Брат Лисы, Дмитрий, с детских лет дружил со старшим сыном Арутюновых – Артуром. Друзья они были – не разлей вода. Оба выросли, окончили школу, институт, и вдвоем уехали из Баку покорять молдавскую столицу. Там и женились – один на молдаванке, а ко второму из Баку приехала сосватанная родителями красивая армяночка. Жили друзья в частном доме, одном на две семьи, но почему-то их жены-то общего языка найти не смогли, и подтачиваемая женской неприязнью многолетняя дружба Артура и Дмитрия как-то незаметно сошла на нет… Разлад отразился и на отношениях их родителей, категорически переставших замечать друг друга. Продолжавшим поддерживать дружеские отношения девочкам – Лисе и Карине, младшей сестре Артура – случившееся казалось крайне странным и неправильным. Они, несмотря ни на что, дружбы своей не разорвали и расстались совсем по иным причинам. В восемьдесят восьмом Карину отправили учиться в Ереван. Девочка уехала из Баку и больше в него уже не вернулась.
Бегством этот шаг тогда ещё не назывался.
* * *
Именно мать Карины первой из соседок угадала, что Лиса в положении. Облокотившаяся на перила балкона тетя Амаля, провожая глазами заскочившую к родителям недавно вышедшую замуж молодую соседку, вдруг не сдерживая эмоций и, обращаясь к кому-то в глубине квартиры, громко, на весь двор заметила: «Посмотрите на нашу Натико! Как изменилась её походка! Она же беременная!.. И в самом деле – беременная!»
Стоявшая на своем балконе мать Лисы, прекрасно всё это слышала. Она возмутилась про себя, посетовав, что им, этим, всегда до всего есть дело и что лезть в чужие дела, да ещё при этом непременно их громко комментировать – это верх невоспитанности.
Но, поднимавшаяся по лестнице, Лиса ещё за два лестничных пролёта услышала из-за двери родительской квартиры голос говорившей по телефону мамы. Мама начала обзванивать подруг и родственников. Маме не терпелось поделиться новостями.
* * *
Теперь Арутюновы уезжали…
Прощаться они не пришли, даже не позвонили.
– Ну, раз так, то и мы к ним не пойдем! Пусть уезжают! – вынесла окончательный вердикт мама.
Лиса всё же несколько раз тайком выходила на балкон. Не приближаясь к его окнам, она через срез неширокого выкрашенного в светло-салатовый цвет подоконника следила за внешне бестолковой погрузочной суетой. Обзор был никудышным, и ей приходилось подниматься на цыпочки, чтобы увидеть то, что происходило на улице.
Когда в «РАФик» были погружены последние узлы, трое крепких черноволосых мужчин, осторожно семеня на лестничных маршах, спустили с третьего этажа скорбно восседавшую на венском стуле бабо.
Сама она, видимо, уже не ходила…
Во всяком случае, по ступенькам.
Когда бабо прямо на стуле внесли в «РАФик», стоявший перед его бампером дядя Юра шагнул вперёд, упал на колени и принялся кланяться прилипшим к окнам соседям. Он стоял прямо на покрывавшем узенький двор асфальте и кланялся. Искренне, истово, до земли. Поочерёдно каждому из маячивших у своих окон соседей. Лиса невольно шагнула вперед, и как это бывало в детстве, забыв обо всём, уткнулась в гладкое стекло лбом, не замечая его стылой холодности. Семья Арутюновых уже сидела в машине, а дядя Юра всё кланялся и кланялся.
Встретившись с ним взглядом, она невольно отпрянула от стекла. И вот этого своего поступка и того, что так и не попрощалась с навсегда уезжавшими родителями своей подруги, Лиса не смогла простить себе никогда… Каждый раз, вспоминая об этом она краснела до корней волос. Ей было стыдно. Даже наедине с самой собой.
Как садился в машину дядя Юра, она уже не видела. «РАФик» медленно развернулся и уехал, увозя бывших соседей в новую, тревожную своей неизвестностью жизнь. Сама Лиса не уезжала, но её мучили тяжёлые предчувствия.
На душе было маятно и тревожно…
Почувствовав за спиной чьё-то присутствие, Лиса обернулась и, после секундной паузы, обняла незаметно подошедшую маму. Мама, оказывается, всё это время тихо стояла рядом с ней. Прямо за спиной.
На выходившем в опустевший двор холодном балконе, крепко вжавшись друг в друга, плакали две женщины. Плакали, не стесняясь горьких слёз…...
Из авторской переписки: Здравствуй, Серёжа. Прочла твои правки, перекомпоновки и добавления и опять разревелась невозможно. Наверное, это уже навсегда со мной. А говорят – напишешь, и отпустит… Куда там…
Март 1990 г. Азербайджанская ССР, г. Баку
Ранняя весна. Полдень, холодно. Очередное долгое и бессмысленное ожидание у окна…
Оно выматывает, но не настолько, чтобы, обессилев, упасть и забыться в тяжёлом, выключающем сознание сне.
