— В три дня собраться надо. Помоги-ка встать.
Перешел в кабинет и рухнул в кресло.
С болью смотрел на полки книг, любовно собранных, — больше тысячи томов тут, — на редчайшие свои минеральные коллекции.
— Всё оставить придется. Дай вон ту книгу, упсальский сборник. Вон та, в зеленой коже.
В книге — статья Татищева «О мамонтовых костях». Единственный пока напечатанный труд Василия Никитича. Отобрал еще три книги, самых любимых:
— Эти возьму. Остальное всё — здешней школе.
Рассматривал карту: каким путем скорее можно попасть к месту новой службы, к Оренбургу?
Решил ехать водой — путем уральского металла: по Чусовой сплыть в Каму, по Каме — в Волгу, по Волге — до Самары.
Другой путь — на новопостроенную Челябинскую крепость и от нее на юг пустынными степями — ближе, но опасен. Без большого воинского отряда им воспользоваться нельзя.
— Прикажи, Андрей Федорович, немедля готовить барки на Уткинской казенной пристани.
На другой день Татищеву донесли, что большие барки все ушли с караваном, осталась только одна, а новые изготовить не только в три дня, но и в месяц невозможно.
— А какая одна осталась?
— Ожидает зверей для императорского зверинца.
— Императорского… На чем же можно сплыть?
— Есть малые лихие лодки. Но Чусовая еще полна вешней воды и очень быстра; может разбить лодки…
— Еду в лодках, — перебил Татищев.
* * *
К избе старухи Маремьяны в Мельковке подъехали дрожки, запряженные парой. В дрожках сидели приказчик Демидова Мосолов и повытчик из Конторы судных и земских дел. С запяток соскочил солдат и постучал, не жалея кулака, в оконницу.
На стук выбежала перепуганная Маремьяна:
— Меня, что ли, надо, соколик?
— Подходи, — буркнул солдат и указал на дрожки.
— Меня ли?
Повытчик, держа в руках бумагу, важно сказал с дрожек:
— Ты ли будешь Маремьяна, солдата Сунгурова жена?
— Я.
— Проживает ли у тебя Лизавета, Павлова дочь?
— Лиза? Про Лизавету спрашиваете?
— Есть, — сказал Мосолов и слез с дрожек. — Пошли. Где она?
Солдата оставили у крыльца, сами вошли в избу.
— Показывай оную Лизавету.
Лиза побелела со страху, таращила глаза на Маремьяну, по ней стараясь понять, что этим людям надо.
— Ты ли Лизавета, Павлова дочь, деревни Теплого Стану, помещицы Измайловой крепостная?
Лиза молчала.
— Дробинина она, — вмешалась Маремьяна, — Андрея Дробинина, рудоискателя, жена.
— Не похоже, что помешанная, — сказал повытчик Мосолову.
— Всё одно. Годится.
— Показывай пашпорт, — приказал повытчик.
— Мужняя жена она, — заплакала Маремьяна. Ноги у нее подкосились, хотела пасть на лавку, но не посмела. Прислонилась к косяку. — Кого хотите спросите, все знают: отпустили ее из тюрьмы, безвинную.
— Спрашивать не будем. Ты, Лизавета, крепостная девка помещицы Измайловой. Не отпираешься?.. Была, то есть. Теперь слушай купчую: «Тысяча семьсот тридцать шестого года, августа в пятый день капитана Василия Львова сына Измайлова жена его Софья Максимова дочь, в роде своем непоследняя, продала я обер-цегентнеру и кавалеру Никите Никитину сыну Демидову и наследникам его крепостную свою дворовую девку Лизавету Павлову, 22 лет, а взяла я, Софья, у него, Демидова, за оную дворовую девку денег пятнадцать рублев». — Слыхала? — Повытчик сложил бумагу. — А это твоего господина доверенный приказчик. Будь ему покорна. Бери ее, Мосолов.
Маремьяну привели в чувство сердобольные соседки. Она долго причитала и жаловалась, просила совета. Соседки ничего не могли посоветовать: безбумажная Лиза была, — так и сяк забрали бы. Тут время приспело корову из стада встречать да поить, да печь топить: по указу летом печи топились по ночам. Размаялась старуха, расходилась в работе, а глаза всё не просыхают. Уж больно умильная она была, Лиза-то. Каково ей теперь, бедненькой, непонятливой такой да беспамятной?
Утром заявился Кузя Шипигузов. С осени его не было: как уехал зверей ловить, не показывался.
— Здорово живешь, крестненька, — весело хрипит охотник. В руках у него живая птица с превеликим носом, с черненькими круглыми глазками. Вспомнила Маремьяна, как Лиза уговаривала полетать застреленных уток, которых раньше Кузя притаскивал, вспомнила — и сразу в слезы.
— Что сотворилось, крестна?
