Но старик никак не хотел согласиться с тем, что предлагал Линь Чун. Присутствовавшие при этом соседи также были на стороне тестя и убеждали Линь Чуна отказаться от своей затеи. Тогда Линь Чун решительно заявит:
– Раз вы не хотите согласиться с моим предложением, то я открыто заявляю, что не буду жить со своей женой, даже если мне удастся каким-нибудь образом вернуться домой.
– Ну, если ты так настаиваешь, то пусть будет по-твоему. Пиши, – сказал его тесть, – а только дочь свою я ни за кого замуж не отдам.
Они приказали трактирному слуге позвать писца и купить бумаги. Когда писец пришел. Линь Чун продиктовал ему следующее:
– «Я, наставник восьмисоттысячного войска Восточной столицы, Линь Чун, за совершенное мною тяжкое преступление приговорен к ссылке в город Цанчжоу, и неизвестно, останусь ли в живых. У меня есть молодая жена из семейства Чжан. Настоящим я освобождаю ее от нашего союза и предоставляю ей право вступить в новый брак. Никаких претензий к ней предъявлять не буду. Прошу считать настоящее свидетельство законным, составленным по доброй воле без какого бы то ни было принуждения. В подтверждение чего и выдано настоящее свидетельство».
В конце бумаги были проставлены год, месяц и число.
Когда писец кончил. Линь Чун взял у него кисточку, поставил свою подпись и приложил отпечаток пальца.
В тот момент, когда он собирался вручить бумагу тестю, в кабачок, громко рыдая, вбежала его жена; вслед за ней с узлом в руках шла служанка Цзинь-эр. Увидев жену, Линь Чун подошел к ней со словами:
– Дорогая жена моя! Я хочу рассказать тебе о нашем уговоре с твоим отцом. Настали тяжелые времена. Я отправляюсь в ссылку в Цанчжоу, и неизвестно останусь ли жив. Ты еще молода, и я не желаю тебе зла. Поэтому я составил бумагу, в которой изъявил свою волю, чтобы ты не ждала меня понапрасну, не мучила себя и, если встретишь хорошего человека, вышла бы за него замуж. Не губи свою молодость из-за меня.
Выслушав Линь Чуна, жена с рыданьем сказала:
– Муж мой! Я никогда и ни в чем перед тобой не провинилась. Зачем же ты отказываешься от меня?
– Дорогая жена! – отвечал Линь Чун. – У меня к тебе только самые хорошие чувства. Но я боюсь, что в дальнейшем мы будем лишь связывать друг друга, и я окажусь виноватым перед тобой.
– Не волнуйся, дочь моя! – вмешался отец. – Хотя зять и настаивает на разводе, я никогда не отдам тебя за другого. Мы соглашаемся на просьбу твоего мужа лишь для того, чтобы успокоить его. Если Линь Чуну не суждено вернуться, я обеспечу тебя до конца жизни, и ты сможешь поступать по своему усмотрению.
Слушая отца, молодая женщина горько плакала, но когда увидела заготовленное свидетельство о разводе, тут же упала без памяти. Линь Чун с тестем бросились к ней и долго не могли привести ее в чувства. Придя в себя, она продолжала рыдать.
Линь Чун передал старику свидетельство о разводе, а присутствовавшие при этой сцене соседки как могли утешали молодую женщину и, поддерживая под руки, увели домой.
– Отправляйся в путь, – наставлял Линь Чуна тесть на прощанье. – Если тебе удастся выбраться из ссылки, мы снова увидимся. Твою семью я завтра же заберу к себе, и она будет жить со мной, пока ты не возвратишься. Ни о чем не беспокойся и не думай; если будет оказия, пиши нам.
Линь Чун встал, поблагодарил тестя и соседей, простился с ними и, взвалив на плечи узел, вышел из кабачка в сопровождении охранников. Затем все разошлись по домам. Но о них говорить мы больше не будем.
Линь Чуна привели в тюрьму для ссыльных, а охранники Дун Чао и Сюэ Ба отправились по домам собраться в дорогу. И вот, когда Дун Чао увязывал свои вещи, к нему подошел слуга из соседнего кабачка и сказал:
– Простите, господин служивый! Один важный гость, который сейчас находится в кабачке, хотел бы поговорить с вами.
– А кто он такой? – спросил Дун Чао.
– Этого я не знаю, – ответил слуга. – Он сказал мне только, чтобы я поскорее позвал вас, вот и все.