Делать совершенно нечего. Лисе тоскливо и скучно. Всё и все её только раздражают и никто, совершенно никто не понимает, как жё ей хочется солёных огурцов!
До умопомрачения!!!
Где же Сашка?..
Вечер. Ненастно.
На мгновение показалось, что по небу пробежала яркая светящаяся точка.
Метеор или спутник? Не поймёшь. Видение тотчас же исчезло.
Дождевая вода угрюмо клокочет в водосточной трубе и, набрав скорость, летит на тротуар сердитым ледяным водопадом. На бегущие по асфальту потоки даже смотреть холодно.
Бр-р-р-ррр!!!
За окном полночь. Прямо напротив окна, в холодном и тёмном дворе, вяло горит продолговатый баллон одинокой, похожей на перезревший грейпфрут, лампочки. Назначенную ей борьбу с мраком лампочка безнадёжно проиграла. Мутное оранжевое пятно света прямо под ней не впечатлит даже отъявленного оптимиста.
В тёмной арке возникает чья-то стремительная тень.
Одетый в наглухо застёгнутую куртку мужчина. Он ступает прямо по подмёрзшим лужам, и Лисе кажется, что она слышит, как его подошвы хрустко раскалывают покрывающий их ледок на тысячи мелких мерцающих осколков. Конечно же, сквозь плотно запертое окно не проникает ни единого звука, но Лиса откуда-то помнит этот хруст и ей кажется, что она его слышит. Даже осязает. Хруст ледяного крошева настолько реален, что женщина невольно ёжится от холода. Во время беременности всё вокруг стало звучать настолько ярко и выпукло, что дальше просто некуда – звуки и запахи ощущаются, словно содранной кожей. Обострившееся восприятие позволяет чувствовать всё – даже вкус собственных нереализованных желаний. Странно, но теперь она чувствует… взгляды.
Взгляды соседей и знакомых не нравятся Лисе в особенности.
Вкус нереализованных желаний… Удивительно, но солёных огурцов уже не хочется. Не хочется даже маринованных грибочков. Их она не пробовала целую вечность.
Идущий по лужам мужчина – это её муж.
Сашка…
Лиса удовлетворенно выдыхает, чувствуя, как стремительно улучшается настроение.
Настроение – странная штука. Если бы погода менялась с такой же скоростью, как и настроение – на планете не было бы ни сельского хозяйства, ни мореплавания.
Тёплое дыхание оставляет на холодном стекле облачко быстро тающего тумана. Подсвеченный дворовой лампочкой, он смотрится очень красиво. Идущий сквозь этот туман Сашка кажется Лисе заплутавшим в непогоде сказочным странником. Странник подходит к подъезду, запрокидывает голову и, найдя её взглядом, улыбается и машет рукой. Здоровается.
Представив себя одетой в красивую полосатую шкуру, сидящей в красивой позе у входа в пещеру перед пылающим костром, Лиса вздыхает. Костёр – это тепло, а она – замёрзла.
У замёрзшей Лисы на удивление хорошее настроение.
Сашка вернулся!
Лестничные марши, которые теперь даются ей с таким трудом, муж преодолевает в считанные мгновения. Он, как и любой офицер, человек тренированный и сильный. У него усталый вид. Но в тепле, несмотря на усталость, его шея и руки моментально покрываются красными пятнами. «Молодая кровь играет», – говорил про такое отец.
Он в этом понимал.
Поспешные объятия, после которых между молодыми супругами возникает «нечто». Это желанное «нечто» снова соединяет обоих и расслабляет их, настраивает на умиротворенный лад. Ах, счастье, оно всегда такое сиюминутное и такое разное…
У Лисы слабеют ноги, она оступается и теряет равновесие, абсолютно уверенная, что её подхватят, удержат, не дадут упасть. После стольких часов разлуки, первые мгновения встречи – это те самые трепетные ощущения, которые делают отношения двоих ещё более близкими и доверительными.
Ещё один мостик между двумя берегами.
– Ты кого-то ждала? – совсем не к месту подтрунивает Саша в привычной для него манере. Голос у него нарочито-удивлённый. Дурашливый.
Опять обидел…* * *
Лиса дохаживает последний месяц. Это особенное, очень серьёзное состояние.
Она постоянно вслушивается в себя, следит за каждым движением растущего в ней крохотного чуда. Состояние беременности начисто лишило её чувства юмора. Неудивительно, что поначалу она обижается.
А Саша уже давно разделся и теперь бесцельно бродит по комнатам. Лиса соскучилась и следит за его перемещениями до неприличия влюблённым взглядом. «Это – мой муж!»
