– Ты смеешь указывать мне, холоп?!
– Я обязан удерживать тебя от поступков… – Кисан чуть помолчал. – Не очень продуманных, великий князь. Ты сам даровал мне это высокое право.
– Да?..
– Да, великий князь. Мы связаны одной грудью.
Последний аргумент подействовал на Игоря. Он осторожно опустился в кресло, долго молчал, понурив голову. Кисан терпеливо ждал, зная, как медленно зреют в княжеской голове решения, противоречащие его настроению.
– Ну, и что же я должен делать?
– Навестить великую княгиню в Берестове и постараться уладить то, что произошло накануне.
– Да?.. – Игорь вздохнул.
– Обещай, что сурово покараешь убийц и погромщиков, которые действовали против твоей воли.
– Они действовали по моей воле.
– Безусловно. Но пообещать великой княгине нужно именно в такой форме.
– Слишком много обещаний, – проворчал Игорь.
– Еще не все, – продолжал Кисан. – Если ты, великий князь, озабочен Киевским княжением и, главное, собственной жизнью, тебе рано или поздно придется выдать великой княгине левантийского истукана.
– Нет!.. – дико заорал великий князь, вскочив с кресла и заметавшись по палате. – Нет, нет и нет!.. Забудь об этом, забудь навсегда, слышишь?..
– Он стал условием твоей жизни, государь.
– А зачем мне жизнь без него?.. Зачем, зачем, зачем?..
Он поднял лицо, глядя на Кисана как на спасение свое, и привычный ко всему первый боярин невольно вздрогнул и отшатнулся.
По неряшливо заросшим седой щетиной впалым щекам Великого Киевского князя текли слезы…
1Беседа наедине с великой княгиней состоялась, несмотря на нежелание Ольги. И беседой этой она, к собственному удивлению, осталась довольна, интуитивно почувствовав в ней тревогу первого боярина князя Игоря за себя и свою семью. Не давая никаких обещаний, она тем не менее весьма милостиво обошлась с первым боярином великого князя, что предполагало пока не столько ее покровительство, сколько намек, что это покровительство надо еще заслужить.
Об этом и говорили за столом, когда Кисан раскланялся и отбыл, не показав ни особой радости, ни особого расстройства. Великая княгиня проводила его до дверей, а до ворот провожал Ярыш, шепнув Ольге, что Кисан, с его точки зрения, чего-то недоговаривает.
– Древние греки полагали, что перебежчики поклоняются богу Янусу, – заявил Асмус. – У них тоже два лика.
– Хотела бы я знать, какой лик показал мне Кисан, когда говорил о плохом здоровье великого князя, – сказала Ольга. – По его словам, это здоровье мешает князю принять верное решение, и нам следует постараться понять его.
– У стен есть уши, – сказал появившийся в дверях Ярыш. – Но это сущие пустяки по сравнению со сбором великокняжеской дружины.
– Ты полагаешь, что он осмелится напасть на Берестов?
– Нет, великая княгиня, я говорю лишь о сборе дружины в Киеве. Тогда там проводят кулачные бои, на которых левантийский немой вызывает желающих драться. Он очень силен, а потому без всяких хитростей бьет кулаком в сердце. Только в сердце, пока не свалит соперника. Если соперник не молит о пощаде великого князя или князь не дает этой пощады, немой ломает упавшему хребет ударом ноги.
– Уж не задумал ли ты выйти на бой с этим немым истуканом? – спросила княгиня Ольга. – Князь Игорь никогда не дарует тебе пощады, Ярыш.
– А я ее и не попрошу.
– Тогда забудь об этой новости.
– Я бы и не принял ее во внимание, только Кисан поведал мне о последнем крике великого князя, который он расслышал, выходя из его покоев.
– Мне Кисан ничего об этом не говорил.
– Это было для моих ушей, королева русов. – Ярыш чуть приметно улыбнулся. – Разговор у них шел о выдаче тебе левантийца головой. И тогда князь Игорь выгнал Кисана из палаты, закричав: «А зачем мне жизнь без него?..»
– Он – несчастный человек, – вздохнула Ольга.
– Не более, чем каждый убийца, – возразил Ярыш. – Убийца обречен ждать возмездия.
– Значит, Кисан решил выдать тебе не раба, а самого правителя Киева, королева русов, – сказал Асмус. – Плохи дела в их стане, и Кисан поспешил озаботиться о себе самом, махнув рукой на своего господина. Такой дар следует принять.
– Твой совет дурен, Асмус, – нахмурилась Ольга. – Ярыш немолод и не раз бывал ранен. Истукан бьет в сердце, и сколько ударов может выдержать сердце?
