Сюсаку Эндо - Молчание

Но мысль о Страшном суде инквизиции не давала ему покоя, впиваясь когтями в сердце,- и он просыпался с криком, в холодном поту.

По ночам он вел нескончаемые дебаты с отцами ордена: «Что вы можете знать о жизни - там, в Европе или Макао? Вы живете в тепле и покое, не ведая о лишениях и о пытках. О, вы - настоящие праведники, подвижники веры. Но вы - на другом берегу. Посылая солдат в горнило сражений, вы, полководцы, греющиеся у костра, не вправе судить тех, кто в плену!..

Нет, я обманываю себя. К чему теперь эти уловки? Они недостойны мужчины...

Да, я пал. Но... Господи! Ты ведь знаешь, что в сердце своем я не отрекся! Что принудило меня к этому? Пытка «ямой»? Да, я не мог терпеть стоны этих несчастных. Феррейра сказал, что их отпустят, если я отрекусь. Я поверил ему, это правда. Но, возможно, все эти слова о любви - лишь красивая ширма для малодушия?

Я малодушен. Я признаю свою слабость. Есть ли различие между мною и Китидзиро? Я верую в Бога, но мой Бог - вовсе не тот, кого славят с амвонов...»

Лицо поруганного Христа преследовало его. Какой-то японский ремесленник выбил его на медной пластинке. Оно было совсем не похоже на Святые изображения, что он привык видеть в Риме и Лиссабоне, в Гоа и Макао. В этом лице не было ни величия, ни горделивости, не было возвышенной красоты страдания. Оно не светилось истовой верой. Лицо Христа, лежавшее в прахе у его ног, было больным и усталым.

Множество ног топтало его, и на доске с медальоном чернели следы. С расплющенного лица скорбно взирали глаза, говорившие: «Наступи. Наступи. Я пришел к вам затем, чтобы вы топтали меня...»

Каждый день священника навещали старейшины города или помощник квартального старосты. Раз в месяц ему приносили свежее платье и под конвоем отводили в управу. Иногда старейшина сам приносил ему предписание - и они отправлялись в путь. В управе перед Родригесом раскладывали диковинные предметы: ему надлежало определить, имеют ли они отношение к христианской религии. У чужеземных купцов из Макао было много вещиц, назначение которых знали только он да Феррейра. После трудов его ждало вознаграждение - деньги и сладости.

Бывая по службе в Хакате, он встречал своих давних знакомцев - переводчика и чиновника. Те приветствовали его с учтивостью и ни разу не выказали ни превосходства, ни тени злорадства. Напротив, переводчик усердно притворялся, будто не помнит о прошлом. Да и сам Родригес улыбался ему как ни в чем не бывало. Но избавиться от воспоминаний ему не удавалось. Особенно мучительным было ожидание в приемной, откуда за внутренним двориком просматривалась галерея, по которой он брел в тот рассветный час под руку с Феррейрой, - и он смущенно прятал глаза.

С Феррейрой они не встречались: это было запрещено. Он знал, что тот живет в Тэрамати, поблизости от Сайсёдзи, но ни разу не побывал там. Они виделись лишь в управе, под присмотром старейшин: Феррейру сопровождала такая же «свита». Оба были одеты в казенные кимоно, оба разговаривали на ломаном японском - чтобы не затруднять провожатых. Родригес старался держаться приветливо, но чувства, что он испытывал к бывшему учителю, были сложны и противоречивы.

Каждый ненавидел и презирал другого. Но он ненавидел Феррейру уже не за то, что тот толкнул его на дорогу измены; он ненавидел его потому, что с ужасом видел в нем свое отвратительное отражение - Феррейру в японском платье, Феррейру, говорящего по-японски, Феррейру, отлученного от церкви.

Феррейра заискивал перед чиновниками.

- Ну как, уже прибыли купцы из Голландии? Их еще с прошлого месяца ждут в торговой фактории.

Родригес слушал его осипший голос, смотрел на худую спину в черном кимоно. Солнечные зайчики скользили по ней, как в тот далекий день, в Сайсёдзи. Но ненависть и отвращение мешались в нем с состраданием - к товарищу по несчастью - и с жалостью к самому себе. «Мы близнецы-уроды, - думал он. - Мы ненавидим уродство друг друга, но разлучиться нам не дано...»

Из управы они выходили уже в сумерках. Летучие мыши неслышно чертили лиловое влажное небо. Старейшины, переглянувшись, расходились по сторонам - один направо, другой налево, - каждый со своим подопечным. Шагая, Родригес украдкой бросал взгляд на Феррейру. Тот тоже словно бы невзначай оглядывался через плечо. Теперь они встретятся через месяц. Но, сойдясь, не сумеют понять боль и горечь другого.

