— Нет, — тихо ответил из темноты Демарх, которому было поручено найти убийцу Теагена. — Он был убит камнем так, что этот камень мог сам свалиться на него со скалы.
— Не ты ли перестарался при допросе Теагена? — спросил Демофонт. — И что он вообще успел сказать до того, как ты его прикончил, Демарх?
— Не я его прикончил! — пронзительно закричал Демарх. — Скажите Демофонту, пусть он замолчит!
— Хорошо, я замолчу, — отозвался Демофонт. — Но пусть эта ищейка Демарх ответит мне, что успел сказать ему Теаген.
— Демарх, ответь! — приказал басилевс.
— Теаген сказал: «Да, это я влил в кружку Фидия яд». Я спросил его: «Кто приказал тебе это сделать?» Тогда он сбил меня с ног, отобрал у одного из стражников меч и бросился бежать. По дороге к городу он был убит. Это всё, — закончил Демарх.
— Значит, ты и убил его, — заключил Демофонт.
— Не я! — снова закричал Демарх. — Не я!
— Ты же повесил Менона, продиктовав ему нелепое признание, — добавил Демофонт.
Демарх странно всхлипнул. Наступило гнетущее молчание.
— Зажгите светильник, — потребовал басилевс. — И помогите несчастному Демарху.
Демарха била падучая. Его унесли вместе со светильником.
— Вот чего ты добился, Демофонт, — сказал басилевс.
— Не я добился, а ты, — возразил Демофонт. — Давайте раз и навсегда договоримся: мы ненавидим Перикла, мы хотим утопить его в грязи, мы идём на заведомую ложь и, значит, не станем убеждать друг друга в том, что на нашей стороне истина, что Перикл действительно опустошил государственную казну, что он боится царя Архидама, вступил в нечестивую связь с женой своего сына, что его жена Аспазия блудливая девка, что Перикл с помощью Менона оклеветал великого Фидия, а затем отравил его. Давайте честно скажем друг другу, что всё это ложь, но что эта ложь поможет нам избавиться от Перикла, которого мы ненавидим потому, что Эфиальт и он лишили Ареопаг былой власти и славы.
— Не всё ложь, Демофонт, — сказал басилевс. — Согласись с тем, что Перикл запускал руку в казну, не советуясь с народом; что он намерен лишь обороняться против Пелопоннеса, а не выводить нашу армию навстречу армии Архидама; что грязный и невероятный слух о Перикле распространяет его собственный сын Ксантипп; что Аспазия была гетерой и принадлежала другим мужчинам; что Фидий был очень близким другом Перикла и знал о нём нечто такое, чего никто не знает. Не всё ложь, Демофонт. Но и то, что является ложью, правдоподобно. В этом сила наших обвинений. И потому слухи, опираясь на паши обвинения, в конце концов сметут Перикла. Я прав, Демофонт?
— Я сказал лишь о том, что, обманывая народ, мы не должны обманывать друг друга, называя чёрное белым, удар в спину — честным боем. А цель наша высока — прежняя слава и сила Ареопага, когда перед ним трепетали все, перед волей лучших и мудрейших.
— А вот за это я благодарю тебя, Демофонт, — произнёс басилевс. — Я рад, что в главном мы согласны с тобой.
— Я также рад. Попробуй я разойтись с тобой в главном, мне тотчас, как и скифу Теагену, свалится наголову камень, — принялся за старое Демофонт. — А теперь скажи мне, как ты намерен воспользоваться свидетельством Менона; предъявишь ли ты сто суду?
— Нет, — ответил басилевс. — Я сверил письмо Менона с тем доносом, который он написал на Фидия раньше. Даже несведущий человек, сравнив их, скажет, что письмо и донос написаны разными людьми. Для слуха письмо годится, а для суда над Периклом — нет.
— Жаль, что не будет суда над Лукоголовым. Вот был бы театр, вот началась бы драка... Для полного нашего согласия, басилевс, я хочу подарить тебе девиз этого нашего совещания: либо мы утопим Перикла в грязи, либо он утопит нас в крови. Нравится? — спросил Демофонт.
— Нравится, — кивнул басилевс. — Таким образом, все должны приложить усилия к тому, чтобы оживились слухи о Перикле. Мой расчёт: смертельный удар Периклу будет нанесён после первого же поражения в войне. Такие поражения неизбежны в любой войне. Будут они и у афинян. Тогда афиняне припомнят Периклу всё, в чём он виноват перед ними, и если не подвергнут остракизму, то отстранят от должности стратега. Дальше заглядывать пока не будем, хотя самая главная наша цель лежит дальше. Итак, слухи, скорейшее начало войны, поражение и политическая смерть Перикла — Лукоголового, Распутника, Мота, Труса, Предателя и Лжестратега!
Члены Ареопага разошлись по домам, когда ночь достигла часа третьей стражи.
