Глава 29
В город даны вошли почти всей дружиной. Только у кораблей оставили сторожей из слуг.
До ворот шли, насмехаясь над простодушием и наивностью аборигенов, но когда вошли в город, смех сам собой погас и сменился на возгласы восторга.
Первое удивление вызвали улицы, замощенные толстыми дубовыми досками.
Еще большее удивление вызвали сами дома. Они были совсем не похожи на те дома что видели норманны раньше.
На их родине дома, больше смахивали на землянки, а тут были огромные высокие дома из толстых бревен, в два, а то и три этажа, крытые чем-то серебристым. А крыши некоторых домов желтели даже золотом.
Но когда даны подошли к княжескому терему, великолепие дворца ввергло их в шок.
С робостью они вошли на чистый двор. Тут уже были расставлены столы с многочисленной снедью и кувшинами.
На расстоянии от столов стояли многочисленные слуги.
Зайдя на княжеский двор, Доброжир поклонился конунгу.
— Будьте дорогими гостями!
Олав перевел его слова, и конунг фыркнул.
— Скажи в последний раз этому дикарю, что мы не гости, мы хозяева. И пусть хорошо уяснит это, а не уяснит — повешу. И любого другого тоже.
Олав обратился к Доброжиру:
— Слушай, бестолковый толстяк, конунг сказал, что если ты еще раз назовешь его гостем, а не хозяином, то тебя тут же повесят. Конунг не любит повторять по нескольку раз, и, честно говоря, я удивляюсь, что ты еще не висишь.
Доброжир побледнел и сказал поспешно:
— Я исправлюсь.
Между тем Готлиб по-хозяйски прошел во главу стола и сел на место, полагающееся конунгу — большое кресло, покрытое дорогими тканями.
Подобной роскоши он еще не встречал, поэтому сначала уважительно пощупал ткань.
— Они глупцы, — сказал он и сел в кресло.
Рядом с ним по правую руку сел Харальд. Остальные места воины заняли по старшинству.
Доброжира за стол не пригласили, и он остался стоять.
Слуги налили вина в кубки, и Харальд поднял кубок и провозгласил тост:
— Друзья, поднимем наши кубки за нашего славного конунга Готлиба, даровавшему нам эту победу!
С восторженными криками даны опустошили кубки. После этого Харальд поднялся, все замолчали. В тишине Харальд вынул меч и разрубил лежавшую на столе тушку оленя, затем торжественно положил на блюдо перед конунгом окорок, сочащийся горячим соком и паром.
Готлиб кинжалом отрезал кусок и откусил.
Сигнал подан. Даны взорвались смехом и принялись за еду.
Кинжалами они рубили жареную дичь, — кабанов, оленей, — и жадно рвали мясо зубами.
Довольны были все. С тех пор как они примкнули к Готлибу, им еще ни разу не доставалось так много пищи и вина. Были только обещания. Наконец обещания сбылись.
По старшинству даны начали провозглашать речи во славу конунга. Через небольшое время пир перерос в обычную вакханалию: пьяно орали воины, визжали женщины, которых воины хватали и тащили в ночные тени.
Доброжир мрачно смотрел на происходящее. В конце концов Готлиб обратил на него внимание:
— А этот дикарь почему не пьет и не радуется? — зло спросил он, и два воина подскочили к Доброжиру, схватили его под руки, подтащили к конунгу и поставили на колени.
Готлиб пьяно отрыгнул на его голову.
— Раб, а ты чего не пьешь за мое здоровье? Или ты замыслил что-то плохое против меня?
Доброжир по-совиному закрутил головой, и рядом с ним встал Олав.
— Ты чего не пьешь, дурак? Или хочешь, чтобы тебя повесили?
Доброжир растянул губы в подобострастном оскале.
— Ну что вы, — я не удостоен чести приглашенным быть за стол, потому боялся помешать вашему празднику, — сказал он.
Выслушав перевод Олава, Готлиб взял самую большую чашу и приказал:
— Вина!
Слуги тут же вылили в чашу целый кувшин вина.
Готлиб подал чашу Доброжиру.
— Пей за нашу победу! — сказал он.
Воины отпустили руки боярина.
Доброжир взял чашу и едва не разлил вино, потому что тело и руки било крупной дрожью. Встал, низко поклонился и стал пить из чаши.
Когда выпил, Харальд хлопнул его по плечу и весело сказал:
— Вот, раб, гордись, — ты получил чашу из рук самого конунга. Будь послушен, и конунг будет с тобой ласков.
Готлиб расхохотался.
— Дикарь, я и в самом деле буду с тобой ласков, — можешь сесть у моих ног, — сказал он.
От выпитого большого количества вина у Доброжира кружилась голова, и уже ничего не понимая, он упал к ногам Готлиба.