Три китайские джонки покинули рейд Нагасаки. Японские власти дали разрешение на выход из рейда «Лилло». Отплытие назначено на пятое июля. Необходимо срочно произвести погрузку серебра, боеприпасов и закупленных товаров и завершить приготовления к отплытию.

Закончил расчеты с торговцами, счетоводами, домовладельцами и господином Сироэмоном. По указанию господина директора фактории составил запрос на товары для Голландии, Коромандельского берега и Сиама, которые должна обеспечить японская сторона к прибытию следующего голландского судна.

У одного из местных жителей сыщики обнаружили образ Пресвятой Девы. Всю семью немедля заключили в тюрьму и подвергли допросу с пристрастием. В результате был выявлен виновник происшествия - прежний владелец Священного образа. Его тоже схватили и допросили. По слухам, на допросе присутствовали португальский вероотступник Савано Тюан и такой же изменник - бывший священник, падре Родригес.

Три месяца назад в доме одного из жителей Нагасаки найдена мелкая монетка с изображением апостолов. Чиновники уговорами и пытками принуждали виновных отречься от веры, но они отказались. Падре Родригес, свидетельствовавший против них, обращался с настоятельной просьбой о помиловании к губернатору Нагасаки, но не получил ответа. Виновных приговорили к смертной казни. Отцу и матери, а также двум их сыновьям обрили полголовы и возили четыре дня по улицам Нагасаки. После этого родителей на глазах у детей подвесили за ноги вниз головой, после чего сыновей опять заточили в темницу.

На закате в гавань вошла китайская джонка. Груз - сахар, фарфор, небольшое количество шелковых тканей.

На рейд встала китайская джонка из Фучжоу со смешанным грузом. В десять утра береговая стража заметила парусник милях в шести от горловины бухты Нагасаки.

С утра началась разгрузка вышеупомянутого судна; работы идут полным ходом.

Около полудня контору посетил секретарь губернатора с двумя переводчиками; в течение двух часов они задавали мне различные вопросы. Причиной послужило заявление проживающих в Нагасаки вероотступников Савано Тюана и Родригеса о якобы принятом иезуитской миссией в Макао решении использовать голландские парусники для доставки в Японию католических миссионеров. Савано Тюан утверждает, что отныне португальские падре будут проникать в Японию скрытно, под видом матросов или обслуги голландских торговых судов. Секретарь недвусмысленно дал мне понять, что подобный инцидент имел бы весьма прискорбные последствия для нашей торговой компании, и настоятельно рекомендовал принять все возможные меры предосторожности. Даже если португальский миссионер, прибывший на нашем торговом судне, не сумеет проникнуть через кордон и вознамерится возвратиться на том же паруснике, то в случае его поимки последствия для голландцев все равно будут катастрофическими. Поскольку голландцы признают себя слугами Его Высочества императора и Японии, присовокупил секретарь, к ним будет применена та же мера наказания, что и к японским подданным.

Он вручил мне текст Правительственного указа:

Священник Савано, плененный в минувшем году королем Хакаты50, уведомил власти, что среди голландцев есть немало лиц, исповедующих католическую веру. Он также сообщил, что голландцы, посетив католических священников в Камбуджадеше, признали, что исповедуют ту же веру. Тогда же и было решено, что отныне миссионеры будут проникать в Японию под видом матросов голландских судов или служащих Ост-Индской компании. Губернатор Нагасаки не выказал доверия этому сообщению, полагая, что Савано Тюан нарочно стремится опорочить Голландию - традиционного недруга и соперника Испании с Португалией, однако Савано Тюан решительно опроверг это обвинение. В связи с вышеизложенным правитель Тикуго повелевает директору фактории провести тщательное дознание, дабы выяснить, нет ли среди служащих Ост-Индской компании, а также среди матросов голландских судов лиц, исповедующих католичество. При выявлении оных надлежит сообщить властям. В случае сокрытия подобного факта японские власти примут строгие меры.

К вечеру завершили разгрузку вышеупомянутого судна. Губернатор Нагасаки приказал навести справки, нет ли на новоприбывшем судне канонира, умеющего управляться с мортирой. На судно отправился служащий фактории Паулус Вэр, однако вернулся ни с чем, о чем я и сообщил правителю. Губернатор приказал опрашивать всех капитанов прибывающих парусников и немедля сообщать о результатах властям.