, эпидии, имели на это право, ведь наши копья положили начало расправе. Но по дороге полил сильный дождь, реки вздулись, и около брода потоком смыло воина, несшего бога. Бога мы нашли, верно, но стоило это нам трех жизней. И пропали крылья, оттого что они были вставлены в дырки, а не слиты с телом орла, и блестящие венки тоже пропали. Так что к Дому Жизни мы принесли его в таком виде, какой он сейчас. Но все же мы отдали его в дар Рогатому, и тот, видно, был очень доволен: ведь с тех пор мы побеждаем в войнах и олень на охотничьих тропах попадается жирный. И скажу тебе еще одно: орел сейчас наш, он принадлежит эпидиям, но если настанет день, и мы опять все вместе поднимемся против Красных Гребней, тогда бог-орел станет копьем всех племен Альбы, а не только одних эпидиев.
Блестящие глазки обратились на Марка, они словно присматривались к его лицу.
– Он был похож на тебя, тот вождь Красных Гребней. А ты говоришь, что ты грек. Не странно ли?
– Среди Красных Гребней у многих в жилах течет греческая кровь.
– И то верно. – Старик принялся копаться в плечевых складках своего клетчатого плаща. – Они были настоящие воины, и мы оставили им оружие, воинам подобает иметь его при себе. Но у вождя я взял на счастье вот эту штуку, знаешь, как берут клык у кабана, который смелее и свирепее других. Я всегда ношу эту вещь на себе.
Он нашел наконец то, что искал, и снял через голову кожаный ремешок с шеи.
– Мне на палец не лезет, – добавил он с оттенком досады. – Видно, у Красных Гребней пальцы тоньше, чем у нас. Возьми посмотри.
На конце ремешка висело кольцо, слабо поблескивающее зеленым в свете факелов. Марк взял его и нагнулся пониже, чтобы рассмотреть. Это была тяжелая печатка, на изумруде с трещинкой был выгравирован дельфин – символ его рода. Марк подержал кольцо на ладони, бережно, как живое существо, глядя, как свет факелов играет в зеленой сердцевине камня. Затем вложил его в протянутую руку старика, небрежно поблагодарил его и снова перенес внимание на танцующих. Однако бешеный вихрь пляски проносился у него перед глазами, как в тумане; перед ним встала картина двенадцатилетней давности – он, задрав лицо, смотрит вверх на смуглого смеющегося человека. За головой смеющегося человека вьются голуби, а когда он поднимает руку и потирает лоб, солнце, очертив огненной каймой крылья голубей, зажигает изумруд на его пальце.
Марк вдруг почувствовал, что невероятно устал, слишком много открытий пришлось на один день…
На другое утро, когда друзья сидели на открытом со всех сторон уступе горы, где их никто не мог подслушать, Марк изложил Эске придуманный им план действий.
Он уже объявил вождю, что на следующий день отправляется на юг; вождь, да и все селение не хотели его отпускать. Пусть он останется до весны, уговаривали они, тогда найдутся еще больные глаза.
Но Марк проявил твердость – он хочет попасть на юг до наступления зимы; все гости, собравшиеся на праздник Новых Копий, разъезжаются по домам, и ему тоже самое время пуститься в обратный путь. Дружелюбие местных жителей не породило у него чувства вины из-за того, что он собирался совершить. Да, они приютили его и Эску, оказали гостеприимство, зато Эска вместе с ними охотился и пас стада, а Марк врачевал глаза со всем умением, каким обладал. Никто никому ничем не обязан, а значит, и чувству вины нет места. Что же касается орла, то тут хозяева их – враги, враги, достойные его клинка. Марк испытывает к ним приязнь и уважение – пусть удержат орла, если сумеют.