– Прости меня, королева русов, но Ярыш – воин, который привык в левой руке держать щит, а правой наносить удары.
– Именно на это я и рассчитываю, – вмешался Ярыш. – Левантиец умеет бить только прямым ударом и не знает, как защищаться в бою. Он – не воин и не знает никаких приемов. А я и до сей поры при замахе мечом от левого плеча к правому колену…
– Никогда не говори о своем боевом приеме, боярин, – улыбнулся Асмус. – О нем не должна знать даже твоя голова, а только твоя десница.
– Я прошу тебя, Ярыш, – умоляюще, что было совершенно на нее не похоже, сказала Ольга.
– Прости меня, моя королева, и не гневайся, но я ослушаюсь тебя. Немой раб слышал, как твой супруг осмелился тебя оскорбить, и он должен умереть. А меч я ему предложить не могу, потому что мой меч принадлежит только тебе.
2На первый сбор княжеской дружины, который проводился ежегодно после уборки хлебов, всегда сходился народ. Родственники и приятели дружинников, молодежь, желающая себя показать и на других посмотреть, старики, еще помнившие добрые победы, дети, женщины, нищие со всей округи и просто зеваки. Великий князь на вороном жеребце объезжал дружинный строй, поздравлял дружинников с новыми походами, сулящими им неплохой прибыток, поздравлял и киевлян с добрым урожаем. Затем усаживался в тронное кресло на специально сооруженном помосте под балдахином и просил честной народ угощаться.
Совсем еще недавно на помосте рядом с великокняжеским креслом ставили и кресло для великой княгини. Но с появлением бронзового фаворита и жестоких кулачных боев, которые нередко заканчивались смертью, княгиня Ольга прекратила посещать сборы дружины, и второе кресло некоторое время пустовало, пока его не перестали ставить вообще.
Первый кубок подносили великому князю, и он всегда поднимал его за славянского бога веселья и пиров Услада, что очень нравилось киевлянам. После этого тоста княжеская челядь выкатывала бочки с медами, пивом и квасом, выносила чаны с хлебовом и сваренным на меду сочивом и противни с кусками жареной дичи и рыбы. Начинались народный пир и всеобщее веселье со скоморохами и ряжеными, а когда народ вволю насыщался и напивался, великий князь объявлял о начале кулачных боев.
Начинали парнишки, потом шли пары постарше и поопытнее, потом – взрослые отцы семейств. Народ любил эти побоища, славил победителей и жалел побежденных, а великий князь непременно одаривал и тех и других. Он тоже упивался кулачной дракой, однако ждал крайнего накала страстей. И когда этот накал приходил, когда толпа, безумствуя, уже орала «Бей!», останавливал поединки. И, не вставая с места, объявлял главную награду – золотой кубок, из которого пил во славу славянского бога Услада.
И тогда в круг выходил полуголый немой левантиец, щедро намазанный деревянным маслом. Его невозможно было победить, и все это знали, но соперник всегда находился. Это был либо дружинник, ни в чем не прогневавший великого князя, а потому рассчитывавший на его милость, либо не киевлянин, впервые попавший на это состязание и позарившийся на дорогую награду, славу и почести. А если никого не находилось, великий князь просто назначал кого-нибудь в пару своему любимцу. Это было представлением прежде всего для самого князя Игоря.
Накануне сбора княжеской дружины Свенельд подвел своих воинов вплотную к Киеву и приехал в Берестов. За дружеским застольем Ярыш ни словом не обмолвился о решении выйти на бой с немым истуканом, но княгиня успела шепнуть воеводе об этом желании и своем беспокойстве.
– Ты должен его остановить, Свенди.
– Бесполезно. Ярыш упрям и предан тебе больше собственной жизни.
– Он убьет его!
– Не думаю. Но все же повелю своей старшей дружине прийти на площадь.
– Своей страже я уже отдала приказ быть там при мечах, но в обычной одежде киевлян.
Ольга помолчала, потом сказала неожиданно и непривычно смущенно:
– Мне нельзя волноваться. Так говорят мои женщины.
У Свенельда вспыхнули глаза:
– Ты… Ты чувствуешь его?
– Он зреет, Свенди, – улыбнулась Ольга.
Свенельду предстояло еще отдать повеление своей старшей дружине явиться на великокняжеский смотр и оговорить с ними возможные действия для оказания помощи Ярышу. Он выехал от Ольги вечером, и, как водится, княгиня проводила его до выхода, а Ярыш – до серого в яблоках жеребца воеводы. Нрав жеребца был под стать всаднику, и его под уздцы держали двое молодых дружинников, низко поклонившиеся воеводе.
