– Допросы будут продолжаться после предъявления обвинительного заключения?
– Только с их согласия.
– Советские следователи сами проводят допросы?
– Нет. Только через американских следователей. Они получают ответы в письменной форме в виде протокола.
– Но это несправедливо!
– Существует договоренность на сей счет. То же относится к обвинителям от Англии и Франции, – пожал плечами Эмен.
Александров, с которым Филин разрешил советоваться в случае острой необходимости, выглядел утомленным и расстроенным. Ребров знал, что может быть тому причиной – Гаврик сообщил ему, что полковник Косачев написал на Александрова рапорт в Москву. Что точно было в рапорте, Гаврик не знал, но ясно, что не похвалы. Но деликатничать было некогда. Он хотел напроситься на допрос Геринга, чтобы задать несколько вопросов, которые они обговорили с Филиным перед отлетом того в Москву. Правда, теперь, после услышанного от Эмена, он понимал, что сделать это будет трудно. Во всяком случае, в ближайшее время.
– Мы уже много раз требовали, чтобы нам разрешили допрашивать их самим, но… – Александров раздраженно передернул плечами, когда Ребров спросил, не может ли он присутствовать на допросах. – Американцы только обещают… У нас есть перечень вопросов, утвержденный Москвой на самом верху, которые мы должны прояснить, но пока американцы ведут допросы так, что ответов на них нет… У них вообще к этому отношение свое. Подсудимые распределены между следователями без всякой системы. Следователи часто меняются. Для них главное – выдержать установленный график. Сыплют вопрос за вопросом, даже не вникая в суть ответов. Дополнительных и уточняющих вопросов практически не задают. Все время смотрят на часы. Как только обед или конец рабочего дня, тут же все заканчивается. Перерабатывать они не любят.
Было впечатление, что Александров объясняет обстановку не столько Реброву, а кому-то иному. Скорее всего людям с большими звездами на погонах, которым накатал рапорт Косачев.
– Честно говоря, – покачал головой Александров, – мне даже иногда кажется, они не совсем понимают, о чем речь… Получается не допрос, а так – формальный опрос для получения кое-какой информации.
– Им что – неинтересно?
– У них заведено так. Предварительного следствия до суда, в отличие от нас, практически не ведется. Все решается в суде во время битвы прокурора и адвоката. А некоторые люди не хотят этого понимать!
– Я хотел напроситься на допрос Геринга… Кстати, я уже с ним беседовал – в Мондорфе.
– Может, позже удастся. Сейчас американцы выбивают из них то, что нужно им самим. Вот выбьют, тогда… Милости просим!
– Георгий Николаевич, а вопрос о золоте во время допросов не возникал?
– В нашем присутствии нет.
– И сами мы этот вопрос не ставили?
– Генерал Филин считает, что это пока нецелесообразно.
Звонок телефона не дал ему договорить. Александров снял трубку.
– Да, это я. А что случилось?.. Вот как. Спасибо за приглашение. Идем. Я буду с переводчиком господином Ребровым.
Ребров недоуменно посмотрел на Александрова.
– Полковник Эмен приглашает нас в свой кабинет, – объяснил тот. – Говорит, там должно происходить нечто не совсем обычное.
В особой секции для допросов заключенных на втором этаже Дворца, куда их проводили прямо из тюрьмы по тоннелю, Александров и Ребров предъявили свои пропуска американской охране и прошли в кабинет полковника Эмена.
Хозяин кабинета сидел за столом у окна прямо напротив двери. Справа от него располагался стенографист в форме американского солдата, записывавший ход допроса на специальной стенографической машинке. С другой стороны сидел переводчик и помощник Эмена.
Вдоль стены до самой двери стоял ряд стульев. На крайнем сидел солдат в белом шлеме, белых перчатках и с белой кобурой. Александров и Ребров устроились на стульях, через некоторое время рядом с ними расположились еще несколько человек в гражданском и военном, которые вели себя как на представлении в театре.
– У американцев на допросах полно посторонних – ходят из кабинета в кабинет, просто глазеют, – шепнул на ухо Реброву Александров. – Как в зоопарке.
Полковник Эмен обвел присутствующих глазами и весьма торжественно объявил:
– Господа, вчера в Нюрнберг был конвоирован из Англии Рудольф Гесс… Я пригласил вас присутствовать на его первом допросе. Сейчас его доставят.
В последнее время Ребров навидался пленных в самом разном состоянии, но явление Рудольфа Гесса, заместителя Гитлера по партии, рейхсминистра, рейхсляйтера, обер-группенфюрера СС и СА, считавшегося третьим человеком в государстве, произвело на него впечатление.
