Я отхлебнул воды из кувшина. Она показалась мне затхлой, но пить очень хотелось. Лёг на охапку сена. Голод тоже давал о себе знать. Интересно, принцесса собирается кормить меня? Или она думает, что книжники питаются исключительно Святым Духом?
За дверью раздалось шарканье. Вошла угрюмая старуха с корзинкой. Достала оттуда несколько сухарей, швырнула мне и вышла, не сказав ни слова.
Сухари тоже оказались не самые лучшие, кое-где тронутые плесенью. Счищая её, я размышлял о том, какие задания может поручить мне принцесса. Впрочем, любые её планы я навряд ли смогу осуществить. Ведь странно было бы надеяться, что она придумает нечто полезное или хотя бы безвредное для моего короля.
Сухари закончились быстро. В животе снова заурчало. Всё-таки человек не мышь, чтобы наесться таким количеством. Но надо подождать. Может, соизволит прийти Дезидерата, или старуха расщедрится ещё на несколько сухарей.
Время шло, но никто не являлся. День клонился к вечеру. Бурчание в животе стало невыносимым. Я вышел в коридор. Попробовал позвать принцессу. Тишина. Откуда-то доносился запах мясной похлёбки. Я решил проигнорировать запрет и пойти поискать кухню.
Внимательно запоминая дорогу, чтобы не потеряться, спустился вниз. Там пахло гораздо сильнее. Потом раздался гул женских голосов. Я прислушался. Разговаривали на том же наречии, что и утром. Я понимал почти всё, но некоторые слова всё же ускользали.
— Отбили? — (или отвалили) спрашивала одна женщина.
— Отбили, слава Богу! — отвечала другая. — Но дальше...
— Что дальше? Отобьют... стены всё же.
— ...мало. Очень мало уже.
— Дезидерий боится... Что сделаешь?
— Он прав. Люди из железа... все боятся.
— …………………! — горестно воскликнула ещё какая-то женщина. Тут я не понял ни слова.
— Горе нам! — подхватили все. — Столько железа!
Не выдержав вкусного запаха, я нерешительно ступил на кухню. Женщины замолчали, потом загалдели, перебивая друг дружку. Уже знакомая мрачная старуха грубо вытолкнула меня со словами:
— Пошёл, пошёл! Сейчас позову... запрут...
Пришлось вернуться в каморку и довольствоваться затхлой водой, стараясь не думать о похлёбке. Запах её проник через дверь и дразнил хуже вредных бродячих мальчишек, что постоянно таскаются за войском нашего короля.
Ночью у меня страшно разболелся живот. Я лежал и думал, что, может, лучше было попасться к дяде, чем к лангобардам. Хильдеберт он или Агафокл, но всё же родственник. А эти вообще враги. Уморят голодом и только порадуются.
Утром, лёжа на сене, я предавался мрачным мыслям и вдруг вспомнил про сто молитв, которые задолжал Пресвятой Деве. Нечестно получалось. Вспоминал я о ней только, когда становилось совсем плохо. Поэтому сейчас решил ничего не просить, а только прочитать всё, что должен. Заодно и время скоротать.
Я сбился со счета где-то после семидесятой молитвы. Остаток дочитал уже примерно, надеясь, что Дева простит мою невнимательность.
Ближе к вечеру, когда я уже совсем измучился от голода, появилась старуха с подносом, полным всякой еды. За ней шла Дезидерата.
Она понаблюдала немного, как я, давясь, заглатываю куски пирогов и жаркого. Потом отобрала еду и отдала её обратно старухе, чем, скорее всего, спасла меня от смерти вследствие обжорства. Впрочем, моё здоровье принцессу совершенно не волновало.
— Ну что, книжник, — начала она, выпроводив старуху вместе с подносом, — сравнил вчерашнюю трапезу с сегодняшней? Какая больше понравилась?
— Сегодняшняя, ваше высочество, — ответил я с подобающей учтивостью.
— А ведь может и не быть никакой, — продолжала Дезидерата, — если ты окажешься несговорчивым.
Я промолчал.
— Я тебя отпущу на свободу, — понизив голос, сказала она, — если ты поклянёшься, что исполнишь моё желание. Я дам приворотное зелье для Карла и ты... Говори немедленно: ты поклянёшься?
Сердце моё замерло в страхе, но тотчас застучало ровно и радостно. Я увидел своё спасение, и было оно в том странном даре — моей невероятной памяти, позволившей мне знать наизусть все Евангелия. Мне вспомнились строки Евангелия от Матфея...
— Нет, принцесса, я не могу клясться. Да и вы, если считаете себя христианкой, тоже никогда не должны делать этого. Ибо Христос сказал: «Не клянитесь... Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого».
— Боже мой! — сказала принцесса. — А ты не врёшь, книжник?