— Он как большая беззубая собака, — хохотал Харальд, тыкая пальцем в голову старшины.
Готлиб пошевелил Доброжира ногой, тот не пошевелился.
— А черт с ним — брось! — выругался Харальд.
Готлиб распорядился:
— Олав, присмотри за этой собакой, чтобы никуда не сбежала, — он нам завтра, когда мы займемся городом, пригодится. А сейчас — гуляем!
Доброжир открыл глаза, когда теплый солнечный луч мазнул его по щеке. Осторожно приподняв голову, он огляделся: пиршественный стол усеян костями и испорченными остатками пищи; скатерть, словно кровью, залита вином.
«Лучше пролитое вино, чем кровь», — подумал Доброжир и привстал.
Даны спали: кто на лавке; кто, уткнувшись лицом в недоеденную пищу; кто просто на земле.
Дурно пахло блевотиной.
Где-то еще слышались пьяные вскрики, тихий женский плач, но все уже было кончено.
Кто-то осторожно тронул спину, и Доброжир обернулся — на него пристально глядел конунг данов.
— Ты уже пришел в себя? — спросил Готлиб.
— Да, конунг, — ответил на датском языке Доброжир, и спохватился — этим он выдал себя. На самом деле он знал язык данов, потому что не раз возил товары в землю данов.
— Ты знаешь наш язык? — настороженно глядя, спросил Готлиб.
— Вчера я выучил у твоих воинов лишь простые слова, — попытался исправить положение Доброжир.
Готлиб задумался.
Доброжир встал и отряхнул с одежды грязь.
Готлиб прервал свое молчание.
— Где Олав? — спросил он.
— Где-то спит, наверно, — проговорил, не открывая глаз, прислонившийся головой к спинке кресла Харальд.
Он, оказалось, не спал и слышал разговор конунга с Добро-жиром.
— Так найди, — сказал Готлиб.
— Сейчас приведу, — сказал Харальд.
Он обвел мутным взглядом двор, ища, кому бы дать приказание привести переводчика.
Никого не нашел и выругался:
— О великий Один! Даже слуги обожрались вина и дрыхнут без задних ног. Будь они все прокляты!
— Харальд, придется тебе идти самому искать Олава, — смеясь, проговорил Готлиб.
Харальд поднялся, потянулся, и сказал:
— Надо выпороть слуг.
— Не надо. Вчера мы победили благодаря моей мудрости без боя. Поэтому я хочу, чтобы все наслаждались плодами моей победы, — сказал Готлиб.
— Все равно надо выпороть слуг. Они должны были не вино пить, а нас сторожить. А если бы дикари нас перерезали, пока мы спали? — сказал Харальд.
— Тогда надо начинать с тебя, — сказал Готлиб.
— Почему с меня? — спросил Харальд.
— Потому что ты воевода и обязан был организовать охрану, — сказал Готлиб.
Харальд покрутил головой и сказал:
— Ладно, пороть никого не будем. Пойду искать Олава. Наверно, тоже где-либо пьяный валяется.
Харальд двинулся, едва держась на ногах, по двору. Через несколько секунд остановился и сказал:
— Вот он! Так и есть — пьяный валяется, словно мертвый. Думаю, сейчас толку от него никакого.
— А ты сунь его в холодную воду, — посоветовал Готлиб.
— Так и сделаю, — сказал Харальд и закричал: — Где тут бочка с водой?
Но никому не было дела до воеводы, и, поняв, что никто ему не ответит, и, оглядевшись, он сказал:
— Нет тут бочки с водой!
— А ты ему дай подзатыльника, хороший подзатыльник сойдет за воду, — сказал, посмеиваясь, Готлиб, которого эта картина забавляла.
— Сейчас, — сказал Харальд.
Он поднял одной рукой за шиворот Олава. У того голова клонилась, словно у сонного ребенка.
— Только постарайся не убить его! — предупредил Готлиб. — А то, где найдем другого переводчика?
— Ладно! — сказал Харальд и осторожно ударил Олава ладонью по щеке.
После третьего удара Олав открыл глаза и начал вяло отбиваться.
— Он пришел в себя, — радостно сказал Харальд.
— Тогда тащи его сюда, — сказал Готлиб.
Не отпуская ворота Олава, Харальд подтащил его к Готлибу.
— Получай своего переводчика! — ухмыляясь, сказал Харальд, роняя переводчика к ногам конунга.
Готлиб взял со стола чашу с остатками вина; отпил из нее глоток; поморщился и выплеснул вино в лицо Олаву.
Олав фыркнул застоявшейся лошадью но пришел в себя и вытер лицо рукавом.
— Олав, хватит дрыхнуть! Мне надо поговорить с вождем варваров, — сказал Готлиб.
