Люди хотели получить зерно, а власти Барселоны не располагали запасами в достаточном количестве.
Пятеро советников, собравшись у викария, искали выход.
— Пускай клянутся, — предложил один. — Без клятвы пшеницы не будет. Каждый покупатель должен поклясться, что количество зерна, о котором он хлопочет, действительно необходимо для пропитания его семьи и что он не просит больше соответствующей нормы.
— Будет ли этого достаточно? — засомневался другой.
— Клятва священна! — ответил ему первый. — Разве не клянутся договорами, невиновностью и своим долгом? Разве люди откажутся прийти к алтарю Святого Феликса, чтобы поклясться священными заповедями?
О своем решении советники объявили с балкона дворца викария. Началось всеобщее обсуждение. Люди передавали из уст в уста услышанное предложение, и вскоре набожные христиане, толпившиеся на площади ради долгожданного зерна, принялись клясться… Еще один раз в своей жизни.
Пшеницу вернули на площадь, к голодным барселонцам. Одни клялись, другие подозревали власти в подвохе, и в результате снова начались обвинения, крики, потасовки. Люди разгорячились и стали требовать зерно, которое, по словам брата ордена кармелитов, припрятали городские чиновники.
Арнау и Бернат еще находились в самом начале Морской улицы, когда в другом ее конце, выходящем на площадь, приступили к продаже пшеницы. Крик стоял невыносимый.
— Отец, — спросил Арнау, — а нам хватит пшеницы?
— Надеюсь, что да, сынок. — Бернат пытался не смотреть на сына. Как им может достаться пшеница, если зерна не хватит и для четверти горожан?
— Отец, — снова обратился к нему Арнау, — почему заключенных обеспечивают пшеницей, а нас — нет?
Бернат притворился, что из-за гвалта не услышал вопроса. Вместе с тем он не мог отвести взгляд от сына: Арнау был голоден, руки и ноги мальчика превратились в тонкие плети, а на его исхудалом лице выделялись глаза, которые, казалось, стали больше.
— Отец, вы слышите меня?
«Да, слышу, — подумал Бернат, — но что я могу тебе ответить? Что все бедняки вынуждены голодать? Что только богатые могут быть сыты? Что только знать может позволить себе содержать должников? Что мы, простые люди, ничего для них не значим? Что дети бедняков стоят меньше, чем один из заключенных, который находится во дворце викария?» Бернат предпочел промолчать.
— Пшеница есть во дворце! — неожиданно крикнул он, присоединяясь к общему гаму, царившему на площади. — Пшеница есть во дворце! — повторил он еще громче, когда стоявшие рядом с ним горожане замолчали и повернулись, чтобы посмотреть на него. Внимание многих людей тут же переключилось на человека, который уверял, что во дворце есть зерно. — Если бы ее там не было, как бы могли кормиться заключенные? — продолжал кричать Бернат и поднял кошелек с деньгами Грау. — Знатные и богатые оплачивают еду заключенных! Откуда тюремщики берут пшеницу для заключенных? Разве они тоже ходят покупать ее, как и мы?
Толпа расступилась, чтобы дать дорогу Бернату, который был вне себя от гнева. Арнау шел за отцом, пытаясь остановить его.
— Что вы делаете, отец?
— Разве тюремщики обязаны клясться, как мы?
— Что с вами происходит, отец?
— Где тюремщики берут пшеницу для заключенных? Почему мы не можем накормить наших детей, а заключенных можем?
Толпа взорвалась от слов Берната. Муниципальные весовщики не успели вовремя убрать пшеницу, и люди набросились на них. С Пэрэ Хойолом и викарием толпа едва не расправилась. Они спасли свою жизнь благодаря нескольким охранникам, которые защитили их и сопроводили до дворца.
Немногим из присутствующих на площади удалось удовлетворить свои потребности, поскольку пшеница была рассыпана и растоптана толпой, а некоторые несчастные, напрасно пытавшиеся собрать ее, были сбиты с ног своими же соседями. Кто-то крикнул, что виноваты советники, и толпа бросилась за старшинами города, которые спрятались по своим домам.
Бернат был охвачен общим помешательством и кричал как никогда прежде, давая себя увлечь потоком разбушевавшихся людей.
— Отец, отец! — звал его Арнау.
Бернат посмотрел на сына безумными глазами.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, не останавливаясь и продолжая неистовствовать.
— Я… Что с вами происходит, отец?
— Уходи отсюда! Здесь детям не место.
— Куда мне?..
— Держи. — Бернат дал ему два кошелька с деньгами: свой собственный и тот, что был предназначен для заключенных и тюремщиков.