Когда в сопровождении слуги Дун Чао вошел в кабачок, он увидел человека, голова которого была повязана платком в виде иероглифа «вань». На нем была темная шелковая безрукавка, черные туфли и белые носки. Заметив Дун Чао, незнакомец поспешно встал со своего места и, поклонившись, сказал:
– Прошу вас, садитесь!
– Я не имел чести встречаться с вами раньше, – отвечал Дун Чао, – и потому не знаю, как прикажете вас величать и чем могу быть вам полезен.
– Присаживайтесь, – отвечал незнакомец, – сейчас вы обо всем узнаете.
Дун Чао сел против незнакомца. Когда слуга расставил на столе чашки, закуски, фрукты и вино, незнакомец спросил:
– Скажите, пожалуйста, где живет служивый Сюэ Ба?
– А вот, в переулке напротив, – ответил Дун Чао.
Тогда незнакомец подозвал слугу и сказал:
– Сходи пригласи его к нам.
Через некоторое время, в течение которого едва можно выпить чашку чая, в кабачке появился Сюэ Ба.
– Начальник пригласил нас поговорить о каком-то деле, – сказал Дун Чао.
– Осмелюсь спросить фамилию господина? – обратился Сюэ Ба к незнакомцу.
– Скоро вы все узнаете, – ответил тот, – а пока прошу вас выпить и закусить.
Затем они все принялись за угощение, а слуга подливал им вина. Когда выпили по нескольку чашек, незнакомец вынул из рукава десять лян золота и, положив его на стол, сказал:
– Это золото предназначается вам, господа служивые, по пята лян на каждого. У меня есть к вам небольшое дело.
– Мы никогда не были с вами знакомы, господин начальник, и не, знаем, за что вы нам платите, – возразили ему охранники.
– Кажется, вас направляют с поручением в Цанчжоу? – заметил незнакомец.
– Да, по распоряжению суда мы должны доставить туда преступника Линь Чуна, – ответил ему Дун Чао.
– Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить, – заявил незнакомец. – Меня зовут Лу Цянь, и я являюсь доверенным лицом командующего Гао Цю.
Эти слова привели Дун Чао и Сюэ Ба в большое замешательство, и они в один голос воскликнули:
– Мы, маленькие люди, не смеем сидеть за одним столом с таким высокопоставленным господином!
– Вам, конечно, известно, – продолжал Лу Цянь, – что Линь Чун чем-то не угодил командующему. И вот сейчас командующий приказал мне передать вам эти десять лян. Надеюсь, вы примете их. Незачем так далеко вести Линь Чуна, найдите по дороге какое-нибудь укромное местечко и кончайте с ним. В ближайшем городе вы заявите о его смерти и с официальной бумагой вернетесь обратно, вот и все. А если начнутся какие-нибудь разговоры в областном управлении Кайфына, то командующий сумеет их прекратить, и никаких неприятностей у вас не будет.
– Боюсь, нам трудно будет выполнить ваше поручение, – ответил Дун Чао. – Ведь в бумаге областного управления сказано, что он должен быть доставлен живым. К тому же мы еще молоды; можем ли мы пойти на такое дело?! А если об этом узнают люди, нам не сдобровать.
– Дорогой Дун! – перебил его Сюэ Ба. – Послушай, что я тебе скажу. Если бы командующий приказал нам пойти на смерть, мы и тогда должны были бы выполнить его распоряжение. А сейчас он поручил господину начальнику поговорить с нами да еще послал нам денег. О чем же тут рассуждать? Давай поделим деньги и не будем распространяться о высоких чувствах. Когда-нибудь нас еще отблагодарят за это. По пути нам предстоит пройти густой сосновый бор. Место там глухое, и расправиться с Линь Чуном будет нетрудно.
С этими словами он взял деньги и, обращаясь к Лу Цяню, сказал:
– Не беспокойтесь, господин. Самое большее через пять, а то и через два дня дело будет сделано.
– Служивый Сюэ Ба, вы, оказывается, очень решительный человек, – одобрительно заметил Лу Цянь. – Когда вы все это уладите, вырежьте в доказательство с лица Линь Чуна клеймо. А за труды я обещаю вам еще десять лян золота. Ну, буду ждать хороших вестей от вас, смотрите не подведите.
В сунскую эпоху существовал обычай ставить клеймо на лице ссыльного. Чтобы не вызывать у народа возмущения, это называлось «ставить золотую печать». Отсюда и само клеймо называлось «золотая печать».