Два американских солдата ввели странное существо в наручниках, присоединенных цепочкой к одному из конвоиров. У него были нечеловечески длинные, болтающиеся как на шарнирах руки, ушедший в плечи облезлый череп, шаркающая походка, несгибающиеся колени, и необыкновенно глубоко запавшие, почти невидимые между густыми бровями и патологически выдающимися скулами глазки, крохотный, как щель, безгубый рот.
Усевшись на стул, стоявший прямо против следователя, Гесс угрюмо уставился на свои ноги в огромных разбитых ботинках.
– Ваше имя? – начал допрос Эмен.
Гесс, насупившись, молчал.
– Заключенный, вы слышали мой вопрос? – повысил голос Эмен.
Гесс, наконец, пробулькал в ответ:
– Не помню.
– Ваша должность в руководстве Германии?
Гесс зашевелил бровями. Он тяжело, прерывисто дышал.
– Не знаю.
– Вы женаты?
Скривив отсутствующие губы, Гесс промычал:
– Не знаю.
– У вас есть дети?
Гесс мотнул головой.
– Кто такой Гитлер?
– Не знаком с таким.
– Вы были его заместителем в национал-социалистской партии!
– Не могу знать.
– Что такое «Майн кампф»? Извольте ответить!
– Не понимаю.
– Это книга Гитлера, которую вы записывали за ним! Гитлер доверял вам во всем!
Гесс неожиданно с силой ударил кулаком по колену.
Солдат у двери и помощники Эмена вскочили, собираясь наброситься на него, но он опять погрузился в полную прострацию.
– Довольно на сегодня, – решил Эмен и приказал: – Уведите!
Гесс уходил, волоча ноги так, словно это были протезы. Глаз его вообще не было видно за насупленными бровями.
– А вы что скажите, господин Александров? – спросил Эмен, когда вслед за Гессом ушла и пораженная представлением публика. – Он действительно псих или притворяется?
– Очень похож на психопата, – осторожно ответил Александров. – Я встречал немало таких типов среди уголовников… Но возможно и симулирует.
– Психопат или настоящий сумасшедший? – решил уточнить Эмен. – Ненормальный?
– Мы в таких случаях прибегаем к судебно-психиатрической экспертизе. Она легко и практически безошибочно ставит диагноз.
– Возможно, вы и правы, – согласился Эмен. Подумав, хлопнул ладонью по столу. – Ладно, прежде чем идти к докторам, я хочу поставить следственный эксперимент. Приходите сюда завтра в два часа. Будет очень интересно. Обещаю вам.
За чаем в кабинете Александрова они, разумеется, вспомнили невероятную историю пленения Гесса.
– В мае 1941 года заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс, который во время Первой мировой был летчиком эскадрильи «Рихтгофен», возглавляемой, кстати, Германом Герингом, вылетел с аэродрома в Аугсбурге на самолете Мессершмитт 110 с запасом топлива в один конец. Гесс был одет в форму лейтенанта люфтваффе, имел при себе карту с намеченным маршрутом. Он намеревался посадить самолет неподалеку от поместья члена королевской семьи лорда Гамильтона, с которым познакомился во время Олимпийских игр в Берлине в 1936 году. Не обнаружив подходящего места для посадки, он, когда закончился бензин, выпрыгнул с парашютом и сдался в плен местным фермерам. Поначалу он назвался вымышленным именем, но затем признался, кто он есть на самом деле.
Вел себя Гесс довольно странно – его весьма обескуражило то обстоятельство, что английские должностные лица долго не могли взять в толк, чего он добивается, а также то, что они отказываются встретиться с ним. Наконец, один из чиновников министерства иностранных дел согласился выслушать Гесса. Тот представил документ с условиями, на которых Гитлер мог бы заключить с Великобританией мирный договор, прекратить боевые действия и направить совместные усилия на борьбу с большевистской Россией. При этом Гесс заявил, что, поскольку фюрер не намерен вести переговоры с премьер-министром Черчиллем, тот должен уйти в отставку. Гесс считал немцев и англичан «братьями-арийцами по крови», а то, что они воюют друг с другом считал трагедией и ошибкой. Он намеревался с помощью лорда Гамильтона выступить с этими идеями в английском парламенте. Однако по личному распоряжению Черчилля Гесса отправили в Тауэр, где он пробыл как высокопоставленная интернированная персона до конца войны и отправления в Нюрнберг.