— Вы можете сами проверить, ваше высочество.
— Я не умею читать. Это у Карла при дворе женщины учат грамоту. Ну что же мне с тобой тогда делать? Если ты просто пообещаешь — я ведь не поверю.
— Я и не пообещаю. Насколько мне известно, приворотные зелья — тоже недопустимы для христианина.
Её глаза гневно засверкали:
— Тогда я скажу отцу, что ты никакой не Пипин, и он тут же убьёт тебя. Я и так стала обманщицей из-за тебя, больше это продолжаться не будет!
И она выбежала из каморки, изо всех сил хлопнув дверью.
Я снова лёг на сено. Смешно надеяться на помощь Пресвятой Девы. Если она и помогает кому-то — то уж точно не таким полуязычникам, как я. Ведь настоящие христиане верят всей душой, без сомнений... а меня ожидает смерть... по-другому никак.
От этих мыслей стало холодно. Руки задрожали так, что я не мог их остановить. К горлу подкатила тошнота. Чтобы хоть как-то совладать с собой, я начал снова читать молитвы, механически, без всякого чувства.
По коридору загрохотали шаги. Послышался голос Дезидерия. Надо же, как быстро она выдала меня. А зачем ждать, если от меня никакой пользы?
Хлопнула дверь принцессиной комнаты. Отец с дочерью продолжили начатый разговор. Они говорили так громко, что я слышал через стену каждое слово, благо говорили они на латыни. Собственно, беседой это назвать было трудно. В лучшем случае — словесной баталией.
— Он прислал тебе четыре письма, — возмущалась дочь, — даже предлагал денег! Ты не ответил ни разу. Хотел войны. Что же теперь не воюешь?
Лангобардский король пытался говорить грозно, но голос его звучал скорее растерянно, хоть и громко:
— Разве тебе говорить об этом? Не из-за твоей ли поруганной чести развязана эта война?
— Ты врёшь, отец! Карл выгнал меня потому, что ты притеснял папу Стефана! Ты начал первый!
— Была бы хорошей женой — тебя бы не выгнали.
— Я старалась, — в голосе принцессы послышались слёзы, — но его насильно женили на мне. Что же мне было делать?
— Родить ему сына, как будто непонятно. Хотя бы дочь. Вон, моя жена нарожала аж четырёх. Я настолько устал от ваших замужеств, что единственного сына правильно воспитать не смог.
— Отчего же?! — язвительно спросила Дезидерата. — Адельхиз поступает ровно так же, как его отец. Сначала петушится, где не просят, а потом пугается и прячется.
Тут послышался грохот и крик Дезидерия:
— Я высеку тебя, противная девчонка! А потом отправлю в монастырь, чтобы ты не позорила отца.
Дочь заплакала:
— За что мне это? Пережить сердечную рану, да ещё такое непонимание от близких!
Женских слёз Дезидерий, судя по всему, не переносил. Он сразу смягчил голос. Мне пришлось приложить ухо к стене, чтобы дослушать беседу.
— Не плачь, дочка. У нас ещё есть надежда. Самим нам не справиться с Карлом, но я уже написал твоей сестре Лиутгарде. Её муж Тассилон может помочь нам.
— Тассилон, герцог Баварский? — воскликнула принцесса, горько рассмеявшись. — Ты что, забыл, что он вассал Карла?
Дезидерий ещё понизил голос. Мне пришлось буквально вжаться ухом в стену.
— Тассилон, конечно, вассал франкского короля. Но он давно мечтает о свободе. Около десяти лет назад, в шестьдесят третьем году, насколько я помню, он отказался воевать за Пипина в Аквитании, и тому не удалось вернуть его к повиновению. У него, наверняка, достаточно сил. Карлу он присягнул, чтобы выждать удобный момент. Ах, если бы нам объединиться с Тассилоном, Лупом Гасконским, да ещё привести на свою сторону кого-нибудь из саксонских вождей! Роди ты Карлу сына — у нас было бы на это время.
— Для Карла его великие идеи важнее семейных связей, — горько возразила Дезидерата. — Гимильтруда родила ему сына, и что с того?
Дезидерий, спохватившись, вспомнил обо мне:
— Так всё же это Пипин или нет?
— Пипин, Пипин, — усталым голосом отозвалась принцесса, — папочка, у меня ужасно болит голова. Позволь мне сейчас немного отдохнуть...
— Не представляю, как Пипин мог так быстро вырасти, — недовольно проворчал король лангобардов. — Тебе, конечно, виднее. Выкуп за него я всё же повременю требовать.
Хлопнула дверь принцессиной комнаты. Я отскочил от стены и стоял с колотящимся сердцем посреди каморки. Неужели Пресвятая Дева всё же помогла?
