Панетий, убежденный стоик, сдержанно и с едва заметной обидой проговорил, неожиданно обращаясь к Марку:
– Я должен заметить, что не могу назвать моих римских друзей истинными стоиками!
– Вот как… – От такой прямоты Марк растерялся.
Гай Лелий добродушно и примирительно проговорил:
– Да мы и ораторствуем по сравнению с греками неважно!
«И это говорит тот, – восхитился Марк, – чьи речи служили нам в школе лучшим образцом ораторского искусства!»
– Но изучать твою, Панетий, науку, – продолжал Лелий, – было чрезвычайно увлекательно и полезно. Кроме прочего, это отточило наш негибкий римский ум и сделало легким изучение и прочих важных предметов.
– «Прочих важных предметов»! – воскликнул Панетий. – Хорошо, что ты не сказал «более важных, чем стоицизм или философия»!
– Неужто тебе так дорога философия? Дороже всего на свете?! – Голос смешливого Люцилия был совсем не серьезен.
Но Панетий предпочел не заметить шутки:
– Дороже всего. У философии великое предначертание. Разве не так, Публий?
– Повторю то, что уже говаривал тебе, Панетий. По моему мнению, главное назначение философии – учить тому, что судьба непостоянна, фортуна переменчива, а дела людские шатки: сегодня ты – победитель, завтра же, кто знает, не придется ли просить милости у тех, над кем лишь вчера одерживал верх. Судьба преподносит нам суровые уроки, которые мы не забываем. Но в полной мере понять их или сделать верный вывод мы зачастую не можем.
– Да-а, – задумчиво кивнул Лелий, – судьба завистлива и ревнива к людскому успеху. Я помню, Публий, как твой отец, великий полководец Эмилий Павел, после славнейшей своей победы над Македонией был неспокоен. Когда ничто уже не предвещало беды, он ждал удара судьбы, так как считал, что последнее время был слишком удачлив.
– Верно, – подтвердил Сципион. – И его предчувствия оправдались: один за другим, на фоне полного благополучия, умерли два его сына, мои младшие братья. Нежданно! Жестокий удар для отца! Но то, что он тогда сказал, остро и прочно вошло в мое сердце: «Теперь, после столь великой победы, я могу быть спокоен, что судьба останется благосклонной к Риму: все ее возмездие за успех пало на меня, полководца!»
– Говорят, – проговорил Люцилий на этот раз серьезным тоном, – что ты, полководец, стерший Карфаген с лица земли, был единственным, кто оплакивал судьбу этого города.
– Я страшился за будущность Рима, когда пал Карфаген. Возмездие судьбы настигает именно тогда, когда полагаешь себя наиболее успешным и благополучным!
– Я не верю в судьбу, – опять вступил Панетий. – Вы, римляне, верите в ее предначертания, но ведь это еще не весь стоицизм.
– Да ведь и твой собственный стоицизм, – не теряя добродушия, произнес Лелий, – по сравнению с классической Стоей, как бы поточнее выразиться, претерпел некоторые смягчающие изменения! И ты явно предпочитаешь возвышенного Платона аскету Зенону. Разве нет?
А Сципион добавил:
– И вдобавок, Панетий, ты отверг мантику. Единственный из стоиков, ты отверг всё – и судьбу, и оракулы, и гадания.
– Всё? – поразился Марк.
Панетий гордо кивнул:
– Да, всё. Объясню: многие родились с тобою в один день, Публий. Так сказать, под одной звездой. И где эти люди? Что они?
Марк, как в забытьи, поправил:
– В один день?! Но звезды двигаются беспрерывно, ежесекундно! Место и время каждого человека уникально и неповторимо! А еще – Фортуна, вмешательство богов… Нельзя свести судьбу к часу рождения!
– Уста ребенка – уста оракула! – заметил Сципион Панетию.
– А еще есть воля самой души, ее склонности и намерения! – продолжал Марк, не в силах остановиться. – Меня учили – это из доктрины Гермеса, из Платона и Пифагора, да и стоиков, в конце концов! – что душа бессмертна, а мир, весь этот мир смертен и через некоторые космические промежутки времени уничтожается, погибает и рождается вновь. И я слышал, цензор, много твоих высказываний в духе Платона и Пифагора.
– Вполне вероятно, отрицать не стану: я согласен с их учением.
– Платон отверг народную религию, – сухо вставил Панетий.
– Да, – тут же согласился Лелий, – отверг. Но взамен создал свою – поэтически одухотворенное мистическое учение.
– Близкое к учению Пифагора! – горячо подхватил Марк.
Все рассмеялись, а Гай Лелий дружески похлопал Марка по плечу. Тот опомнился:
– Простите. Я, кажется, увлекся. Меня оправдывает лишь то, что это не мои мысли, а гораздо более умных, чем я, людей.