— Горюшко, Кузя! Нету Лизы, взяли ее. Демидовская крепостная она теперь.
Долгоносая птица побежала по полу, подмахивая одним крылом, и забилась в угол.
— Что ты баешь? Она, чай, государственная. Ведь перепись была, Егор сказывал. Она в перепись попала. Пошто отдала Лизу?
— Ничего не знаю, Кузя. Трое их приходило… Солдат с ножом… Из бумаги вычитывали.
Кузя скрипнул зубами. Постоял, уставившись в стену. Лицо его потемнело. Надел шапку и вышел.
В Главном заводов правлении Кузя сразу спросил главного командира. Ему страшно было потерять и один час; канцелярских порядков он не знал, потому пошел к самому главному. Что скажет — еще не придумал. В канцелярии Татищева не было. «На квартире», — ответили Кузе. Он отправился на квартиру. «Болен и не принимает». Кузя, не слушая, двинулся мимо лакея. Тот заругался, схватил Кузю за ворот. Кузя удивленно посмотрел на холопа, драться не стал.
Вернулся в Главное правление, справился, кто после Татищева первый в городе. «Советник Хрущов». — «Где он?» — «У главного командира на квартире».
Кузя тогда хотел итти к Мосолову, но подумал, посмотрел на свои руки. «Убью, коли не отдаст», — и не пошел.
Явился к отцу Иоанну.
Протопоп выслушал его торопливый, малопонятный рассказ, вошел в подробности, сокрушенно поддакивал. Однако, по словам протопопа, сделать ничего нельзя. Всё по закону. И бог велел терпеть. Как-то очень мудрено протопоп стал доказывать, что для Лизы даже лучше, если она больше мученья примет. Он приплел и преступления ее мужа, за кои тот несет справедливое воздаяние. Съехал на Кузино уклонение от исповеди и причастия… Кузя не дослушал.
На улице к нему подбежал паренек, схватил за рукав:
— Кузя-а! Нашел я-таки тебя! Искал, искал по базару… Идем, Кузя, скорей! Где хлеб? Без тебя не справиться с ними никак.
— Ничего, ничего, как-нибудь, — бормотал Кузя и выдергивал рукав. — С дедушкой вместе справитесь. А мне недосуг.
— Да-а, что он знает, дедушка. Рысь мяса не ест, ревет. Лапой трясет, — должно, опять у ней нарывает. Россомаха у клетки брус перегрызла. Убежит когда-нибудь она, вот увидишь.
— Лосю веток нарубили?
— Ага.
— Вот тебе деньги, Санко. Купи хлеба два батмана.[35] Гляди, не кислого. Я к судье пойду.
— Не пущу! — закричал Санко. — Не пущу! Сам обещал скоро… Какой они вой развели! Прокляненные! И жалко их и страшно. Нипочем с ними не поеду.
— Пусти!
— Нет, сперва к нам, а потом куда хошь. Завтра на пристань везти, — а что у нас готово?
Кузя, опустив голову, глядел на пыль под ногами. И лицо у негр было как пыль.
— Ну, ладно, айда к вам, — прохрипел он наконец.
Негромко постукивал брусок о край лопаты.
Пестрый дятел свалился сверху и прилип к стволу — совсем близко от сидящего на земле Егора. Обежал кругом ствола, выставил голову и любопытно поглядывал.
Егор попробовал лопату — острая. Вырезал продолговатый пласт дерна, взвалил на спину и спустился вниз, к озеру.
Пластину уложил на песке наклонно. Может, не травой, а корнями вверх надо? Кто его знает? Придется и так и так попробовать.
Всё непонятно: какой песок брать для промывки? как воду лить?
Для пробы кинул на пластину только три лопаты песку. Воды принес в туесе, сшитом из бересты. Лил осторожно на верхний край, чтобы песчинки проносило по всей пластине. Два раза ходил к озеру за водой. Смыл песок.
Новая задача: как остатки рассматривать в траве? Трава на дерне стала как причесанная. Песку на виду не осталось — под стебельки набилась мелочь. Коли золотинки есть, они тяжелые, там же останутся.
Егор ерошил траву, копался пальцами меж белых промытых корешков и чуял, что делает неладно: так еще дольше получится, чем в котелке промывать.
Вернулся было к прежнему способу: разбирать сухой песок на ладони. Не понравилось после промывки. Смех! Пальцами когда переберешь все эти пески? Нет, надо промывать, только усовершенствовать промывку. А что если остаток песка с дерна выколачивать на что-нибудь — на большой камень — и собирать?
Тут Егор вспомнил ту ночь, два года назад, когда он наблюдал, как промывкой занимался Андрей Дробинин. Тоже, значит, золото в песке искал! В памяти встали четыре костра и черная полоса, по которой бежала вода. Вот как надо: дерн — корнями вверх, пластин три либо четыре, промытый остаток ссыпать в одно место.