Солнце уже показалось, а потом снова скрылось за Парнасом, когда они спустились в широкое, затянутое утренним туманом ущелье.
Сократ разбудил Хромона.
— Нам угрожает какая-нибудь опасность? — не открывая глаз, спросил Хромон.
— Обратись к Софоклу, — посоветовал Сократ. — Ему лучше знать, какая опасность подстерегает в этом ущелье незадачливых путников.
— Вон на той развилке,- сказал Софокл, приподнявшись на коленях, — на развилке дорог стоит Эдип.
— Какой Эдип? — спросил Хромон, открыл глаза, протёр их кулаком и посмотрел в ту сторону, куда указал Софокл. — По-моему, там никого нет, никакого Эдипа. Или он успел уже спрятаться за выступ скалы? — Хромон на всякий случай ощупал свой меч и поправил на груди кольчугу.
— Ты ничего не слышал о царе Эдипе? — усмехнулся Софокл. — О царе Фив, который убил своего отца и женился на своей матери.
— Какой ужас! — воскликнул Хромон. — Так это его отряд мы громили в Платее?
— Эдип жил давно, когда в Афинах царём был Тесей[98].
— Тогда кто же стоит у развилки дорог?
— Память о нём, — ответил Софокл. — Там осталась мрачная память о нём. Останови лошадей, — попросил Толмида Софокл, когда они доехали до развилки. — Ноги затекли, немного разомнёмся.
Туман уже оторвался от земли и висел над ущельем, цепляясь за верхушки скал. Софокл и Сократ слезли с повозки. Софокл подошёл к скале, подступающей к самой дороге, и прислонился к ней спиной.
— Я думаю, что Эдип стоял здесь, когда колесница Лая начала спускаться оттуда. — Он указал на склон, по которому петляла каменистая дорога, ведущая в сторону Фив. Пахло мокрой хвоей и мхами. — «Поберегись!» — крикнул возница, увидев внезапно появившегося из-за скалы Эдипа, — принялся рассказывать Софокл-Эдип прижался к скале. Возница натянул вожжи. Колесница остановилась в двух шагах от Эдипа. Раздражённый возница замахнулся на Эдипа бичом. Эдип увернулся от удара. Но старик, ехавший в колеснице, схватил посох и ударил им Эдипа по голове. Удар был сильным. Эдип упал и едва не оказался под копытами лошадей. Взбешённый, он вскочил на ноги, вырвал из рук старика посох и нанёс ему ответный удар, который оказался смертельным. Слуги, бежавшие за колесницей, и возница набросились на Эдипа, обнажив мечи. Эдипа спасло лишь то, что за ним была скала и никто не мог напасть на него сзади, со спины. А противостоящих он легко одолел, так как посох убитого им старика был тяжёл и длиннее, чем мечи у нападающих. Схватка была жестокой и короткой. В живых остался лишь один из слуг, да и то лишь потому, что убежал. Эдип распряг лошадей, чтобы они могли пастись, и пошёл своей дорогой, в семивратные Фивы, не догадываясь о том, что убил не просто злого старика, а фиванского царя Лая, своего родного отца. Сбылось проклятие Пелопса, у которого Лай некогда похитил его сына Хрисиппа, и оракул жрицы Аполлона Дельфийского. Земля, на которой мы стоим, впитала в себя кровь Лая...
— Уедем отсюда поскорее, — сказал Хромон. — Здесь нечисто.
Толмид отпустил вожжи. Повозка тихо тронулась. Софокл и Сократ пошли за нею следом.
— Здесь мрачное место, — молвил Сократ, глядя на нависающие над дорогой скалы. — Думаю, что наши предки не зря привязали к этому месту страшное убийство. Наверное, в этих скалах прятались разбойники, которые не раз убивали едущих и идущих в Дельфы за оракулом Аполлона. И добыча у них была богатой, ведь не с пустыми руками направлялись к прорицалищу Трофония афиняне, коринфяне, фиванцы. И посмотри, у нас под ногами совершенно красная глина. Красная, как понтийский синопсис. Как кровь. Ведь и это что-нибудь да значит...
— Поберегись! — вдруг закричал Толмид. — Разбойники!
Сократ толкнул Софокла в придорожный кустарник и выхватил меч.
Нападавших было пятеро или шестеро — Толмид утверждал потом, что шестеро; Софокл же, наблюдавший за происходящим из кустов, насчитал лишь пятерых.
Разбойники, судя по всему, не ожидали такого отпора, и едва один из них, поражённый Хромоном, упал на дорогу, как другие, побросав колья, пустились наутёк и скрылись в расселинах за камнями и кустарником.
— Плохие разбойники, — сказал Сократ. — Совсем не умеют драться. А предводителем у них был, конечно же, этот, — он подошёл к разбойнику, который лежал на дороге. — Он из них единственный, у кого меч.