– Кто учил тебя? – поинтересовался Сципион.
– В основном мой усыновитель, Луций Гаэлий.
– Мне говорили, – заметил Сципион вежливо, – что это человек ученый.
– И безжалостно суровый! – вставил Люцилий самым мрачным голосом, каким говорят в трагедиях на театральной сцене, но глаза его опять искрились смехом.
Марк смутился:
– Это, конечно, верно, но… сила его слова…
– Не смущайся, дружок, – успокоил его Сципион, – наш молодой сатирик Люцилий высмеивает даже стоиков. А что до силы слова, не забывай истории Карнеада! Не слышал? Когда мы были молоды, в Рим приехал философ-скептик Карнеад. Величайший диалектик, способный силой своего красноречия убедить кого угодно в чем угодно. За ним ходили толпы! Как-то раз он неопровержимо доказал нам, что справедливость существует. Слушатели рукоплескали: никто не мог привести ни одного довода против. Но на следующий же день Карнеад несомненно разрушил собственные доводы, и справедливости было решительно отказано в существовании. И опять – никто не сумел возразить!
– О да! – рассмеялся Лелий. – Я помню, это было интереснейшее событие!
– А чем все кончилось? – с интересом спросил Марк.
– Кончилось все очень просто. И совершенно в римском духе: граждане, чтобы не утруждать себя размышлениями, вытолкали Карнеада из города взашей!
Все дружно расхохотались, разговор потек в русле шутливых воспоминаний, и Марк уже подумывал скромно удалиться, но Сципион снова обратился к нему:
– Вот что может произойти с «силой слова».
– А чувства? – не мог не продолжить Марк. – Они имеют для человека значение?
– А что ты сам об этом думаешь?
– Могу сказать только о себе: мне кажется, что чувства – мое существо, моя истинная натура. В них я живу, ими существую. Я отдаю должное разуму, но не могу пренебрегать своими чувствами, когда смотрю на этот мир, когда познаю его.
– И правильно.
– В таком случае эмоциональное отношение к жизни – не преступление?
– Не преступление, – снисходительно улыбнулся Сципион. – Я бы выразился так: не следует пренебрегать сердцем как инструментом познания мира.
– Пусть это и противоречит стоицизму?
Помолчав, Сципион мягко проговорил:
– Стоицизм – удивительное учение. Оно затрагивает людей по-разному, воздействует на них неодинаково. Недаром стоицизм родился в Греции: греками руководит в основном логика, разум. Римлянам же не чужды эмоции и душевные порывы. А главное, необходимо заметить, что хотя Стоя – учение глубокое и сильное, но это не единственный взгляд на мир, природу человека. И уж тем более – не единственное учение, могущее вести человека к высотам духа. Помни об этом! Но вернусь к твоим вопросам. Знаешь, Марк, насколько я понимаю и вижу людей, мне думается, что тебе нет нужды гадать о своей судьбе. Она ясна.
– Как видно, всем, кроме меня, – грустно усмехнулся Марк.
– Ну-ну, я не собираюсь скрывать от тебя своих соображений. Ты ведь за этим ко мне и обратился. Вот моя мысль: ты легко и с удовольствием учишься, тянешься к книгам, ученым беседам, задаешься вопросами о смысле жизни и, с другой стороны, эмоционален, порывист, при этом не любишь и не способен к боевому искусству, политике. Это очевидно.
– Мне не стать солдатом Рима?
– Нет, не стать. Но Риму нужны не только солдаты! Мой совет – продолжи образование: развивай то, что уже даровано тебе природой и богами. И когда ты будешь готов, судьба сама найдет тебя или боги подскажут – что делать дальше. Быть может, ты не достигнешь ученых высот, но, во всяком случае, будешь счастлив оттого, что живешь своей жизнью, следуешь своей судьбе, только своей! В этом – счастье.
* * *
«Я передал тебе этот разговор, Гай, как смог. Удовлетворен ли ты? Я пересказал всё и Валерию. Он выслушал все с огромным интересом, но свое отношение касательно моего решения покинуть Рим выказал очень сдержанно. Я, откровенно говоря, рассчитывал в тот момент на большее. Может быть – на дополнительный совет? Или – на сопереживание.
Поделом мне – не держи друзей в неведении…»
* * *
– Ты сбивчиво пересказал, – проворчал Валерий, – или что-то пропустил!
– Сбивчиво, – рассеянно согласился Марк, туманно глядя на воды Тибра. – И наверняка что-то пропустил.
– И я не понял, почему они таинственно переглядывались, когда говорили о Теренции? Литературные круги тебе ближе – объясни!