— Что мне делать с этим? — спросил Арнау.
— Уходи, сынок. Уходи.
Арнау смотрел вслед удаляющемуся отцу, который через мгновение затерялся в толпе. Последнее, что запомнил мальчик, — это горящие от ненависти глаза.
— Куда вы идете, отец? — крикнул он, когда почти потерял его из виду.
— На поиски свободы, — ответила ему одна женщина, которая тоже смотрела, как толпа рассыпалась по улицам города.
— Мы и так свободны, — осмелился возразить Арнау.
— С голодом нет свободы, сынок, — с грустью произнесла женщина.
Расплакавшись, Арнау побежал наперерез толпе, натыкаясь на людей и получая от них пинки.
Беспорядки продолжались два дня. Дома советников и многих других знатных особ были разграблены, и люди, охваченные яростью, ходили с одного места в другое — сначала в поисках пищи, а потом… в поисках мщения.
В течение двух суток Барселона была погружена в хаос, пока посланник короля Альфонса, благодаря достаточному количеству войск, не положил конец смуте. Сто человек были арестованы, а многие другие оштрафованы. Из этой сотни десятерых казнили на виселице по решению чрезвычайного суда. Среди вызванных на суд жителей, которым предстояло дать показания, мало кто не узнал в Бернате Эстаньоле с его родинкой у правого глаза одного из главных зачинщиков городского бунта на площади Блат.
Арнау пробежал всю Морскую улицу до дома Пэрэ, ни разу не повернувшись в сторону церкви Святой Марии. Искаженное от злости лицо отца стояло у него перед глазами, а его крики до сих пор звучали в ушах. Он никогда не видел отца таким обозленным. Что с вами происходит, отец? Мы действительно несвободны, как говорит эта женщина? Арнау вошел в дом, не обращая внимания ни на кого и ни на что, и закрылся у себя в комнате. Жоан застал его плачущим.
— Город сошел с ума… — сказал мальчик, входя в комнату. — Что с тобой?
Арнау не ответил. Младший брат поспешно огляделся по сторонам и спросил:
— А где отец?
Арнау высморкался и махнул рукой в сторону города.
— Он с ними? — уточнил Жоан.
— Да, — только и смог вымолвить Арнау.
Жоан вспомнил бурлящие потоки людей, которые ему пришлось обойти по пути от дворца викария до дома. Солдаты перекрыли улицы еврейского квартала, а затем стали на перекрестках, чтобы не допустить нападения толпы, которая бросилась грабить дома христиан. Как мог Бернат оказаться с ними? Картины разбоя, когда люди высаживали двери богатых домов, а потом выходили оттуда нагруженные их добром, всплывали в памяти Жоана. Разве их отец способен на такое?
— Не может быть, — повторил он вслух.
Арнау смотрел на него, сидя на тюфяке, и вытирал слезы.
— Бернат не такой, как они. Как такое возможно?
— Не знаю… Там было много людей. Все кричали…
— Но… Бернат? Он никогда бы так не поступил. Я не верю.
Арнау потупился. «Чего он добивается? Чтобы я сказал, что отец кричал громче всех, что именно он заводил людей? Я не могу этого сказать, потому что сам себе не верю».
— Не знаю, Жоан. На площади собралось столько народу.
— Они грабят, Арнау! Они нападают на старшин города.
Арнау ничего не сказал, в его глазах затаилась тоска.
Дети напрасно ждали своего отца той ночью. На следующий день Жоан собрался на занятия.
— Тебе бы лучше не ходить, — посоветовал Арнау.
На этот раз промолчал Жоан.
— Солдаты короля Альфонса подавили бунт, — сообщил Жоан, вернувшись в дом Пэрэ.
В ту ночь Бернат вновь не пришел ночевать.
Утром, перед уходом в школу, Жоан сказал Арнау:
— Ты бы вышел прогуляться.
— А если он вернется? Он может вернуться только сюда, — произнес Арнау надломленным голосом.
Братья обнялись. Где вы, отец?
Не выдержав, Пэрэ отправился в город, чтобы разузнать о Бернате. Старик даже не подозревал, сколько усилий ему понадобится, чтобы возвратиться домой.
— Мне очень жаль, мальчик, — сказал он Арнау — Твоего отца арестовали.
— Где он?
— Во дворце викария, но…
Арнау уже бежал по направлению к дворцу Пэрэ посмотрел на жену и покачал головой; старушка закрыла лицо руками.
— Дело рассматривал чрезвычайный суд, — рассказал ей Пэрэ. — Куча свидетелей опознала Берната по родинке у глаза, и его признали главным зачинщиком бунта. Зачем он это сделал?
